Секстина

Секстина - одна из твердых строфических форм; наиболее сложная разновидность канцоны (лирической песни), жанра, распространённого в поэзии романоязычных стран в эпоху Средних веков и раннего Возрождения

Секстина считается стихотворной формой поэтов-трубадуров и ведёт своё происхождение от канцоны.  Она была изобретена в конце XII в. гасконским трубадуром Арнаутом Даниэлем, поэтом–новатором, которым восхищался и творчеству которого отчасти подражал великий Данте.

Форма секстины.

СекстИна (итал. sestina, от лат. sex - «шесть») - твёрдая форма, стихотворение, состоящее из ШЕСТИ СТРОФ, каждая из которых включает по ШЕСТЬ СТИХОВ. КАЖДАЯ НОВАЯ СТРОФА ПОВТОРЯЕТ КОНЕЧНЫЕ СЛОВА ПРЕДЫДУЩЕЙ СТРОФЫ.

Секстина пишется НА РИФМЫ, УПОТРЕБЛЁННЫЕ В ПЕРВОМ ШЕСТИСТИШИИ. В последующих 5-ти шестистишиях  окончания строк повторяются в последовательности 6-1-5-2-4-3 по отношению к предыдущей строфе (из шестой строки предыдущей строфы  в первую строку настоящей строфы, из первой строки предыдущей - во вторую и т. д.).  ПРИМЕНЯЕТСЯ ПРИНЦИП УПРАВЛЕНИЯ РИФМОЙ, называемый retrogradatio cruciata. (что означает «чередование отступательных и поступательных движений»).

ЗАВЕРШАЕТ СЕКСТИНУ ТРЁХСТИШИЕ, В КОТОРОМ ПОВТОРЯЮТСЯ ВСЕ ЕЁ ШЕСТЬ КЛЮЧЕВЫХ СЛОВ.

История  возникновения.

Как известно, различные виды строф и многие типы рифм популяризовали в средневековой европейской поэзии трубадуры Прованса. Многообразие изобретённых ими строф было обеспечено многообразием рифмовок (схем расположения рифм).

В числе распространившихся по Европе провансальских строф были и ЦЕПНЫЕ, при которых рифмовались слова не обязательно внутри отдельной строфы, но обязательно в смежных строфах (этот опыт трубадуров учтет данте, изобретая для «божественной комедии» форму терцин). В таких цепных строфах допустимо было использовать не только стандартные рифмы, но и повторяющиеся из строфы в строфу слова. Впрочем, здесь существовало одно ограничение: позволялось использовать слова многозначные (прованс. мot equivoc), да так, чтобы при появлении подобного слова в каждой новой строфе автор наделял его новым значением. В то же время было запрещено использовать вместо рифм полноценных рифму тавтологическую (прованс. мot tornat), т.е. слово, занимающее при переходе из строфы в строфу одну и ту же позицию (например, на концах каждого второго или каждого третьего стиха всех строф) и не меняющее при этом значения.

Арнаут Даниэль, смело экспериментировавший со сложившимися в рыцарской поэзии формами, при изобретении секстины (ею является стихотворение «Слепую страсть, что в сердце входит…», переведенное на русский язык А.Найманом) ловко обошел указанные выше правила.

№1. Секстина. Арнаут Даниель (ок. 1180-1195) (Пер. А. Г. Наймана)

Слепую страсть, что в сердце входит,
Не вырвет коготь, не отхватит бритва
Льстеца, который ложью губит душу;
Такого вздуть бы суковатой веткой,
Но, прячась даже от родного брата,
Я счастлив, в сад сбежав или под крышу.

Спешу я мыслью к ней под крышу.
Куда, мне на беду, никто не входит,
Где в каждом я найду врага — не брата;
Я трепещу, у горла словно бритва,
Дрожу, как школьник, ждущий порки веткой,
Так я боюсь, что отравлю ей душу.

Пускай она лишь плоть — не душу
Отдаст, меня пустив к себе под крышу!
Она сечет меня больней, чем веткой,
Я раб ее, который к ней не входит.
Как телу — омовение и бритва,
Я стану нужен ей. Что мне до брата!

