Померкший луч света

Контраст между гражданской жизнью и учебной частью был огромный. Во-первых, Федя неожиданно оказался в многонациональной и разнохарактерной компании постриженных под ноль парней, вместе с которыми нужно было ходить строем даже в столовую и даже спать в одном помещении. Всё эту толпу нещадно гоняли сержанты, особенно те, которые ещё недавно сами были такими же бесправными курсантами.
Муштра мало чем отличалась от того, что Федя видел в фильмах о царской армии: выше ножку(стоя на одной ноге), шире шаг(маршируя в строю). По команде «разойдись» почему-то нужно было убегать с большой скоростью как можно подальше от сержанта, наверное, чтобы было место набрать скорость для последующей команды «становись». Время для обеда было ограничено, но сержанты заставляли с силой втаптывать пыль в асфальт, подымая ноги как можно выше, и если что-то им не нравилось, раздавалась команда «кругом» и всё повторялась снова. В результате на приём того, что и едой было назвать трудно, вечноголодным солдатам оставалось несколько минут, и многие не успевали даже похлебать баланду из кислой капусты и затолкать в себя разваренную перловую кашу, как раздавалась команда «выходи строиться». Бедные солдаты запихали куски чёрного липкого хлеба, который вызывал изжогу, в карманы штанов на потом, а некоторые хватали тарелки и ели на ходу неаппетитное месиво до самого выхода.
Целый день курсанты должны быть чем-то заняты, слоняющийся без дела солдат – это было ЧП. Ладно бы, если это была нехитрая военная подготовка, но чаще всего – просто многочасовая бесполезная работа – сегодня копать, а завтра выкопанные ямы засыпать, подметать плац и дорожки, вырывать траву или укладывать дёрн и прочее. Пришлось Феде и красить асфальт, вернее натирать гудроном(жжёной резиной), чтобы он был чернее. Форма после этого становилась цвета асфальта, и её нужно было выстирать и высушить до следующего утра. И хоть ровно в 10 вечера был отбой, уже через 10-15 минут солдаты поднимались и приводили форму в порядок, а провинившиеся перед сержантами могли и чистить туалеты. Естественно, что полуголодные солдаты также весь день хотели спать и засыпали в любом положении и в любое время. Изощрённой пыткой были политзанятия – через несколько минут уже то тот, то другой курсант кивали носом, а сержанты то бросали в них что-то, то нарочито тихо говорили: «Тем, кто спит...», - а затем орали во весь голос: «Встать!» Ничего не понимающие солдаты тут же просыпались и вскакивали, вызывая смех и последующие издевательства.
А кроме того были ещё наряды и караулы, в которых курсанты спали ещё меньше, зачастую не от необходимости, а по сержантской прихоти.
Поэтому командировка на неделю на кирпичный завод была праздником. Хотя работа и была нелёгкой – кирпичи делали так же как и до революции и возили вручную на тележках, это была полугражданская жизнь с обильной едой, без построений, строевой, уборки, подъёмов и т.д., а самое главное – в коллективе девушек и женщин. Заводик был в полесском селе недалеко от Беларуси, и потому жители разговаривали на интересной украино-белорусской смеси. Особенно привлекательно она звучала из уст работниц кирпичного завода (а может, Федя с друзьями просто соскучились по женскому полу). Разговорившись с одной симпатичной работницей, Федя неожиданно узнал, что они учились вместе в училище, но в разных отделах. Это был знак судьбы – и вечером Федя с друзьями уже был у неё дома. Почему-то её подруг оказалось меньше чем солдат за столом, а Феде очень не хотелось, чтобы кто-то из его сослуживцев его опередил, тем более, что он заметил, что вроде бы его лучший друг и Лена(а так звали бывшую соученицу) втихаря пожимали руки под скатертью. Выбрав минутку, он вышел с Леной на балкон, и они начали целоваться. Вскоре другие ребята и девушки ушли, за исключением фединого друга, который упёрто оставался в комнате, хотя Федя и подавал ему знаки через окно. На балконе было неудобно продолжать в прямом и переносном смысле, да и Лена сказала Феде, что продолжение может быть вредно ему, так как за ним непременно проследует долгое время воздержания. Так он и ушёл несолоно хлебавши, а на следующий день уже нужно было возвращаться в часть, но тем не менее он за это короткое время успел влюбиться, а может, это случилось просто от уже культурной изоляции, когда ему приходилось находиться среди мужского, и зачастую не самого высокоинтеллектуального, коллектива в течение долгого времени. Он писал ей нежные письма, а она ему отвечала, хоть и немного приземлённее, но не сухо. У Феди теперь появилась мечта, и служить стало полегче. А потом он узнал, что Лена поступила в институт в его родном городе – это было ещё одно совпадение и удача. А позже оказалось, что она ходит на почту, где работает его мама. Всё складывалось просто замечательно, и хотя мама писала Феде, что Лена приходит на почту не просто так, а для звонков по междугороднему телефону и, судя по всему своему парню, Федя пропускал эти предупреждения мимо ушей. Лена была с ним в переписке, он уже точно собирался поступать в тот же институт, и дело было за временем. Демобилизовавшись, Федя не сразу встретился с Леной, потому что вскоре она уехала на каникулы и вернулась в город в конце лета. А летом Федя таки поступил в институт и ожидал волнующей встречи, которая в конце концов состоялась, однако прошла совсем пресно, как порой встречаются старые приятели: «Привет, привет. Как дела? Хорошо. Как учёба? Не жалуюсь» и т.д. Да и Лена то ли подурнела за год, то ли всегда была такой маленькой серой неинтересной мышкой, и превратилась в королеву в воспалённом федином воображении среди армейской культурной изоляции. Они ещё потом изредка виделись, но уже почти не общались, лишь однажды, случайно оказавшись вместе в троллейбусе, крепко обнялись и проехали так пару остановок.