Возле пыльной дороги

Возле пыльной дороги ,кособокий трактир,
И,уж кажется многим, что он старше, чем мир.
Одноногий  хозяин встречает гостей,
Неспеша наливает, «На-ка, выпей и душу согрей».

На прогнившей стене, чей- то старый портрет,
Сотню лет он висит, а того, кто на нём, сотню лет уже нет.
Грязный стол, а на нём, хлеб, вино и табак.
Хриплый лай, то хозяйские дети травят собак.

Я, замёрзнув в пути, захожу в духоту.
«Эй, хозяин, налей, дай чего, начинай суету,
Накрывай-ка на стол, дочь свою позови,
Пусть, мне песню споёт о несчастной любви.

Что за грязь у тебя, эй, сотри со стола,
И дровишек подкинь, глянь, огня нет, зола!»
«Ну, да ладно, Бог с ним, расскажи, как живёшь?
Не обижусь я, брат, коль, немного приврёшь»

И неспешно хозяин начинает рассказ,
Кто, когда приходил, что побил, сколько раз.
Я сижу в духоте, дым мне щиплет в носу,
И девчонкина  песня вышибает слезу.

Рассказав о себе, вдруг ,старик замолчал,
Стало тихо, вдруг, так, что услышишь, как тает свеча.
 «Что, отец, загрустил? Или вспомнилось, что?
Ты уж, мне услужи, расскажи и про то.»

Встрепенулся старик, прояснились глаза,
Глянул в угол пустой, где висят образа,
Он долил мне вина, дров подбросил в огонь,
Потушил самокрутку о сухую ладонь.

Дед, чуть-чуть ,помолчал, будто, память будил,
Видно, было давно, то, о чём загрустил.
И печально сказал, вроде как, обронил,
«В прошлом годе, сынок, я жену схоронил.»

А дочь его всё пела, от тоски, едва, не плача,
И, как бы, нехотя, историю свою он начал.
«Я мал тогда был, ты бы мне казался дедом,
Да, вот, идут года и мы за ними следом.

Держал отец мой это заведенье,
Мы – мелкота, вертелись рядом, бате  вспоможенье.
Чего принесть, кому, где лавку обтереть,
Чтоб  кто, чего не спёр глядеть.

Ну, в общем, дело гладко шло, неспешно,
Что посетителев,  поболе  было, то, конечно.
Сейчас то времена пришли какие?
Вон, в городах то кабаки, и окна всё цветные.

В ту пору к нам прибился мужик, едва живой и слеп,
Ну, батя мой распорядился: «Живи . И пить дадим и хлеб»
Мы мужика отмыли, отогрели, ожил он, вроде, слава Богу,
В бреду, пока он был, про скрипку бормотал нам всю дорогу.

Сам оказался скрипачом, из городских.
Не больно нужен стал он там, вон, сколько их.
Тем более слепец, злым людям на потеху,
Глумилися над ним, пинали ради смеха.

Никитой звали, в кабаке играл уютном,
Где тихо, чисто, так тепло, немноголюдно.
Хозяин запил, с молотка пошёл кабак,
Владелец новый пнул: «Пошёл, убогий ты дурак!»

А улица, сам знаешь, не пригреет, не полюбит,
Она, ведь, зрячего, здорового и то, погубит.
Никита наш бродил, простыл и с голоду опух.
Когда он к нам попал, то лёгок был, как пух.

Что ж, делать нечего, решил из города убраться,
Тем более, городовые к нему уж стали придираться.
На улице играл, да Христа ради он просил,
Какой то пьяный жлоб, его забавы для, прибил.

Да, ломовой извозчик Никиту в дом к себе забрал,
Немного отходил и кой чего в дорогу дал,
А по утру, запряг  кобылу, горемыку посадил в телегу,
И тронулся неспешно, по первому, по снегу.

Отвёз Никиту он в соседний городок, а там, всё тож,
Ведь, не работник наш слепец, ведь, ни к чему негож.
Опять по улицам бродяжил божий раб Никита.
Все двери, ясно дело, для него закрыты.

Вот, так бродил, а холода всё крепче, крепче,
И смерть старуха, что то на ухо уж шепчет.
Добрёл Никита еле-еле до заставы,
И в дальний путь стопы свои направил.