Так даже мать родного брата
Я не любил, могу открыть вам душу!
Пусть будет щель меж нас не толще бритвы,
Когда она уйдет к себе под крышу.
И пусть со мной любовь, что в сердце входит,
Играет, как рука со слабой веткой.

С тех пор как палка стала Веткой
И дал Адам впервые брату брата,
Любовь, которая мне в сердце входит,
Нежней не жгла ничью ни плоть, ни душу.
Вхожу на площадь иль к себе под крышу,
К ней сердцем близок я, как к коже бритва.

Тупа, хоть чисто бреет, бритва;
Я сросся сердцем с ней, как лыко с веткой;
Она подводит замок мой под крышу,
Так ни отца я не любил, ни брата.
Двойным блаженством рай наполнит душу
Любившему, как я, — коль в рай он входит.

Тому шлю песнь про бритву и про брата
(В честь той, что погоняет душу веткой),
Чья слава под любую крышу входит.

Форма секстины у Арнаута строится, исходя из шести ключевых слов, объединенных попарно ассонансами и распадающихся на несколько смысловых групп, которые строго определенным образом чередуются в каждой из шести с половиной строф, образуя чередование отступательных и поступательных движений... (retrogradatio cruciata). Эти ключевые слова часто  двусмысленны, иногда могут быть истолкованы в эротическом плане, что придает песне одновременно и  приземленный,  и мастерски обыгранный автором дополнительный смысл.

Стремясь выдумать оригинальные и вместе с тем гармоничные строфы, Арнаут  вообще не использовал стандартные рифмы. Вместо них  на концах стихов стоят одни и те же повторяющиеся слова. Но так как каждое из выбранных им слов должно было бы иметь количество значений, равное количеству строф песни, это создавало известное затруднение. Поэт–трубадур его обошел: вместо того, чтобы в каждой следующей строфе придавать каждому из этих слов новое значение, он просто менял позиции данных слов при переносе из строфы в строфу (в отдельных случаях слова всё-таки меняли и свое значение!).

Секстина, изобретенная Арнаутом, вызвала лавину подражаний - от Данте и Петрарки до новейшего времени, и колоссальную литературу. Классическое завершение секстина получила в творчестве Данте и Петрарки.

№2. Данте «На склоне дня в великом круге тени»

На склоне дня в великом круге тени
Я очутился; побелели холмы,
Поникли и поблекли всюду травы.
Мое желанье не вернуло зелень,
Застыло в Пьетре, хладной, словно камень,
Что говорит и чувствует, как дама.

Мне явленная леденеет дама,
Как снег, лежащий под покровом тени.
Весна не приведет в движенье камень,
И разве что согреет солнце холмы,
Чтоб белизна преобразилась в зелень
И снова ожили цветы и травы,

В ее венке блестят цветы и травы,
И ни одна с ней не сравнится дама.
Вот с золотом кудрей смешалась зелень.
Сам бог любви ее коснулся тени.
Меня пленили небольшие холмы,
Меж них я сжат, как известковый камень.

Пред нею меркнет драгоценный камень,
И если ранит, – не излечат травы.
Да, я бежал, минуя долы, холмы,
Чтоб мною не владела эта дама.
От света Пьетры не сокроют тени
Ни гор, ни стен и ни деревьев зелень.

Ее одежды – ярких листьев зелень.
И мог почувствовать бы даже камень
Любовь, что я к ее лелею тени.
О, если б на лугу, где мягки травы,
Предстала мне влюбленной эта дама,
О, если б нас, замкнув, сокрыли холмы!

Скорее реки потекут на холмы,
Чем загорится, вспыхнет свежесть, зелень
Ее древес: любви не знает дама.
Мне будет вечно ложем жесткий камень,
Мне будут вечно пищей злые травы,
Ее одежд я не покину тени.

Когда сгущают холмы мрак и тени,
Одежды зелень простирая, дама
Сокроет их, – так камень скроют травы.

