Л. Якимчук. Михайль Семенко - от футуризма до...

                Любовь Якимчук

                Михайль Семенко: от футуризма до терроризма
                перевод с украинского языка


     2012 год справедливо принадлежит украинскому футуристу Семенко, хотя кому-то это
может и не понравиться. Конечно, можно назвать и других поэтов, которые отмечают в
этом году юбилей, но именно он, Михаил, привнёс в украинскую литературу ту тематику
и форму (верлибр), которые царят в нашем новейшем писательстве и по сей день.
     В этом году исполняется 120 лет со дня рождения и 75 лет со дня расстрела первого
украинского футуриста. Его биография стоит книги, но пока это скромная статья, в кото-
рой, возможно, и не найдете названий тех десятков выпущенных им книг (фрагментарно-
сти в этом  жанре не избежать), но наверное узнаете о новых фактах его биографии. О том,
почему всё так было. А было вот как.
 
     Михаил Семенко родился в декабре 1892 в Кибинцах на Полтавщине. В следственном
деле, хранящемся в отраслевом архиве СБУ, по словам поэта записано, что дата рождения
— 18 декабря, в воспоминаниях дочери поэта Ирины Семенко значится 19 декабря по ста-
рому стилю и 31 декабря нового стиля (выписка из метрической книги хранится в Госу-
дарственном историческом архиве в Санкт-Петербурге). Говорят, дед Михаила когда-то
женился на турчанке, поэтому от бабушки досталась поэту яркая внешность. Отец буду-
щего поэта, Василий Леонтьевич, был волостным писарем, а мать, Мария Стефановна —
писательница старого этнографического стиля, которая под фамилией Проскуривна (от
девичьей фамилии Проскура) писала традиционную рустикальную прозу, обращалась к
криминальным сюжетам и проблемам женщин на селе. В семье было семеро детей, кроме
Михаила, еще братья Василий, Николай и Александр, и сестры Александра, София и Ма-
рия. Мальчик Михаил в четыре года выучился читать и писать. Позже учился играть на
скрипке: сначала в Хороле, а затем брал уроки в Киеве. Любимыми композиторами были
Дворжак и Шопен. В мечтах он именно с музыкой связывал свое будущее.
     Мальчик получил среднее образование в Хорольском реальном училище. Приехав в
столицу империи — Петербург, он поступил на музыкальные «курсы Поллак», но из-за
бедности вскоре бросил их, найдя дешевую народную консерваторию. «Моя душа хотела
и тебе музыки, как и твоя», — подбадривала мать и переводила сыну небольшие деньги,
по 2-3 рубля. Сестра София, гимназистка, посоветовала ему поступать в Психоневрологи-
ческий институт, основанный знаменитым ученым Владимиром Бехтеревым. «Ведь с му-
зыкой ты давно решил, что делать, отодвинуть ее на задний план, как это ни трудно; но
бросать, Миша, ни в коем случае нельзя, раз музыка для тебя так важна ». Пройдя подго-
товительные курсы, Михаил летом 1912 года стал студентом. Возможно, таким образом—
предполагает в неопубликованных воспоминаниях его дочь Ирина — поэт хотел разо-
браться с человеческой душой, ведь многие из авангардистов начала ХХ века имели ме-
дицинское образование.
     В это время, в 1913 году, в киевском издательстве «Возрождение» вышел сборник Се-
менко «Prelude», который за «символистские стихи» быстро получил положительные от-
зывы, в частности Григория Чупринки и Николая Вороного. Позже, в том же издательст-
ве, в 1913-14 годах были благословлены на свет рассказы Марии Проскуривны. Говорят,
что сам Михаил пристроил мамины тексты.


