По кочану. Песнь седьмая

А на поле том скоты -
свиньи и быки вокруг.
Как гэбисты и менты
каждый никому не друг.

Пёсик лаять стал на них
и пошли за рядом ряд
свиньи и быки. Всех их
и зажарят и съедят.

Для того и битва тут.
И людей сюда зовут

всех уже на шашлыки.
Да, здесь свиньи и быки.

Ни быков нет, ни свиней.
В склеп умчался маршал Ней.

И сидят теперь коты,
и едят они, едят
от утра до темноты
поросятов и телят.

Только что же наш Баюн,
тот, который свеж и юн?

Тот, который юн и свеж?
Он отправился домой.
Сам себе сказав: "Ты съешь
вновь мыша, мур-мур запой

и пойди-ка к девкам ты,
как все делают коты."

А бугай? Ужели бык,
человеческий язык

изучающий во тьме,
съеден и пошёл в оно?
Нет совсем, ушёл в толпе
мировое зреть кино.

То кино про могикан,
из которых каждый пьян.

Вот выходит Чинганчгук,
средь апачей - делавар.
Дело варит им, и вдруг
утыкается в трамвай.

В прерии трамвай летит,
да на всех звенит парах.
Канделябрами манит,
сеет серый-серый прах.

А в трамвае - могикан
держит с "Вискасом" стакан.

Этим "Вискасом" хрустит.
Далее трамвай летит.

Чингангчгуков томагавк
за трамваем полетел.

Все летят. И слышен гавк -
лай койотов, посвист стрел…

Тут апачи подошли,
что-то мокрые совсем.
Говорят они: "Смотри,
было нас когда-то семь,

а теперь осталось пять.
Крокодил пришёл опять".

Тут заплакал Чинганчгук,
даже проглотил утюг,

начал с горя всё глотать,
стал быть вредным, словно тать.

-Ты какой-то стал палач! -
говорит один апач.

-Ну-ка, покажи язык!
Всё обманывать привык?

Что ты воешь, будто пёс?
Не тебя, а нас унёс

полоумный Крокодил.
Будет с нас писать годзилл!"