Уж сколько брёл он, так я и не знаю,
Зима, тогда, холодная была, а жизнь лихая.
То ночевал в заброшенном, разваленном сарае,
То, где ещё, ну, в общем, к нам вела его кривая.

Подумал батя мой и…Так и порешил,
Чтобы у нас слепой Никита путь свой завершил,
Чтоб ел и пил, чтоб выздоравливал и не спешил,
А после, публику скрипичною игрою веселил.

Никита мастер был, на скрипке так он жарил,
Иные мужики, от музыки его, рубахи на себе, аж, рвали.
Да, так вот, он у нас притёрся и прижился,
А через музыку его, и наш трактир обогатился.

Пошла молва о нём, народ из города к нам ездить начал,
А раз, аж генерал у нас был, не иначе.
И, вроде, радость, только б жить и жить,
Но счастье рядышком с несчастием бежит.

Одна девица по весне захаживать к нам стала,
Всё хорошо, но, только, та девица жаром торговала.
То с ямщиком придёт, то с бравым офицером,
Собою девка хороша, рази её холера.

Стройна, черноволоса, высока и белолица,
Не баба, вот те крест, тигрица!
Настасьей звали . Кто? Откуда? Я не знаю. Тайна.
Ну, в общем, оказалась тут случайно.

Иные из  за ней, чуть было не стрелялись,
И, что, продажна девка, ни капли не смущались.
Я, хоть,  малец был, всё туда ж. По детски, ну, а, всё ж,
Ведь, хороша же девка и язык востёр, как нож.

Один судья с, соседнего уезда, удавился.
Ведь, как бывает? Любовь, вино и, в общем, помутился.

Никита наш, заметил я тогда, её заслышав голос,
Тёр канифолью на смычке, уж старый конский волос.
Она его, почти не замечала,
Что, без него ей мужиков, что ль было мало?

А музыка Никитина лилась рекой горячей.
И скрипка то, вдруг, всхлипнет, то так жалобно заплачет.
Никита становился угрюмым, бледным, молчаливым.
А, ведь, слепец .Чёрт знает, где в девке той была вся сила.
Но скрипка , та, рвалась и выла, и рыдала.

И слушать плач тот, сил, бывало не хватало.
А мужики вливали в нутро всё больше, больше водки,
И замолкали вмиг, осипшие от криков глотки.
Немела злоба, разрывались в клочья души,
Иной раз, страшно становилось дальше слушать.

Настасья, лишь она, как бабочка порхала,
Казалось, музыки она и вовсе, не слыхала.
Никита запил, чёрный стал от горькой,
Настасья, так же, всё смеялась звонко.

Уж догадались все, по чём Никита так тоскует,
А Настя, та в углу с солдатиком воркует.
Никита, вот загадка, как полюбил, ведь слышал, только голос,
Но, говорят, любил он запах, уж дюже сладко пах у Насти волос.

Бывало, лишь, в трактир войдёшь, с порога чуешь,
А запах тот, всю жизнь не  позабудешь.
Раз, как то, поутру мать, вдруг, истошно заорала,
Вбежала в дом, Никиты, говорит,  не стало!

Повесился он за трактиром, на большой осине.
В руках зажата скрипка, завёрнутая в парусину.
Никиту схоронили недалёко, коль хочешь, покажу.
И вот, не знаю, Бог ли, чёрт ли. Я ума не приложу.

Один заезжий офицер, Настасью шашкой зарубил,
И сам за нею следом пулю в лоб себе пустил.
С Никитой рядом порешили Настасью хоронить.
Ему с ней ад не будет адом, хоть там он сможет с нею быть.

Прошли года, вдруг, забрела старуха к нам в трактир,
Отец, тогда уж, помер, и я тут был над всеми командир.
Сказала бабка, ищет, мол, потерянных родных,
У всех входящих-выходящих узнавала «Не видали их?»

Потом, тихонько села в уголку и плачет,
Я к ней подсел, разговорились, значит ,
Мне рассказала о своём несчастье.
Спросил я «Как зовут родных?» Она в ответ «Никита -  муж, а дочка – Настя…»