                Сожжение «Кобзаря» вместе с поджигателем

     Надо сказать, что литературная жизнь в Петербурге тогда была бурной: старшие Блок
и Брюсов, младшие Маяковский и Ахматова — все выступали, читали свои стихи и эпати-
ровали публику. И это, конечно, отразилось на мировоззрении юноши.
     В Киеве в начале 1914 года Семенко вместе с художниками Василием Семенко (братом)
и Павлом Ковжуном основывает первое своё футурустическое объединение. Все участни-
ки взяли себе экзотические имена — Михайль, Базиль, Павел [укр. Павло] — и эти перена-
зывания впоследствии вошли в моду среди украинских футуристов (Георгий Шкурупий
превратился в Гео, Михаил Йохансен стал Майком, и даже Бажан иногда подписывался
именем Ник). Первая украинская тройка футуристов основывает типографию «квери»
(с лат. - «Искать»), которая уже в феврале выпускает два поэтических сборника Семенко-
поэта. Эти две книги «намеревались оскорбить любую публику», привыкшую к модерни-
зму (О.Ильницький), а наиболее дерзкими в них были вступительные манифесты. Следует
принимать во внимание, что эти маленькие сборники выходят в феврале, а в марте импер-
ская власть запрещает празднование 100-летия со дня рождения Тараса Шевченко.
Конечно, взрываются массовые демонстрации студентов, на подавление которых бросают
отряды полиции.
     На такой неблагоприятный грунт попала книга «Дерзания» с манифестом-предисловием
«Сам»: автор посягнул на сокровенное, на единственное, что теплилась надеждой в сердцах
украинцев — на Кобзаря. «Я хочу тебе сказать, что где есть культ, там нет искусства ... —
говорится в манифесте, — А ты ухватился за своего« Кобзаря », от которого пахнет дёгтем
и салом, и думаешь, что защитит его твоё уважение. Твоё уважение его и убило. И нет ему
воскресения ... Время титана превращает в никчемного лилипута, и место Шевченко в запис-
ках научных обществ ... Такие твои юбилейные торжества. Это все, что осталось от Шевчен-
ко. Но не могу и я избежать сего празднования. Я сжигаю свой "Кобзарь" ». Именно это всё
и вызвало резко негативную оценку новой книги Семенко.
     Интересно, что Семенко в поединке с Шевченко был не первым: в 1913 году россий-
ский футурист Василиск Гнедов написал стихотворение со строками на украинском язы-
ке: «Всем надоели Тарас Шевченко. / Да гопашник Крапивницкий». Но Гнедов оказался
не в том контексте, чтобы этому кто-то уделил большое значение.
     Что касается текстов «Дерзаний», то Семенко испытывает футуризм и ищет свою ин-
тонацию, непринужденную и приближенную к разговорной, усваивает новые мотивы, в
частности урбанистические и эротические:  Я сидел себе на горе возле Владимира  и
смотрел как шел дым из пароходного дымохода  думал о судьбе своей и еще кое — про —
что — ещё — другое.  Вот она прошла мимо — Да брось же  свои мысли!  ...  и пошла еще
о других вещах болтовня, но ей-богу  можно было бы уже и бросить, потому что вы такая
хорошенькая  я просто не могу идти по Крещатику.  Но я заболтался и читатель уже  ждет
конца событий  Пусть будет так.  На том кончаю.
(«У Владимира», 1914)
     Но самыми интересными в то время выглядят урбанистические тексты с ономатопеей
— звуки города очень правдиво удаются Семенко, а город изображен меняющимся живым
существом. 

Город 
осте сте 
би бо 
бу
извозчики — люди 
трамваи — люди 
автомобилибили 
бегодвиж движебег 
подвижнобеги ... («Город», 1914)

     Во второй книге «квери-футуризм» (24 страницы), вышедшей в этом же 1914 году, по-
эт пишет: «Искусство есть процесс искания и переживания без осуществления», а также:
«Искусство не может быть ни украинским, ни каким другим в сем представлении. При-
знаки национального в искусстве — признаки его примитивности», — пишет поэт и при-
зывает догонять сегодняшний день.
     Критика готова разорвать Михайля на куски, а книжные магазины отказываются про-
давать его новые книги. Похоже, Семенко сжёг Кобзаря вместе с собой.  Впоследствии о
своем вхождении в литературу Сэм (как его называли друзья) напишет:  Легче 3-м верб-
людам  с телочкой  в 1/8 ушка иглы  сейчас пролезть  чем футуристу через укр. литерату-
ру  к своим пробиться («Речь/Промова», 1922)
     Подобное впечатление от Семенкового скандала описывает в воспоминаниях Алексей
Полтарацкий. Он прочитал остроумный фельетон о тогдашних молодых поэтах, «где все
они были изображены детьми». «Там был и застенчивый Павлик (Тычина), и веселый лю-
битель шалостей и ребяческих проделок Максик (Рыльский) и еще кто-то. Они разговари-
вали между собой на литературные темы так, как говорят об игрушках. Заканчивался
фельетон тем, что через разбитое окно в комнату залетал футбольный мяч, а в окне появ-
лялся «плохой мальчишка» Михайль, который кричал «добропорядочным детям»:  — А
вы здесь юрундою занимаетесь. Лучше бы мяча гоняли, эх, вы!»


