Олечка

12 апреля. Сегодня его праздник, его день рождения. Каждый год, упиваясь сладостью торжественности, они встречали этот день вместе, держась за руки, отдавая клятвы быть вместе навеки. Как сладостно, помнится ей, было его двусмысленное молчание и приподнятая насмешка на тонких покусанных губах. Счастье - ведь оно такое мимолетное... Счастье, счастье...
"А где же оно?" - трепетало несчастное сердце. "Где же ваше счастье хваленное?" - рокотала душа.
Ноябрьские холодные лужи мерно обдавали ее заплатанное тканное пальто мрачным холодом и жесткими каплями воды, от которых иссыхались кисти рук и омертвевали клетки. Она брела, не видя дороги - уже знала ее наизусть...
И усмешка, и горесть, и полупечаль томились в душе ее - а что же дальше-то будет? Неужто..? А дальше она проговорить не успела - издалека послышался колокольный звон местной кладбищенской часовенки. Поспешно перекрестившись троекратно, свернула на знакомую тропу и неспешным шагом направлялась туда, куда бы никогда больше не хотела являться. Но, увы, приходится приходить часто.
Ей, молодой, вовсе, может быть, и не было бы так страшно, коль бы она не осознавала всю степень разочарования. Мелкие грезы, неспешные надежды, насмешливые выдумки, кокетливые планы - все грянуло в небытие, пустоту. Теперь же оставалось лишь перекрещиваться у ограды.
Мелким шагом Оля Мещерская ступала по ухабистой дороге, полной луж и грязи, насквозь промочивши деревянные калоши. Подол платья был запятнан комьями грязи, а недавно купленные у ростовщика чулки износились, казалось, за некоторую часть часа.
Усталые стрелы и путеводители кладбища мерно указывали на то, что путь завершен - Олечка пришла туда, куда надобно было. Поспешно доставши из подола пару завявших мятых гвоздик, положила у ограды, вошедши за нее. Над могильной насыпью стоял крепкий дубовый восьмиконечный крест, под ним - фотографический портрет юноши лет восемнадцати, с приподнятым кверху носом, пухлыми щеками и невероятно тоскливым взглядом. Взгляд этот, казалось бы, пронизывал все окрестные кресты и памятники, зорко оглянувшись, присвистнул, и залег в дождливую спячку... А может, вовсе и не так - этого сказать сложно.
Олечка Мещерская, по привычке, всплакнула. Соленая слезинка попала прямо на кровоточащий зуб, образовав некую десную боль, после чего девушка недовольно причмокнула, на секунду позабыв о надлежащем трауре.
Здесь, под двумя метрами каменистой земли, лежит тот, кто мог бы стать, но не стал. А кем не стал - это неизвестно... О чем мечтали глупые юнцы, куда спешили их храбрые души, каких духовных высот достигали их моральные порывы - также объяснить уже хорошо нельзя. Лишь только мерное тиканье карманных часов, доставшихся по наследству от прабабки, да шум кладбищенского ветра напоминали ей о том, что осталось еще нечто от жизни праздной, о той, где никогда не было того, что сейчас - верховное. Устало обнимая крест, Олечка всплакнула еще раз, непрестанно высмаркиваясь в желтоватый ситцевый платок. Аккуратной поступью подошла к самому портрету, заботливо оттерла капли грязи с желтоватого снимка, отряхнулась - и уже слышен шорох ног по мокрой траве да мерно скрипящая калитка ограды. Этим вечером она снова будет ждать, но не дождется. Родственники давно потеряли связь с ней, да и не желали они общаться с безумной. Пару недель назад местный фельдшер выявил душевно-психический недуг у юной девушки.
...Ровно через два года на одно место стало меньше - юная Олечка лежала рядом с тем, кто не стал... Безумная утопилась.

"Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь,
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь."