На рассвете
где, в магнолий большие цветы,
стены замка, нарядно одетые,
неприступны в лучах высоты.
Галеон с зачехлёнными пушками,
этот странствующий герой,
был в ладошках её игрушкою,
эвкалиптовой пах смолой.
Нашептала дурные пророчества
ворожея за полцены,
про разлуку, про одиночество
виноватому без вины.
Пассажир до исхода суток
слушал ветра весёлый свист,
а морская болезнь желудок
выворачивала у актрис.
Совершая круиз по морю
с попугайчиком на плече,
он лососевою икрою
спирт закусывал при свече.
Возвращаться ему не надо,
потому, что его не ждут,
потому, что ему не рады.
Он, - опальный скабрёзный шут.
Он не ярко, но чисто одетый,
презирая земную власть,
попрошайкой был и поэтом,
поднимался, чтобы упасть.
Потерялся он в аллилуйях,
как в дырявом плаще стилет.
Пусть его не помянут всуе
после сумерек долгих лет.
Пусть единственная… которая
для него сохранит тепло,
не обманется разговорами,
что шутил он, насмешничал зло.
Лицедея добрее не было!
Галеон накренился в бок,
на борту лихорадка Эбола.
Первым умер нубиец кок.
В порт не пустят Назаретянина!
И впервые не он, а с ним,
шутку шутят два египтянина,
нахлобучивши косо нимб.
Он легко с ними мог бы справиться,
но в бреду, отшвырнув кальян,
он просил передать красавице
райский остров и океан.
Галеон обжигает факелом,
жжёт ладони до пузырей.
Улыбалась она, не плакала.
Нет шута, чем он, веселей.
Свидетельство о публикации №115011704516