                Война, Владивосток и маска Пьеро

     К середине 1914 готовилось второе издание «Дерзаний», но трёх футуристов мобили-
зовали в царскую армию: началась война. Брат Василий погиб, Павла Ковжуна отправили
на Карпатский фронт (впоследствии художник стал соучредителем Ассоциации независи-
мых украинских художников (АНУМ), в которую входил Богдан-Игорь Антоныч),
а Михайль оказался во Владивостоке, где после русско-японской войны стоял гарнизон
на случай открытия японского фронта. Опальный поэт стал солдатом телеграфический
роты царской армии.
     Ходили слухи, что первый украинский футурист хотел эмигрировать в Америку, но
остался. 

Нет, мы не поедем мы с Вами в Америку, 
Будете потом там падать в истерику, 
Ибо сердце мое, святую музыку, — 
нерасчётливому крику 
Я посвящаю сейчас. 
Может, хотите видеть вы в лице моём Кубелика? 
Ах, не могу быть никем и ничем я, 
кроме Семенко.

(8. XI. 1916 Владивосток)

     Позднее Алексею Полторацкому Семенко расскажет, что во Владивостоке он даже по-
ступил в профессиональный симфонический оркестр и должен был играть в партии пер-
вых скрипок. Сестра Александра в письмах очень радовалась, что Михаил «наконец при-
строился с музыкой».
     В свободное от службы время поэт учит игре на скрипке мальчика — ученика, а потом
готовит его двоюродную сестру Лидию Ивановну Горенко к поступлению в педагогиче-
ский институт. Эта девушка, которой 1916 исполнилось восемнадцать, уже в 1917году
станет женой поэта. Кстати, ее семья — переселенцы из Украины, из села Скибинцы, что
на Полтавщине (помните Семенковы Кибинцы?)
     Во Владивостоке влюбленный поэт интересуется Японией (покупает гравюры и
рисунки), составляет собственные музыкальные композиции, читает любимой стихи Леси
Украинки, ходит в местную библиотку за книгами, а также пишет собственные — «Пьеро
кажется» и «Пьеро любит», которые будут напечатаны только в 1918 году.

Она не хочет со мной разговаривать. 
Она не отвечает на мои поздравления. 
Это хорошо. Не буду больше в оркестре играть. 
В Америку не поедем и я зажгу ее любовь ... («Пьеро угрожает», 15-Х.916)

     В интимной лирике Семенко появляется мотив масок: сложный и изменчивый образ
Пьеро (довольно тогда популярный герой, вспомнить хотя бы «Песенку Пьеро» Алексан-
дра Вертинского). Тогда же рождается образ поэта, влюбленного в монахиню (цикл «Гим-
ны св.Терезы», испанской монахини XVI веке). «Я целую в грудь святую», — заявляет
Семенко. В общем, во Владивостоке он много пишет, растет Семенково мастерство, и те-
перь в его стихах, кроме городских пейзажей, появляются импрессионистические
картины природы.
     Стихотворения владивостокского периода в первом полном собрании сочинений 1922
года, под названием «Кобзарь», занимали примерно 400 страниц из 600. Одно из лучших
стихотворений того времени, достаточно прозрачно выражает художественные взгляды
автора, — «Парикмахер»:
 
Сегодня днем мне было так скучно, 
Будто вместе сошлись Олесь, 
Вороный и Чупринка. 
Чувствовалось дождливо и по-осеннему лицемерно — 
В душе целый день 
парикмахер на гитаре бренчал ... (из цикла «Пьеро любит», 1916)

