Бесприютный

     Осторожно ступаю по узкой тропке в снегу. В руке маленький пакетик с ампулой и шприцем. Навстречу - несуразно долговязый парень. Короткая куртка со следами от пуговиц болтается на нём, как на крючке. Ни шапки, ни рукавиц.
-Здравствуйте! Вы в поликлинику идёте?
-Да – отвечаю. Я узнаю его.
     Лет пятнадцать назад он здесь близко жил с дедом или прадедом, в большом ветхом доме, скрытом от прохожих зарослями огромного запущенного сада. Увитая хмелем калитка, казалось, не отворялась несколько лет. И тропинка от неё едва угадывалась под слегка примятой травой. Дед часто приходил к нам в поликлинику, хвастал бравой выправкой в свои девяносто шесть и множеством орденов и медалей на сером залоснившемся кителе. Всегда с гостинцем. Летом с фруктами из своего сада, зимой с пряниками. «Не оставьте моего Мишу, когда умру» - просил он врачей и сестричек.
     Мишу тогда я видела только раз. Дед вёл его, двадцатипятилетнего парня, за руку, как ребёнка. Неухоженного и, будто подавленного чужой волей.
А как-то старик пришёл ко мне в кабинет (я тогда в поликлинике работала) и просит:
- Дайте в помощь несколько мужичков покрепче. Всего на полчаса.
Покрепче – не значит крепких. Ну, какие были в хозяйственной части, тех и попросила. Вернулись они расстроенные:
- Больше не посылайте нас на такие работы. Пока не знаешь, что с людьми бывает, жить можно, а как посмотришь – неделю еда в рот не полезет. У них такой смрад, темень - убиться. Дед из-за Миши никогда не открывает окон, зашторивает наглухо. Тот шарахается от звуков и света боится.
     А ещё Миша боится воды. И помощь мужичков состояла в
том, чтобы затащить насильно парня в ванну и отмыть с него многолетнюю грязь.
- Он, как зверь затравленный – брыкается, не даётся, - рассказывали они.
     Дом со временем попал под снос, и почти тогда же прошёл слух о смерти старика. «Как же Миша без деда проживет» - сжалась у меня сердце.
- Проживёт, – успокаивали меня сотрудники, у него ведь родители есть. Хоть все знали, что он смалу родителями брошен.
     Спустя ещё пару лет я увидела Мишу аккуратно и прилично одетым. Он уже не был  похож на психически больного или чем-то подавленного. Я подумала, что необходимость выживать, самостоятельно принимать решения, вывели парня из зажатости и из всех его фобий.
     Но сейчас передо мной снова стоял потерянный несчастный - несчастнее не бывает, человек.
- Послушайте! – просил он. - Меня ото всюду гонят. И из поликлиники… сторож приходит к вечеру и выгоняет. Возьмите меня к себе, пожалуйста! Мне и на кухне подойдёт...
- Нет! Я не могу! – аж вскрикнула я в ужасе.
- Пожалуйста! – просил он, запахивая куртку и вжимая в широкий ворот худую шею.
- Об этом даже речи не может быть! - По-моему я впервые в жизни сумела сказать твёрдое «нет». Что-то тревожное билось в моём подсознании и подсказывало ответы. А душа сжималась от сострадания и безысходности. И как всегда в моменты беспомощности, я начала давать советы.
- Может быть, Вам в церковь попроситься?
- Я просил, но сказали, что у них нет комнаты для ночлега.
- А в монастырь? Может быть это выход?
- Рано мне ещё - только через пять лет, сказали.
- А что с Вашей квартирой? Я помню, когда дом снесли, Вам квартиру выделили.
- Забрали - за неудавшийся бизнес.
     Господи, каким же нелюдем нужно быть, чтобы окрутить такого больного.
- Дайте мне денег. Я куплю еды. Завтра пенсия, я отдам. Где Вы живёте?
Я быстро вынула 20 гривен и протянула ему.
– Не нужно возвращать, купите поесть горячего.
     В манипуляционный - я пришла удручённая, рассказываю...
- Вы, что?! – удивились медсестрички. Не переживайте, правильно сделали, что отказали. Он каждый день в коридорах на диванчиках спит. А потом больные жалуются, что чесотку подхватили. А вчера посреди холла оголился ниже пояса и чешет себя. От него здесь столько бед. Увидит пустой кабинет, заходит  и берёт, что вздумается. Курит в туалете – не продохнуть. У всех попрошайничает деньги, сигареты... От него на километр воняет.
- Что же делать – сейчас мороз пятнадцать градусов, а ночью?..
- Да мы его отправляли скорой в психушку и в ЦРБ. Доедет до дверей больницы, и дёру.
- Девочки, он воды боится. А там же обрабатывают – он знает.
- А мы, что можем? Сторож один на здание, он не будет до утра его караулить.
—---«»-----
Я не знаю, где провёл эту морозную ночь Миша. На следующий день я снова видела его свернувшемся на диванчике в холодном коридоре поликлиники.
Сколько ещё живых людей, которым негде притулить тело и душу? Что их ждёт?