Бродяга

В Праге на углях неба,
где окон высоких свет,
скучает старуха Феба,
укутавшись в тёплый плед.

И очень я ей потешен,
ругаемый вкривь и вкось
за то, что с небесной бреши
беру на авось.

Повозку подаст мне ряженый,
за крону кивнув, когда
плеснёт фонарей адажио
речная вода.

Скрывая своё незнание
масштабов и языков,
качнувшись, врастаю в здания
с подъездов до чердаков.

Реки миновав излучину,
я, спешившийся, плачу.
Рыжеет вода под тучами,
отравою став грачу.

Я буду обманут громкими
шагами из-за спины,
почувствовавши печёнкою
злой градус своей вины.

В пивные Старого города,
растаптывая башмаки,
придут, улыбаясь в бороды,
песчаные старики.

Они здесь давно и надолго,
а я, забредаю лишь
по случаю. Стёрши радугу,
ночь липнет к жестянке крыш.

Ночь здесь, как везде, липучая!
Не точный я, словно дым,
свинцовый вишу под тучами
над телом речным.

В меня старики прищурятся,
запенивши кружек рать
и выплеснутся на улицы,
по-чешски песни орать.

Ещё и не то привидится,
когда не знаешь язык.
Душа моя ¬– именинница,
одесский на скоке смык.

Холодного пива тёмного
осиливши порций семь,
расстанусь с последней кроною,
на скрипе держа ремень.

Решительно встав, простужено
цепляясь за фонари,
сдувая пивное кружево,
я выпаду из двери.

Не тронутый хулиганами,
озябший, к началу дня,
пустыми пойду кварталами,
не знающими меня.

На мост попаду с рассветом я,
слегка растерявши хмель,
и Фебу прикрыв монетою,
пойду досыпать в отель.