Если посмотреть на секстину Данте, в которой он подражал Арнауту, и пронумеровать концевые слова первой строфы – 123456, то можно увидеть, что во второй строфе они расположены в следующем порядке – 615243. Так же соотносятся композиции слов второй и третьей строф, третьей и четвертой, и т.д.

Иными словами, формулой переноса связаны все шесть шестистиший – и связаны красиво: В КАЖДОЙ ПАРЕ СТРОФ ПОСЛЕДНИЙ СТИХ ПЕРВОЙ И НАЧАЛЬНЫЙ СТИХ ВТОРОЙ СТРОФЫ СВЯЗАНЫ ПОВТОРЯЮЩИМСЯ ФИНАЛЬНЫМ СЛОВОМ, т.е. каждая следующая строфа как бы «подхватывает» тему предыдущей.

Но за шестистишиями следует заключительное трехстишие, и оно появляется не случайно: подобные полустрофы замыкали каждую песню провансальских трубадуров. Они как бы служили ФИНАЛЬНЫМ «ЭХОМ» ПОСЛЕДНЕЙ СТАНДАРТНОЙ СТРОФЫ ПЕСНИ, что подчеркивала их композиция рифм: РИФМОВКА ПОЛУСТРОФЫ ДОЛЖНА БЫЛА ПОВТОРЯТЬ РИФМОВКУ ВТОРОЙ ЧАСТИ СТАНДАРТНОЙ СТРОФЫ.

Арнаут Даниэль введением полустрофы в свой текст отдал дань традиции, и общая схема секстины приобрела следующий вид (ниже мы обозначим её так, как обычно обозначают композицию рифм):

ABCDEF  FAEBDC  CFDABE  ECBFAD  DEACFB  BDFECA  ECA.

Впрочем, если на протяжении шести строф повторялись одни и те же шесть слов, то их следовало повторить и в трехстишии. Но в трехстишии на концы строк можно поставить только три слова. Как быть? Арнаут Даниэль придумал вот что: последние слова строк полустрофы будут отражать тот порядок, в котором они следуют во второй части предшествующего полустрофе шестистишия (т.е. ECA), а порядок последних слов в строках первой части этого шестистишия (т.е. BDF) будет воспроизведен композицией предпоследних слов в стихах полустрофы.

А Данте упростил (точнее – не сумел освоить) установленную Арнаутом форму трехстишия, и его собственные подражатели (прежде всего – Ф.Петрарка) УЖЕ СВОБОДНО РАЗМЕЩАЛИ В ПОЛУСТРОФЕ ШЕСТЬ ПОВТОРЯЕМЫХ СЛОВ (ТРИ ИЗ НИХ – ТРАДИЦИОННО, НА КОНЦАХ СТРОК).

№3. «Когда приходит новый день на землю…» Ф. Петрарка (Перевод Е.Солоновича)

Когда приходит новый день на землю,  (А)
Иную тварь отпугивает солнце, (B)
Но большинство не спит в дневную пору; (C)
Когда же вечер зажигает звезды, (D)
Кто в дом спешит, а кто - укрыться в чаще, (E)
Чтоб отдохнуть хотя бы до рассвета. (F)

А я, как наступает час рассвета,(F)
Что гонит тень, окутавшую землю, (A)
И сонных тварей поднимает в чаще, (E)
Со вздохами не расстаюсь при солнце, (B)
И плачу, увидав на небе звезды,(D)
И жду с надеждой утреннюю пору.(C)

Когда сменяет ночь дневную пору (C)
И всходят для других лучи рассвета, (F)
Я на жестокие взираю звезды (D)
И плоть кляну - чувствительную землю, - (A)
И первый день, когда увидел солнце, (B)
И выгляжу, как будто вскормлен в чаще. (E)

Едва ли зверь безжалостнее в чаще(E)
В ночную ли, в дневную рыщет пору, (C)
Чем та, что красотой затмила солнце. (B)
Вздыхая днем и плача до рассвета, (F)
Я знаю, что глядящие на землю (A)
Любовь мою определили звезды. (D)

Пока я к вам не возвратился, звезды, (D)
Иль не нашел приют в любовной чаще, (E)
Покинув тело - прах ничтожный, землю, (A)
О, если бы прервало злую пору (C)
Блаженство от заката до рассвета, (F)
Одна лишь ночь - пока не встанет солнце! (B)