     Таким образом Семенко расправляется с авторами, которые в рецензиях хвалили в нем
символиста.
     Впоследствии владивостокские книги Михайля выходят одна за другой, что побудило
Сергея Ефремова написать: «С упорством графомана выпускает он сборник за сборником,
перегнав число их давно уже за десяток, и даже некоторые тоже, ничего себе, плодющень-
кие таки Полищуки не смогут за ним угнаться» . Опережающий ответ на этот упрек Се-
менко дал еще во Владивостоке в письме к отцу. Михайль писал: «У моих критиков были
журналы и газеты, откуда они со мной спорили, а мне приходилось из-за отсутствия денег
выдавать маленькие книжечки ... После войны и когда я буду свободным, мы начнем изда-
вать журнал и книги — совместными силами и за свой счет ...» . Семенко издавал книги
вместо журналов и высказывал свою позицию не только в предисловиях, но и в стихах.
     В конце 1917 г. Михайль вместе с женой Лидией эшелоном возвращаются в Украину,
и молодая семья несколько месяцев живет у родителей поэта в Кибинцах, а в апреле 1918
года они перебираются в Киев, когда там царят ярые оппоненты — и на политическом и
на литературном «фронте». Футуризму пришлось прорастать на нестабильной (политиче-
ски и экономически) почве.


                Портрет: великан и тиран, в одном лице

     Немного остановимся, чтобы посмотреть на портрет Михаила Семенко. Кроме масля-
ного портрета Семенко, выполненного Анатолем Петрицким, сохранились словесные
портреты участников. «Низкого роста, кудрявый, с густой гривой черных волос, несколь-
ко монголоподобный, с неизменной прямой трубкой во рту, с пронзительным взглядом
черных глаз, Семенко принадлежал к таким людям, мимо которых не пройдешь, не обра-
тив на них внимания ... — пишет в воспоминаниях его друг и коллега по «Новой генера-
ции» Алексей Полторацкий. — Короткие слова, часто процеженные сквозь зубы, всегда
поражали своей оригинальностью и неожиданностью. Говорил он преимущественно на
очень популярном тогда в литературных кругах наречии, представлявшем собой смесь
украинского и русского языков. Время проводил, насколько мне известно, преимущест-
венно в кафе, а жил в гостиницах».
     Дочь поэта от первого брака Ирина Семенко, совсем другого мнения о виде, а особен-
но о языке отца: «... Он был равнодушен к быту, к «комфорту», к блюдам, но очень любил
свои писательские «орудия». Любил путешествия, которые давали ему ощущение свободы
и независимости от быта. Одевался просто, но со вкусом. Его «форма» — почти всегда
костюм и галстук; зимой в последние годы его жизни — меховая темно-серая кепи и корич-
невое меховое пальто из оленя ... Со мной разговаривал всегда на изысканном украинском
языке, даже тогда, когда во многих семьях моих школьных товарищей начали говорить всё
больше по-русски».
     Юрий Яновский, которого перетащил на литературную ниву Семенко, в романе «Мас-
тер корабля» пишет о нем так: «Михайль — мой бывший мэтр. Футурист, которому всегда
не хватало какой-то мелочи, чтобы быть великаном. Я его любил, если кого-то интересует
мое отношение к нему. Он приходил каждый день на фабрику (речь идет об Одесской кино-
фабрике - прим. Л.Я.), выкуривал неизменную трубку, шёл посмотреть на море и исчезал ... »
     Как и большинство украинских писателей, первый украинский футурист любил выпить.
Терень Масенко в своих воспоминаниях цитирует «прямо философскую сентенцию», кото-
рую вывел Михайль Семенко: «Если бы водка была еще добрее, то ее можно было бы
выпить еще больше ...»
     Дочь Костя Буревея (автора мощной литературной мистификации — Эдварда Крыши),
Оксана, изображает поэта довольно мрачными красками. «Свою первую жену, учительницу,
Семенко называл «образованка / просвитянка», бил нещадно за то, что в школе она учит де-
тей любить Шевченко, но не гения — Семенко. Соседи пытались вступиться, но и им доста-
валось, ибо грешны — петлюровцы и сионисты, что прячут золото (это было в 1920-х годах,
когда в коммунальной квартире, кроме Семенко, жила семья Волошиных и супруги врачей-
евреев). Ребенка Семенкова жена не решалась держать дома. Девочка (Ирина Семенко - прим. Л.Я.)
плакала — Михайль бесился. Поэтому больной ребенок месяцами находилась в детском
доме-санатории».  Неизвестно, достоверны ли эти показания, ведь Семенко после мистифи-
каций Костя Буревея был с ним в плохих отношениях, и на детях это, конечно, не могло не
отразиться. При этом воспоминания самой Ирины об отце достаточно теплые. Однако брак
с Лидией длился недолго.


