Собачья жизнь

Спасаться стихами от прозы
так глупо, лениво. Так просто
сводить окончания строчек,
уверенным будучи точно,
что мысли ушли.

Сначала писал про собаку,
дрова, старика и про банку,
откуда клубами, синея,
над кучей чинариков рея,
дым едкий валил.

Потом – про деревню, погоду,
про солнечный свет и про годы,
что старый крестьянин там прожил.
В ней каждая первая рожа
знакома ему.

Как черный он чай попивая,
бушлатом себя укрывая,
пытался припомнить все даты
из жизни. Он, бородатый,
не знал почему

разъехались по миру дети,
и весточки, знака, привета,
не шлют и не едут в деревню.
- А может быть я такой древний,
что мне не понять?

Порядки  настали другие?
Иль дети пошли не такие, -
задумался. Прима же, тая,
и к пальцу углем припадая,
ожгла. Твою мать!

Он встал, потянувшись, с полена,
затем, на одно встав колено,
набрал дров сосновых охапку.
Потопал походкою шаткой
их в печке сжигать.

А солнце, меж делом, вставало,
по-зимнему скупо и мало
делилось теплом. Не хотело,
чтоб зимнее утро согрелось,
и каждый был рад.

А старой собаке не спится.
Меж лап у дворняги ютится
аж выводок – шесторо сразу,
пока что еще и безглазых
пузатых щенят.

 Схуднет календарная стопка,
старик их посадит в коробку.
Уйдет, как всегда, спозаранку,
а старую дуру - собаку
посадит на цепь.

Она будет лаять, выть сутки,
а  он прошмыгнет мимо будки,
наполнит ей миску требухой.
Собака не съест. Даже нюхать
не будет. Смотреть

в глаза ей старик не посмеет.
- Кто первый из нас околеет? –
он думает, исподволь глядя,
не в силах шагнуть и погладить,
собаку. Она

к весне уже все позабудет,
и снова милы ей все люди.
А осенью все повторится:
щенки, требуха, цепь-темница.
И снова одна.

26.12, 00.54