Про вещные ценности

— Всё-таки ты у меня тряпичница, – говорит мама, скручивая сантиметр, и я счастливо хохочу, кружась перед зеркалом в новенькой юбочке солнце-клёш, и мотаю головой:
— Нет, нет и нет! Просто я люблю всё красивое, мамочка!

       …Но немножечко, наверно, и тряпичница? Ведь снились же мне всю жизнь красочные сны о том, как я выбираю в роскошных магазинах невообразимые наряды! А? Нет бы снилось что-нибудь морально устойчивое, так вот ведь! Хожу-брожу, как в музее –  только руками там трогать можно прямо-таки всё! –  в лабиринтах полок, сундуков и прилавков и выбираю, выбираю, примеряю, примеряю!.. Роюсь в бесчисленных коробках, коробочках, разрываю хрустящие упаковки с трусиками, чулками, блузками, лифчиками… Глажу прохладный и масляно-податливый мех шубки – такой, в которой как-то приходила к нам в гости мамина приятельница, белокурая красавица-жена страшного чёрного и волосатого армянина, директора неведомой "базы". Я, помнится, и тогда прилипла к этому меху, как во сне: «Ой, прелесть какая!» – «Это котик, Людмилочка» – «К о т и к?!» – «Ха-ха-ха-ахха-ха! Какая у тебя забавная дочка, Валя!»

       …Где же ещё я могу пощеголять в такой шубке, как не во сне? Ну, вот. …И вот эти ботики к шубке подойдут как нельзя лучше… И маленькая круглая намакушечная –  прямо венецианская! –  шапочка. …И вон те перчатки? Ну… Ладно, беру!..

       В зазеркалье моих снов мне можно всё. Никто не вырывает у меня из рук хоть какую разредкостную и расчудесную вещичку, никто не спрашивает, где я возьму деньги на оплату фантастических покупок – совесть и здравый смысл тоже дрыхнут без задних ног. Поэтому я всегда напоследок, прежде чем проснуться, ещё и обвешиваюсь, как новогодняя ёлка, любимым мною тёмным серебром… Хорошо! Так-то купить такое серебро я не могу – я могу на него только глазеть в «Художественном салоне», магазине, торгующем авторскими работами. Я там, бывает, покупаю иной раз кое-что: малахитовое колечко, смешную глиняную жабку, кожаную сумку-торбу, опоясанную вышивкой на холстинковой вставке… Плетёный светильник, совершенно не понятый дедом: «Бредень какой-то! Садок!» (А ведь я ему ещё про цену не сказала! Про 36 рублей, которые я копила чуть не три месяца, трясясь от страха, что мой – мой!!! –  светильничек уведут прямо из стойла…) Господи, сколько квартирных ремонтов, сколько переездов из комнаты в комнату и даже из дома в дом он пережил, мой чудесный!.. И как я не из гнезда в потолке – из сердца вырывала его, когда уже окончательно стало ясно: не починить больше… Дорогой? Да, он был мне дорог… И дело не в цене, хотя эта покупка проела огромную дыру в моём ученическом бюджете.

       …Что уж про чернёное серебро говорить! Говорю же, наяву я могла им только любоваться. Зато во сне!.. Во сне я нанизывала мрачные кольца на все пальцы сразу, вдевала тяжёлые серьги в уши – не проколотые, вообще-то, – и смело добавляла к этому добру ещё и кулон с чёрным опалом, и браслет с янтарноглазой змейкой!

      …Ой, ещё же и сумочку надо присмотреть к каждому наряду, и туфельки!  И я неслась дальше в потребительском раже, себя не чуя от радости.

       Странно, да же? Тем более что в реальной жизни всякие малохудожественные магазины, а тем более рынки, я ненавижу, – и десяти минут не могу вдоль торговых рядов пройти! Меня тошнить начинает, правда!
 
       …Но красивые вещи – не только одежду – я люблю. И привязываюсь к вещам, хотя перемены мне тоже нравятся. У старых вещей есть характер, есть индивидуальность, и они все разные! Это вам не унифицированная икейская непрочтошность! Старые вещи людей не оценивают, а ценят, старые вещи признают за людьми право быть разными тоже.

       … А когда в 90-е стали появляться сюжеты о пришибленных нашинских тётках, рыдающих на ступеньках западных ширпотребников – типа, боже, мы даже не знали, как мы несчастны! – меня корёжило от омерзения.

       Никогда, НИКОГДА я бы так не унизила себя и свою страну. Подумаешь, тряпки! Будто счастье в тряпках. Тьфу мне на них – и на тряпки, и на дунек, пущенных-таки в Европу! …У советских собственная гордость.