                Эксперименты в Киеве

     В этот период одна за другой выходят написанные во Владивостоке сборники о любви
и ревности, а также более поздняя: «Пьеро кажется» (1918), «Пьеро любит» (1918) и
«Пьеро мертвопетлюет» (1919). Таким образом Семенко будто рассказал читательской
публике, каким он стал за это время. Последний «Пьеро» был написан уже в Киеве, и он
разительно отличается от предыдущих владивостокских: из нежного любовника он пре-
вращается в пересмешника, появляется маска Арлекина. Также в 1918 г. Был опубликован
сборник «Девять поэм». Надо сказать, что футуризм, в частности украинский, тиражиро-
вал достаточно стереотипные образы пассивных женщин, хотя и открывал новые
невысказанные темы.

Перед фонтаном в уснувшем скверике
одиноко шевелил заломленными губами
                маниак
Публика садов и электротеатров
                расходилась по кавярням
Садист в тёмном переулке повстречал свою сладкую
      мечту прижимая энергично к женской спине
      свой стек
Маленький пёсик остановился стреноженно
                возле огороженного корня.
Верлен сидел очеподбровленно
                за мраморным столиком
Наблюдая силуэтные беспокойные тени
                за окном отемнённым
В телефонной будочке панна интимно-случайно
                разговаривала с Семенко

     Послевоенная жизнь была нелегкой, зато Владивосток казался раем. Семенко зараба-
тывал редакторской деятельностью, в частности редактировал первый советский художе-
ственный журнал в Украине «Искусство», но зарабатывал немного. Ирина Семенко вспо-
минает: «В тяжелом 1919 году они с моей матерью продавали что-то из своих немногих
личных вещей, чтобы заплатить рабочим типографии ... У отца долго не было костюма;
он ходил в той форме, в которой демобилизовался, а первый костюм ему сшили чуть ли
не из простыней, которые привезла мать со своим приданым ». В те времена Семенко
кроме занятия редакторской деятельностью вынужден подрабатывать, разгружая вагоны
на железной дороге.
     Всего в 1918-1919 годах Михайль Семенко выпустил девять поэтических книг. Кстати,
в одном тексте того периода, ревфутпоэме «Тов.Солнце» (1919), появляется киевский ад-
рес поэта (Гоголевская улица). Позже семья переезжает на Левашовскую, 36 (затем она
будет называться — Карла Либкнехта, а сейчас это — Шелковичная), где в начале 1920-х
годов несколько раз якобы бывал Владимир Маяковский (об этом Ирине Семенко расска-
зывала мать), однако этого адреса в текстах уже не будет. Как и другой — улица Мона-
стырская, 1, кв.2, которая будет фигурировать уже только в следственном деле Семенко,
как адрес сестры Марии Васильевны. Там же жил и брат Николай Васильевич, который
по иронии судьбы позже в роли корректора присоединился к работе над академическим
полным собранием произведений Тараса Шевченко.

     В это время Семенко проявляет себя как культрегер, но власть в те голодные годы хао-
тично менялась, беспокойство не оставляло киевлян, а с приходом белой армии Семенко
подробно рассказал Валериану Полищуку свою биографию и передал пакет с непечатан-
ными стихами. Тогда Семенко и был арестован «деникинской контрразведкой», как он
расскажет позже в следственном деле, по обвинению в принадлежности к коммунистиче-
ской партии. Деникинцы изъяли книги и рукописную поэму «Океания» (поезофильм):
«Океания, Океания, / Маленький кусочек кремня / В пене». Поэма исчезла навсегда,
позже был напечатан только отрывок на две страницы. Через две недели Семенко отпус-
тили из Лукьяновской тюрьмы: якобы отец поэта попросил то ли поэта Еринбурга, то ли
оперного певца Леонида Сабинова взять его на поруки. После «Фламинго», которое
Семенко основал вместе с художником Анатолем Петрицким, была создана «Аспанфут»
(Ассоциация панфутуристов), и с тех пор с футуристами стали считаться. Задачей было
создание нового сентетического метаязыка, который соединил бы живопись, слово, танец
и скульптуру. Путём преобразований со временем «Аспанфут» реорганизовали в АСКУЭ
или «Комункульт», но не будем застревать на организационных распрях — впереди еще
много интересного.


