Отец до полусмерти доченьку бил

Отец до полусмерти доченьку бил,
за стоптанность грядок коровой.
Змеею веревку толстенную взвил,
впивалась гадюкой сурово.

Запомнились дочке носы кирзяков,
помятые, пыльные, в глине.
Ужасная пара больших кулаков,
рубаха в поту, из сатина.

Из легких доносятся свисты и хрип,
почти прерывалась дыхалка.
И узел веревки на тельце прилип,
отцу тут становится жарко.

Удар за ударом, велел не орать,
а то обернется все смертью.
Тиски-сапоги, и никак не сбежать,
казалось, секет ее цепью.

Дыханье прервется - и снова вздохнет,
сердечко вот-вот разорвется.
От боли откроет глаза, то сомкнет,
и солнце кроваво зальется.

Никак ей не вытерпеть жуткую боль.
Скорее б дыханья не стало.
Бьет тысячу лет. Слезы горькая соль.
Отец показался усталым.

Удары все чаще и нечем дышать.
Кружились заборы и бани,
земля не могла на ногах устоять,
зависла на небе, в тумане.

Синюшной подушкой надулось лицо,
прикушен язык, губы вспухли.
Спасения нет, нет безумью конца,
во рту очень кровью запахло.

И все же - зачем та земля наверху,
с подсолнухом в танце кружится,
зачем безо время орать петуху,
жить разве ей мало придется?

Спасение есть!
Высоченный забор
соседка в миг перемахнула.
Отец ей сверкает глазами в упор,
чтоб бить свою дочь, не мешала.

Удерживать стала, стенания, вой,
на весь огород причитала.
Соседке кровавых подтеков с лихвой,
змеей узловатой досталось.

Раз дочке, раз тетке, разок мужикам,
взбесился, совсем неуемный.
Связали с трудом по рукам и ногам,
быть дочке от Бога спасенной!

Домой побоялись нести - вдруг добьет.
К соседке несли бездыханно.
Мать губы помочит, из ложки нальет,
нельзя есть, глотать очень больно.

И кашлянуть мука, и тело огонь.
Проплакала жизнь - когда вспомню.
Отца давно нет. Боль души охолонь.
Обида навеки угасни...
2005г.

 (мне было шесть лет, и боль не проходит)