Л. Костенко. МАТЬ. Она красавицей была из Катерино

Лина Костенко, украинская поэтесса
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Она красавица была из Катериновки.
И были у неё все пятеро из вас.
Гостинцы покупала вам за гривенник,
топила печь и ублажала вас.

Ходила в церковь, как и всем годиться.
Горшки сушила, крынки на тыну.
Была она что надо! молодица,
только имела странную мечту.

В то время страшное, чудовищно-мохнато,
когда в степях там кто не воевал,
а ей хотелось, чтобы в её хате
на потолке бы небо кто нарисовал.

Не слышала она ни слова о Растрелли.
Она ходила в степь на буряки.
Вот если бы не сволок, а как стелла,
чтоб только небо, звёзды, васильки…

Посмотришь утром – крылья бы расправить.
Ночью уснуть у мужа на плече…
Кто бы художника такого ей направил?..
Одни здесь пахари с загаром на лице.

Пришел издалека однажды родич-шурин:
Хотел на потолке мечту нарисовать.
Она сказала: - Ты не так рисуешь,
не небо у тебя, а старый, рваный плат.

Затем художник в годы голодовки
за небо взялся (только за харчи).
Он кисточки имел богоугодны,
встал на скамью, убрал все рогачи.

Ползли по небу тучи, выгибаясь змеями,
и солнце жаркое успел нарисовать…
Она сказала: -Нет, вы не умеете.
Слезайте, - говорит, - придется всё смывать.

Она тем небом в своей хате – бредила!
Она была ещё так молода!
Но как-то так – клонились годы вербами.
Но как-то так – то горе, то беда.

И выцветали вышитые коврики…
Плакал отец, а годы – как вода…
Грустит герань давно на подоконнике…
Над головой есть небо… Небо навсегда…

Январь, 2015 г.

(Оригінал)

Вона була красуня з Катеринівки.
Було у неї п’ятеро вже вас.
Купляла вам гостинчика за гривеник,
топила піч і поралась гаразд.

Ходилап в церкву звісно, як годиться.
Гладущики сушила на тину.
Така була хороша молодиця
і мала мрію гарну і чудну.

У ті часи, страшні, аж волохаті,
коли в степах там хто не воював, -
от їй хотілось, щоб у неї в хаті
на стелі небо хтось намалював.

Вона не чула зроду про Растреллі.
Вона ходила в степ на буряки.
А от якби не сволок, а на стелі –
щоб тільки небо, небо і зірки.

Уранці глянеш – хочеться літати.
Вночі заснеш у мужа на плечі.
Де б маляра такого напитати?
Навколо ж орачі та сіячі.

Уваживши ту мрію дивовижну,
приходив небо малювать шуряк.
Вона сказала: - Перестань, бо вижену.
У тебе небо, - каже, - як сіряк.

Якийсь художник у роки голодні
зробити небо взявся за харчі.
Були у нього пензлі боговгодні,
став на ослін, одсунув рогачі.

У нього й хмари вигинались зміями,
уже почав і сонце пломінке.
Вона сказала: - Ні, ви не зумієте.
Злізайте, - каже. – Небо не таке.

Вона тим небом у тій хаті марила!
Вона така була ще молода!
Та якось так – то не знайшлося маляра.
Все якось так – то горе, то біда.

І вицвітали писані тарелі,
і плакав батько, і пливли роки, -
коли над нею не було вже стелі,
а тільки небо, небо і зірки…