                Одесса, кино и новая любовь 

     В киевском футуризме воцарилась кризис — Семенко уехал работать на Одесской ки-
нофабрике, посвятив себя самому молодому и наиболее революционном искусству — ки-
нематографу, и почти на два года исчез из литературной жизни. В Одессе он познакомил-
ся со своей новой любовью, актрисой Натальей Ужвий, которая тогда, в 1925 году, высту-
пала в одесском театре, а с 1926 начала сниматься в кино. Михайль позаботился о трудо-
устройстве на кинофабрике Юрия Яновского, Николая Бажана, там же работал и Гео
Шкурупий —  все они вместе с Семенко писали киносценарии.
     Олег Ильницкий в своих исследованиях пишет, что Семенко работал над двумя сцена-
риями («Черная рада» по роману П. Кулиша и переделал «Племянник Рамо» О. де Бальза-
ка), но ни один из них не был реализован. Ирина Семенко вспоминает, что в Одессе Сэм
принимал участие в работе над фильмом о Тарасе Шевченко и приводил на съемочную
площадку дочь, в частности, «когда снимали эпизод детского барского праздника в эко-
номии Энгельгардта». В том же фильме «Тарас Шевченко» (1926) снималась Наталья Уж-
вий. Семенко отдаляется от семьи, переживает, что расстается с дочерью, посвящает ей
стихотворение «Песня Трампа», и также пишет верлибр под загадочным названием         
«6 NP»: 

Тебе — дитя мое — что завтра пойдёшь на аборт — 
Тебе — что только месяц ему — 
Тебе — что только месяц как зародилось а живешь миллионы 
веков в животе этой женщины которую люблю — 
Месяц уже тебе а завтра ты — ничто, выкинут 
твой комочек в ведро с помоями — 
И поплывешь ты канализационной трубой аж до Черного 
моря, где и зародилось от меня — 
Тебе — 
Тебе —
Тебя ... (1926)

     В том же 1926-м родился сын Семенко — Ростислав. В 1928-м году супруги Михаил и
Лидия разошлось, но основание журнала «Новая генерация» вроде бы отмечалось еще в
Киеве на Левашовской (по словам Ирины Семенко).
     В том же году Михайль переехал в Харьков, который с начала 1920-го года стал столи-
цей УССР. В столице поэт женился на актрисе Наталье Ужвий. «Теперь драки и скандалы
принимала на себя великая артистка «Березиля». Все в «Слове» (харьковский дом, в кото-
ром жил писатель, - прим. Л.Я.) об этом знали, но угомонить сердитого Семенко никто не
мог. Характер у него был бедовый», — пишет Оксана Буревей в своих воспоминаниях.
     От второго брака у Семенко был сын Михась, на год младше сына Ростислава. Михась
писал стихи, но умер молодым от менингита.


                «Новая генерация»
 
     После завершения одесского периода Семенко основал организацию «Бумеранг» и в
сборнике «Встреча на перекрестной станции» напечатал «Разговор трёх», в котором с Ба-
жаном и Шкурупием Семенко обдумывает возможность нового союза. Эту идею удалось
реализовать. Организация и журнал «Новая генерация» появились на пике известной ли-
тературной дискуссии, в которой принимали участие и писатели, и партия, и которая со-
провождалось доносами и другими неприятными событиями.
     Первый номер журнала был издан в Харькове в октябре 1927 года. Летом 1928 Семен-
ко приехал в Киев и собрал всех футуристов на квартире у Шкурупия. Как позднее будет
вспоминать Алексей Полторацкий, он год «тянул» журнал самостоятельно и теперь нуж-
дался в помощи: потребовал, чтобы Шкурупий, Влызько и Полторацкий переехали в
Харьков. С трех-четырех человек тогда и состоял редакционный костяк «Новой генера-
ции». Кафе «Пок» на улице Сумской в Харькове стало неформальным штабом организа-
ции.
     В своих воспоминаниях Алексей Полторацкий пишет, что тираж «Новой генерации»
составлял 1100-1200 экземпляров, такие же были тиражи «Плуга» и «Гарта». В первый
номер попал какой-то порнографический рассказ, который не простили Семенко коллеги
и использовали как оружие против футуристов. В редакции существовал сборный
псевдоним — Дмитрий Голубенко, фамилия которого стояла под большим количеством
критических статей. Журнал выдавали регулярно за деньги Госиздата в течение трех лет
— футуристы впервые получили правительственную поддержку.
     В 1928 году в «Новой генерации» появилась рубрика «Реабилитация Шевченко», кото-
рая на самом деле боролась с канонизацией «отца Тараса». Возникает целая серия стихо-
творных памфлетов, футуристы хотели показать Шевченко «без штанов, как настоящего
человека, борца, который разбирался в поэтическом ремесле», как европейца, который
обедает, пьет водку и разговаривает с проститутками на Крещатике. Интересно, что футу-
ристы то же делали с Лениным, имя которого успело обрасти мифами. Но на этом не за-
вершились отношения Семенко с Шевченко — впоследствии, в начале 1930-х для проекта
памятника Шевченко в Харькове позировала в роли Катерины и с младенцем на руках
вторая жена Семенко, актриса «Березиля» Наталья Ужвий.


