Как я при застолье... запевал

   (почти детская история)

Мне четырнадцать лет было только,
и, казалось мне, всё – впереди,
ждёт меня открытий  в жизни столько…
всё смогу – лишь надо подрасти.
Все мои ровесники играют
в «штандер», в волейбол или лапту…
я – рисую и весь в этом таю,
все сошлись мои открытья тут.
Я – и лётчик, я – и мексиканец,
вместе с Робинзоном… вдаль бреду,
на пейзаже навожу… багрянец,
Спартаком… отважно бой веду.
Лётчиком хотелось быть мне очень.
Но отца насмешки были сплошь,
говорил он мне, «какой ты лётчик –
если и портфель свой не найдёшь».
Иногда к нам гости приходили,
и беседы старших, по нутру,
мне порою интересны были:
что есть Бог, что люди обретут…
Многое мне было не понятно,
но всё это я хотел постичь
в этих спорах, часто -  до заката…
так во мне и стоек этот клич.
Кто из них был правым и неправым,
до сих пор я не определюсь –
дядя Ваня Межавой, лукавый,
или мой отец – решать боюсь…
Может быть, от матери по силе,
голос чей и стал во мне звенеть,
я любил, когда все уходили,
во весь голос сцены арий петь.
Так, однажды, в том меня застали –
как я ражем этим был смущён!..
С той поры меня просить все стали,
чтоб я пел… Я этим был польщён.

Как-то было раз у нас застолье.
Много собралось у нас гостей,
праздник был какой-то хлебосольный,
посадили и к столу детей.
Взрослые, конечно, выпивали,
тосты, как обычно, в этом шли,
нам притом напиток сладкий дали,
(видно, что чего-то в том учли).
Мне же очень любопытно было,
что же значит всё-таки вино…
И, тайком, в свою тарелку с сыром
рюмку водки… вылил я… на дно.
Сыр жую, и чую с жаром пота
эту горечь, что всё жжёт во рту…
И тревожусь, не видал ли кто-то.
Вроде нет. Круги в глазах идут…
И какое-то ума броженье…
Все – в веселье!.. Просят меня петь…
И, собравшись с тем на «вдохновенье»,
я решил… про Ермака запеть
во весь голос зычно и свободно…
как «Ревела буря, дождь шумел»… -
подхватил враз хор меня «народный»,
все куплеты, как «солист», я пел.
И откуда, что взялось при этом,
я про то, что «выпил» и забыл,
и Ермак уж шёл за нами следом,
кто-то прослезился… снова пил.
Что там было после, плохо помню,
я старался, быть певцом хотел.
Но… отец при том, не верил словно,
как-то странно на меня глядел.
Я допел. И все меня хвалили,
говорили, что во мне «есть дар».
Но… отец, поняв, что я –
«стерильный»,
 спать отправить требовал меня.
Я при этом твёрдо упирался,
уваженья требовал к себе.
Но… при мне мой голос и остался…
Голову потом лечил весь день.

Так прошло с «винцом» моё знакомство.
Думаете, выпить я хотел,
у меня к нему -  другое свойство…
И я мало пьющий,
между тем.
Я не стал ни лётчиком при этом,
да и космонавтом я не стал.
Я художник, и замешан в этом –
вот с того о том и написал.