Я вместе с милой проводил бы солнце, (B)
Никто бы нас не видел - только звезды, (D)          
И наша ночь не знала бы рассвета, (F)
И, ласк моих чуждаясь, лавром в чаще (E)
Не стала бы любимая, как в пору, (C)
Когда спустился Аполлон на землю. (A)

Но лягу в землю, где темно, как в чаще, (A) (E)
И днем, не в пору, загорятся звезды (C) (D)
Скорей, чем моего рассвета солнце. (F) (B)

ABCDEF FAEBDC CFDABE ECBFAD DEACFB BDFECA

Секстина Петрарки - это типичный образец старинной секстины. В "петрарковских" секстинах вместо финального трёхстишия стоит шестистишие с "половинными" строками с начальной рифмовкой: AECDFB.

И Арнаут Даниэль, и Данте, и Петрарка писали секстины о любви. При этом в качестве формы стиха они применяли силлабический 11–сложник (у Арнаута этот размер до конца не выдержан), а в качестве повторяемых слов – как правило, имена существительные. На общую схему секстины, а также на эти особенности ориентировались поэты других стран и эпох, подражавшие мастерам итальянского Возрождения. Однако некоторые из них (например, во Франции XVI в. – Понтюс де Тиар) стремились по–своему «облагородить» секстину, вводя в нее привычные рифмы и располагая их согласно указанной выше схеме.

Нечто подобное происходило и в русской литературе. Впервые к форме секстины обращается в 1851г. Л.А.Мей (СТИХИ НА ДВЕ РИФМЫ):
 
№4.  «Опять, опять звучит в душе моей унылой…» Л.А.Мей:

Опять, опять звучит в душе моей унылой
Знакомый голосок, и девственная тень
Опять передо мной с неотразимой силой
Из мрака прошлого встает, как ясный день;
Но тщетно памятью ты вызван, призрак милый!
Я устарел: и жить и чувствовать — мне лень.

Давни с моей душой сроднилась эта лень,
Как ветер с осенью угрюмой и унылой,
Как взгляд влюбленного с приветным взглядом милой,
Как с бором вековым таинственная тень;
Она гнетет меня и каждый божий день
Овладевает мной все с новой, с новой силой.

Порою сердце вдруг забьется прежней силой;
Порой спадут с души могильный сон и лень;
Сквозь ночи вечныя проглянет светлый день:
Я оживу на миг и песнею унылой
Стараюсь разогнать докучливую тень,
Но краток этот миг, нечаянный и милый...

Куда ж сокрылись вы, дни молодости милой,
Когда кипела жизнь неукротимой силой,
Когда печаль и грусть скользили, словно тень,
По сердцу юному, и тягостная лень
Еще не гнездилась в душе моей унылой,
И новым красным днем сменялся красный день?

Увы!.. Пришел и он, тот незабвенный день,
День расставания с былою жизнью милой...
По морю жизни я, усталый и унылый,
Плыву... меня волна неведомою силой
Несет — Бог весть куда, а только плыть мне лень,
И все вокруг меня — густая мгла и тень.

Зачем же, разогнав привычную мне тень,
Сквозь ночи вечныя проглянул светлый день?
Зачем, когда и жить и чувствовать мне лень,
Опять передо мной явился призрак милый,
И голосок его с неотразимой силой
Опять, опять звучит в душе моей унылой?

Мей имитирует итальянский силлабический 11–сложник силлабо–тонической формой 6–стопного ямба, при котором в стихе – 12 или 13 слогов, а также он рифмует концы стихов внутри строфы – и «изюминка» секстины исчезает.

Опыт Мея повторяет в 1898 г. Л.Н.Трефолев в стихотворении «Набат», а затем к секстине обращаются поэты–символисты «серебряного века», например, такие крупные, как В.Я.Брюсов, К.Д.Бальмонт.