                «Дело о трупе» 

     Как-то в пылу кто-то из деятелей Ассоциации революционного искусства Украины
(АРМУ) в письме к Семенко написал: «Да, вы, т. Миша, должны исчезнуть». Семенко
вместе с Анатолием Петрицким решили осуществить «пророчество» и в журнале «Новая
генерация» опубликовали тексты под общим названием «Дело о трупе». Эти несуразные
«документы» были приправлены провокационными подробностями и черным юмором. В
«Записке к харьковскому прокурору» сообщалось о найденном на улице теле неизвестно-
го человека: «Роста низкого, брюнет, кудрявый, возможно, китаец, возможно папуас, не-
красивый. В карманах не найдено ничего, кроме документов на имя Семенко М.В., долго-
вых расписок и письма ... Неизвестный убит с помощью какого-то очень тупого предмета,
что-то вроде грубого альманаха, формата «Литературной ярмарки». В таком же духе с
иронией были написаны и остальные тексты. «Некролог» с возвышенностью рассказывал
о Михайле Семенко — революционере и разрушителе «святого искусства». В «Воспоми-
наниях о М.В.Семенко» Петрицкий опять изображает внешность героя «Дела о трупе»,
как человека маленького роста с «огромной шевелюрой волос, перекрученного как у не-
гра», с «парой косых глаз китайца». «Я бросил взгляд и понял, — так он мне напоминает
Пушкина, — пишет Петрицкий, — такой рост, нос, лоб, волосы — только у Пушкина гла-
за круглые, а в Семенко косые-прекосые». Когда Семенко с соратниками занимались этой
мистификацией, где им было знать, что их жизнь скоро окажется в настоящий опасности.
Чуть раньше, весной 1929 футуристы осуществили тур Донбассом: побывали в Артемов-
ском, Горловке, Макеевке, Сталино (ныне Донецк). Для вдохновения даже спустились в
забой, подышали настоящей шахтой. Потом написали кучу стихов, некоторые из которых
интересны, а некоторые уже граничат с соцреализмом или полностью конъюктурны.
     «Новая генерация» была самоликвидирована в 1932 году, и основное ее ядро вошло в
Союз советских писателей Украины. А в 1933 году застрелился Николай Хвылевой, упо-
мянув в предсмертной записке своего завзятого оппонента Семенко: «"Итак", как говорит
Семенко ... ясно ».


                Дело о трупе №817

     В киевском отраслевом архиве СБУ хранится следственное дело №817, которое вовсе
не напоминает мистификацию Семенко «Дело о трупе», а скорее напоминает пьесу злого
демиурга-экспериментатора.
     Семенко арестовали 26 апреля 1937 в Киеве в гостинице Континенталь по ул. Карла
Маркса, 5, кв. 72 (теперь —  ул. Архитектора Городецкого). При этом присутствовала На-
талья Ужвий, как записано в протоколе — жена. Она почему-то тоже была в том номере,
хотя якобы год они уже не были вместе как семья. У арестованного изъяли различные
предметы, в том числе книги, письма, блокноты, которые Семенко фанатично любил, ру-
копись поэмы «Германия» и карманные часы Государственного часового завода
им.Кирова за №52663 с ремешком, а также 265 рублей.
     Михаила Васильевича Семенко обвинили в том, что он участвует в Украинской фаши-
стской националистической террористической организации, которой на самом деле нико-
гда не существовало, а также в планировании террористического акта на 1 мая 1937 года.
Якобы заграничная связь с польскими и немецкими членами организации проводилась
через Львов, в том числе через старого приятеля Семенко художника Павла Ковжуна.

