21 Марта

В этот день она встала утром как все,
как вчера, как позавчера вставала;
и оделась – так, как всегда досель
(куртку и джинсы она надевала).

Оделась, позавтракала, как всегда;
как обычно – на улицу вышла.
Я не знаю, откуда она шла и куда,
и не знаю, как это вышло,

что средь дня, где метро, где машины, где чаще,
деревьев растут из земли магазины,
она ненароком запуталась в чаще –
и, оступившись, упала в трясину.

Я вижу, извлечь её будет не просто:
в крови её – глина болотная. –
Возле аптеки, у перекрёстка,
бледная и холодная,

лежит она. Рядом столпился народ.
А скорой – не видно, и – нету выхода –
кто-то начал делать ей дыханье рот в рот:
ей самой – не до вдоха уже, не до выдоха.

Она не способна бороться сама:
в омут её затянуло душный;
и рывком поднимаются два холма,
когда в грудь её дуют, как в шар воздушный.

Не могу ей помочь –
и поэтому – прочь
ухожу. И глазеть я не стану
на ступени, на сброд,
на дыханье рот в рот,
на лицо её цвета сметаны.

Что б с ней было вчера,
или нынче с утра
перед тем, как надеть ей джинсы,
если б кто-то ей вдруг,
рассказал, что за трюк
её ждёт, и что дело – о жизни?

Что настал уже день,
когда что ни надень –
обойдётся сам воздух ей дорого.
Что в таком-то часу
Она будет в лесу
Погибать – среди шумного города!

Не валяйся ж, вставай,
дурака не валяй:
довольно разыгрывать трюки!
Прочь из небытия! –
Ты такая ж как я:
на мне тоже джинсовые брюки!

Где кончается твердь,
начинается смерть? –
Вы умом никогда не измерите.
Как идти по земле,
чтоб случайно во мгле
не ступить на владения смерти?

И как удержаться за сушу
(за твердь), за воздух, за свет,
как верить в бессмертную душу,
если дыхания – нет?

На эти вопросы – вовеки, увы –
никто никому не ответит…
На фоне снега и глаз синевы
весеннее солнышко светит.