Великому Тургеневу. Деревня

  Последний день июня месяца;
на тысячу вёрст кругом Россия – родной край, умиляет.
Ровной синевой залито всё небо;
одно лишь облачко на нём – не то плывёт, не то тает.
    Безветрие, теплынь... воздух – молоко парное!
Жаворонки звенят; воркуют зобастые голуби над нами;
молча реют ласточки; лошади фыркают и жуют;
собаки не лают и стоят, смирно повиливая хвостами.
    И дымком-то пахнет, и травой,
и дёгтем маленько, и маленько кожей.
Конопляники* уже вошли в силу
и пускают свой тяжелый, но приятный дух тоже.
    Глубокий, но пологий овраг забытый.
По бокам в несколько рядов головастые, книзу исщеплённые ракиты.
По оврагу бежит ручей; на дне его мелкие камешки
словно дрожат сквозь светлую рябь, как рыбёшки.
      Вдали, на конце-крае земли и неба, где луга и лес так далеки –
синеватая черта большой реки...
   ...О, довольство, покой, избыток русской, вольной деревни!
О, тишь и благодать!    Не снилось и царевне!
И думается мне: к чему нам тут и крест на куполе Святой Софии в Царь-Граде
и всё, чего так добиваемся мы, городские люди?..   Счастья ради?...
-----------   
*Конопляники – участки, засеянные коноплёй, из которой делали крепкие канаты, из стеблей конопли ткали ткань.

-----------

Иван Сергеевич Тургенев. Деревня. (Отрывок)

Последний день июня месяца; на тысячу верст кругом Россия — родной край.
Ровной синевой залито всё небо; одно лишь облачко на нем — не то плывет, не то тает. Безветрие, теплынь... воздух — молоко парное!
Жаворонки звенят; воркуют зобастые голуби; молча реют ласточки; лошади фыркают и жуют; собаки не лают и стоят, смирно повиливая хвостами.
И дымком-то пахнет, и травой — и дегтем маленько — и маленько кожей. Конопляники уже вошли в силу и пускают свой тяжелый, но приятный дух.
Глубокий, но пологий овраг. По бокам в несколько рядов головастые, книзу исщепленные ракиты. По оврагу бежит ручей; на дне его мелкие камешки словно дрожат сквозь светлую рябь. Вдали, на конце-крае земли и неба — синеватая черта большой реки.
...
О, довольство, покой, избыток русской вольной деревни! О, тишь и благодать!
И думается мне: к чему нам тут и крест на куполе Святой Софии в Царь-Граде и всё, чего так добиваемся мы, городские люди?

Февраль, 1878