Дулиха

 
  Как-то в воскресенье вечером к нам неожиданно пришли гости, а хлеба - только самим на завтрак. Магазины в те времена по выходным не работали. Мы пару дней, как въехали в эту квартиру, и я ещё никого во дворе не знала, вот и постучала в ближайшую дверь. Тишина. Я подождала немного и уже собралась  уходить, как вдруг послышались шаги и неразборчивое недовольное ворчание. Отворила грузная седая женщина. На мои приветствия и извинения за ночное вторжение она ни разу не улыбнулась, вынула из-за шторки серую буханку, отрезала четвертину и со злостью ткнула мне в руку:
- Чтобы вернула!
- Обязательно! – улыбнулась я, скрывая удивление.
  Хлебом в те годы, как и солью, делились, а не давали в долг, конечно если речь шла о малом количестве... Тогда не только хлебом – многим делились.
- Меня Таней зовут, - я протянула ей руку. - А к Вам, как обращаться?
- Нечего ко мне обращаться!
    Гости ушли за полночь.А завтра рано вставать. Я наскоро прибрала со стола и легла спать. 
- Московское время: шесть часов! - возвестил репродуктор!
- Ну, ещё хоть пять минуточек….
  Тут загремел гром, за ним ещё..., забил ставнями ветер. По козырьку громко и быстро зацокал,зашумел дождь. Нужно подготовить всем одежду по погоде, накормить завтраком, дать с собой, завести ребёнка в сад и успеть в приличном виде к восьми на оперативку.
  Выбегаю, на ходу раскрывая зонты.
- Где хлеб?! – как выстрел в спину.
- Прямо сейчас?!
- Нет, через год! Я жду!
  У нас не большой, но очень уютный дворик. Верандочки, вьющиеся вверх по наружным стенам деревянные лестницы и снова верандочки, и неуклюже притулившиеся к проёмам и выемкам балкончики. С приходом тепла  в центре двора за столом усаживаются женщины, уступив мужчинам зелёную беседку. Из неё стук костяшек домино глуше и не мешает соседям.
   Летит в скрученные пакетики шелуха от пахучих жареных семечек, стрекочет детвора, под колонкой полощутся затоптанные за зиму половики.
   На балконе, несуразно выпирающем из цокольного этажа во двор, как на троне, восседает Она. Надменно-каменная, глядит поверх проходящих соседей, не ждёт ни приветствий, ни хоть бы кивка. И соседи уже много лет не замечают её.
   Я никогда не видела, чтобы она выходила за порог. Навещал её только сын. Приносил каждый раз несколько больших авосек, полных продуктами. Одну из них всегда распирали две огромные, как караваи, буханки белого хлеба. Для меня до сих пор загадка, что она с ними делала? Возможно,приваживала под окно птиц или соседских кур. Должен же человек хоть с кем-то общаться.
- Почему она никогда не выходит к людям? – Спросила я как-то соседей, присев с ними на лавочку.
- Боится, что убьют.
- За что? - усмехнулась я, приняв слова за шутку.
- А ты не смейся. Её ненавидят. Тварь она фашистская.
Её муж – Иван Дуля полицаем у немцев служил. В войну вверх по нашей улице немцы гнали колонну - старики, женщины с детьми. В одной руке ребёнок, в другой узелок с самым ценным. А эта - бежала рядом, выхватывала эти узелки и отшвыривала на обочину. Срывала с несчастных платки и цепочки с крестиками. Она знала, что никто не вернётся.
  Но троим удалось сбежать. Одна  женщина- из нашего двора. Она устроила расправу с Дулихой. Ей за самосуд срок дали. Отсидела. Но людям в глаза прямо смотрит.
- Если Дулиха могла так поступать, значит, ненавидела всех ещё до войны? За что?
- Она власть Советскую ненавидела. И всех, кто не противился тоже. Из её рта одни проклятия сыпались. Приходу немцев радовалась несказанно. Что ты удивляешься. Таких,как она, знаешь сколько было? Кто сбежал с немцами, кого засудили и по лагерям…
- А Дулиху?
- Её, говорили, лет пять не было здесь. Всем хотелось верить, что отсидела. А теперь вот сидит на весь мир злая - нос боится высунуть. Да никому она не нужна.