М.А.Кузмин, опробовал известную европейской поэзии форму безрифменной секстины и избрал наиболее соответствующий итальянскому 11–сложнику 5–стопный ямб (все строки – по 11 слогов):

№5 «Не верю солнцу, что идет к закату…» М.А.Кузмин (1908–1909)

Не верю солнцу, что идет к закату,
Не верю лету, что идет на убыль
Не верю туче, что темнит долину
И сну не верю - обезьяне смерти,
Не верю моря лживому отливу,
Цветку не верю, что твердит: "Не любит!"

Твой взор мне шепчет: "Верь: он любит, любит!"
Взойдет светило вопреки закату,
Прилив шумящий - брат родной отливу,
Пойдет и осень, как весна, на убыль,
Поют поэты: "Страсть - сильнее смерти!"
Опять ласкает луч мою долину.

Когда придешь ты в светлую долину,
Узнаешь там, как тот, кто ждет, полюбит.
Любви долина - не долина смерти.
Ах, нет для нас печального закату:
Где ты читал, чтоб страсть пошла на убыль?
Кто приравнять ее бы мог отливу?

Я не отдамся никогда отливу!
Я не могу предать мою долину!
Любовь заставлю не идти на убыль.
Я знаю твердо: "Сердце вечно любит
И не уклонит линии к закату.
Всегда в зените - так до самой смерти!"

О друг мой милый, что страшиться смерти?
Зачем ты веришь краткому отливу?
Зачем ты смотришь горько вслед закату?
Зачем сомненье не вступать в долину?
Ведь ждет в долине, кто тебя лишь любит
И кто не знает, что такое убыль.

Тот, кто не знает, что такое убыль,
Тот не боится горечи и смерти.
Один лишь смелый мимо страха любит,
Он посмеется жалкому отливу.
Он с гор спустился в щедрую долину.
Огнем палимый, небрежет закату!

Конец закату и конец отливу,
Конец и смерти - кто вступил в долину.
Ах, тот, кто любит, не увидит убыль!

В 1910–х годах ряд стихотворений с заглавием «Секстина» пишет И.Северянин (в том числе – «Предчувствие – томительней кометы…», «Я заклеймен, как некогда Бодлэр…», «Мой дом стоит при въезде на курорт…»). Особенность его секстин – в том, что они, как у Мея, насквозь прорифмованы  (нарисаны на 2 рифмы) и, к тому же,  не имеют заключительной полустрофы.

№6. «Я заклеймен, как некогда Бодлэр» И.Северянин (1910г)

Я заклеймен, как некогда Бодлэр;
То — я скорблю, то — мне от смеха душно.
Читаю отзыв, точно ем «эклер»:
Так обо мне рецензия… воздушна.
О, критика — проспавший Шантеклер!—
«Ку-ка-ре-ку!», ведь солнце не послушно.

Светило дня душе своей послушно.
Цветами зла увенчанный Бодлэр,
Сам — лилия… И критик-шантеклер
Сконфуженно бормочет: «Что-то душно»…
Пусть дирижабли выглядят воздушно,
А критики забудут — про «эклер».

Прочувствовать талант — не съесть «эклер»;
Внимать душе восторженно, послушно —
Владеть душой; нельзя судить воздушно,—
Поглубже в глубь: бывает в ней Бодлэр.
И курский соловей поет бездушно,
Когда ему мешает шантеклер.

Иному, впрочем, ближе «шантеклер».
Такой «иной» воздушен, как «эклер»,
И от такого вкуса — сердцу душно.
«Читатель средний» робко и послушно
Подумает, что пакостен Бодлэр,
И примется браниться не воздушно…

И в воздухе бывает не воздушно,
Когда летать захочет шантеклер,
Иль авиатор, скушавший «эклер»,
Почувствует (одобришь ли, Бодлэр?),
Почувствует, что сладость непослушна,
Что тяжело под ложечкой и душно…

Близка гроза. Всегда предгрозье душно.
Но хлынет дождь живительный воздушно,
Вздохнет земля свободно и послушно.
Близка гроза! В курятник, Шантеклер!
В моих очах ;clair[1], а не «эклер»!
Я отомщу собою, как — Бодлэр!

Для стихотворцев и особенно для читателей послереволюционной России секстина как твердая строфическая форма оказалась слишком сложной, а потому не была востребована ни теми, ни другими. Тем не менее, на сайте СТИХИ.РУ можно найти несколько прекрасных секстин:

№7. «Роковая сила». Александр Февральский

Укутан южный парк безмолвной тишиной,
И рыбиной луна в сетях ветвей застыла.
Мы в зыбкой глубине ночного сна с тобой, –
Таится здесь в тенях неведомая сила.
Душа отозвалась чуть дрогнувшей струной, –
Возникло дежавю: всё это было… было…

Туман ушедших дней стелился дымкой – было…
Укутан южный парк безмолвной тишиной.
И только шелест волн рокочущей струной
Тревожил сонный брег, где музыка застыла.
Там вечной красоты божественная сила
Звучанием октав переплелась с тобой.

Средь призрачных аллей любуюсь я тобой.
Магнолии цветут… в раю так, верно, было.
Меня к тебе влечёт дурманящая сила…
Укутан южный парк безмолвной тишиной,
Ночь блеском дальних звёзд в глазах твоих застыла,
И ты в моих руках отозвалась струной.

Призывный стон затих оборванной струной,
И кипарисов тень укрыла нас с тобой,
И вечность на весах в безмерности застыла.
Горячий шёпот губ… «Песнь песней» это было…
Укутан южный парк безмолвной тишиной, –
Питала нам сердца земли былинной сила.

В мерцании светил мистическая сила
Над линией судьбы натянута струной.
Укутан южный парк безмолвной тишиной.
Свет лунный разделил задумчивость с тобой,
Посеребрив листву, – нездешним чудо было,
И бабочка-душа, как в янтаре, застыла…

Вся скоротечность дней в одной тебе застыла,
Во взоре чудных глаз есть роковая сила.
Влечение двоих всегда загадкой было…
И радость, и печаль звенели в нас струной, –
На жизненной тропе испили всё с тобой.
Укутан южный парк безмолвной тишиной.

________________________________________

ИТАК:  Формула секстины: 

1. Нерифмованный вариант (только с цепной рифмой):

6 строф по 6 стихов, НЕРИФМОВАННЫХ внутри строфы (только цепная рифма): слова, заканчивающие строки в 1-й строфе, заканчивают их и во 2-5-ой строфах, но в меняющемся порядке: КАЖДАЯ НОВАЯ СТРОФА ПОВТОРЯЕТ КОНЕЧНЫЕ СЛОВА ПРЕДЫДУЩЕЙ СТРОФЫ В ПОРЯДКЕ 6-1-5-2-4-3; в конце добавляется ТРЕХСТИШИЕ, ВКЛЮЧАЮЩЕЕ ВСЕ 6 ОПОРНЫХ СЛОВ, ПО ОДНОМУ НА ПОЛУСТИШИЕ.

Рекомендовать какой-либо определенный метр для русскоязычных секстин нельзя. Можно лишь отметить, что ее писали чаще всего ПЯТИ И ШЕСТИ-СТОПНЫМ ЯМБОМ, что до некоторой степени похоже на метр старинных итальянских и французских секстин.

2. Рифмованный вариант:

6 строф по 6 стихов, рифмованных  на две рифмы; слова, заканчивающие строки в 1-й строфе, заканчивают их и во 2-5-ой строфах, но в меняющемся порядке: КАЖДАЯ НОВАЯ СТРОФА ПОВТОРЯЕТ КОНЕЧНЫЕ СЛОВА ПРЕДЫДУЩЕЙ СТРОФЫ В ПОРЯДКЕ 6-1-5-2-4-3; в конце добавляется ТРЕХСТИШИЕ, ВКЛЮЧАЮЩЕЕ ВСЕ 6 ОПОРНЫХ СЛОВ, ПО ОДНОМУ НА ПОЛУСТИШИЕ.

Стихотворный размер - 5-и  и 6-и стопный ямб.

Рифмы - только точные.

Лексика - возвышенная,  без смешения с другими типами лексики (разговорной, специальной,  подчеркнуто современной)

На этом завершаю подборку. С уважением, Алкора