     Из протокола очной ставки между Семенко и Андреем Семеновичем Михайлюком
следует, что Михаил Васильевич завербовал Михайлюка и дал ему задание во время
демонстрации 1 мая 1937 совершить террористический акт против секретаря ЦК КПБУ
С.В.Косиора (как вы знаете, организатора голодомора в Украине). Семенко «признается»,
что он направлялся в Дом союза советских писателей, чтобы встретиться с Михайлюком,
но встретил его по пути и во дворе 17-го дома по ул.Воровского вручил Михайлюку бом-
бу. Эту бомбу он должен был бросить на правительственную трибуну, когда демонстра-
ция будет проходить мимо нее. Семенюк отметил, что эта бомба имела «форму бутылки».
     «Я постепенно и систематично отравлял сознание молодняка ядом национализма», — 
записаны дальнейшие показания Семенко. Все эти слова выглядят как-то неправдоподоб-
но и тут возникает вопрос: что надо сделать с человеком, чтобы он рассказывал о том, что
всё, что он делал в жизни, вместе с издательством «Новой генерации», было для того,
чтобы «разлагать молодых советских писателей»?
     В последнем слове Михаил Васильевич Семенко просит даровать ему жизнь. 23 октяб-
ря объявили смертный приговор через расстрел. 24 октября приговор приведён в
исполнение в одной из киевских тюрем, к делу приобщенасправка об исполнения
приговора.
     Большая часть дела — реабилитация, запросы детей Ирины Семенко и Ростислава Се-
менко о судьбе отца (родственники не были проинформированы). Среди других просьб о
реабилитации есть просьба от Натальи Ужвий, бывшей жены поэта, которая пишет, что
знала Михаила Семенко с 1925 до 1936 года (почему до 1936, а как объяснить ее подпись
под протоколом в гостинице «Континенталь»?). Телеграмма от Ростислава, который гово-
рил, что узнал о каких-то ранее неизвестных фактах по делу, которые он хотел сообщить
только соответствующим органам, но это все уже никому не было интересно. Также к де-
лу приобщено постановление о восстановлении в правах члена Союза советских писате-
лей М.В.Семенко после реабилитации, подписанное Николаем Бажаном. Еще прикреплён
документ о том, что право на наследство (авторское право и гонорары) имеет первая
семья поэта: Лидия Семенко (Канев), Ирина Семенко (Ленинград) и Ростислав Семенко
(Мурманск). Странная телеграмма Ростислава, который обещает сообщить какие-то
важные подробности по делу отца, но только тому, кто непосредственно занимается этим
делом. И много-много других различных справок, писем, просьб, которые тогда уже
никому не были интересны.


                Телефонный номер 9-09-73.

     На этот харьковский номер, помещенный в телефонном справочнике «Весь Харьков»
за 1937 год, к Семенко уже было не дозвониться. За год до расстрела мужа в жизни Ната-
льи Ужвий вроде бы как появился другой человек, который впоследствии усыновил их
общего сына Мишу. А Михайль собирался вернуться к своей первой женеЛидии Горенко
и двум детям: Ирине и Ростиславу. Но не суждено, некролог был написан заранее, еще в
известном «Деле о трупе». В квартире харьковского дома «Слово» состоялась конфиска-
ция личного имущества Михаила Васильевича Семенко, которое хранила жена и сын Ми-
хаил. Первому украинскому футуристу было 45 лет. Вероятно, что он похоронен на тер-
ритории нынешнего Национального историко-мемориального заповедника «Быковнян-
ские могилы», где был объект специального назначения НКВД и происходили массовые
захоронения расстрелянных и замученных тех лет.

     P.S. Спасибо Марку Николаевичу Семенко, племяннику поэта, за предоставленные
мне материалы из домашнего архива. Спасибо отраслевому архиву СБУ за допуск к
следственному делу Михаила Васильевича Семенко. А также большое спасибо всем, кто
исследовал жизнь и творчество поэта и писал воспоминания о нем. Это все для меня
очень дорого.

Любовь Якимчук


Читать сначала: М. Семенко — Океания
http://www.stihi.ru/2014/12/28/5439