Книга К. Паустовского в качестве друга

 Впервые убедиться в том, что книга может оказаться нашим лучшим другом, приглушая нашу душевную (и даже физическую) боль, мне пришлось в начале 1984 года. И этой книгой, как раз вовремя, наверное, попавшей мне в руки, была «Повесть о жизни» Константина Георгиевича Паустовского.
 
Конечно, знакомство с творчеством Паустовского, классика русской литературы, началось для меня давно. По радио часто читали «с выражением» его рассказы «Корзина с еловыми шишками», «Старый повар» и другие. Чтение сопровождалось чувствительной музыкой, прекрасный литературный язык автора навевал поэтические чувства. В школе мы «проходили» описание родной природы из повести «Мещёрская сторона» и рассказик про кота-ворюгу. Причем запоминалось, в первую очередь, странное имя друга рассказчика — Рувим (а это был Рувим Исаевич Фраерман, автор повести «Дикая собака Динго», гостивший вместе с Паустовским в Мещёрском краю). Сказку «Растрепанный воробей» помню по красивому старому диафильму: воробей приносит прекрасную брошь балерине прямо на спектакль,  «от маленькой радости смеются, а от большой — плачут»...

Но в 1984 году пришлось пройти через нелегкий период жизни. О многом, что со мной происходило, не могла или не хотела рассказывать окружающим. Да и сейчас не буду вдаваться в подробности, они не нужны. Скажем так, это был период одиночества в «пустыне отрочества». Именно тогда и оказалась в моих руках книга из школьной библиотеки — весьма толстая и невероятно потрепанная. Сейчас ее из фондов бы по скверному состоянию мгновенно списали. А тогда все знали: потрепанная — значит, читаемая.

Это был первый том «Повести о жизни»: «Далекие годы», «Беспокойная юность», «Начало неведомого века».

Пожилой, умудренный опытом писатель вспоминает годы детства и юности начала XX века, то, что сохранила его память: «...Следует писать только до тех пор, пока автор может говорить правду».

Книга начинается с истории детства мальчика, в семье которого причудливо смешалась кровь разных народов. Легенды, рассказанные дедом. Яркие впечатления от незатейливых зрелищ и развлечений. Паломничество к чудотворной иконе. Первые горе, боль и страх. Осознание того, чем натура творческого человека отличает его от окружающих — и отделяет от них. Много интересных фактов глазами очевидца. И бесподобный юмор.

Вот гимназисты-озорники при визите сербского короля кричат вместо «Живио!» - «Жульё!» и «Держи его!». Что-то подсказывает мне, что не над почтенным Петром Карагеоргиевичем насмехается тут автор. Уж больно напоминает сцена некий казённый официоз «дружеских», «рабочих» и т.п. визитов времен «застоя».

Паустовский жил в Киеве, много видел там интересных людей... Но что это? Его подводит с годами память или шаловливая профессиональная фантазия перемешивает факты с вымыслом? Ведь фамилия девушки, вышедшей замуж за таиландского принца была вовсе не Весницкая, а Десницкая; и королевой она не стала; и все остальные трагические да драматические истории о ней — не более, чем «сценарий мелодрамы»...

А вот — о книгах:
«...Понимание русской литературы, всей ее классической ясности и глубины, пришло к нам позже, чем понимание более легкой литературы Запада. Мы были молоды, и западная литература привлекала нас изяществом, спокойствием и совершенством рисунка. Холодный и прозрачный Мериме был легче для нас, чем мучительный Достоевский».

Потом пришла беда — Первая мировая война, и вот перед нами: ужасные и яркие картины жизни и смерти людей, горя и разочарований; служба в санитарном поезде, гибель любимой девушки. В толпе пленных австрийцев санитар Константин Паустовский видит.. своего двойника, похожего на него как две капли воды.

Описание времен революции и гражданской войны заставляет нас понять, что бывали времена и потруднее нынешних. Однако, людям удалось в такие годы выжить. Особенно впечатляют у Паустовского портреты всяческих околореволюционных чудищ во образе людей. При этом Константина Паустовского не покидают остроумие, юмор и оптимизм, ведь он с высоты своего опыта долгой жизни знает, что смутные времена заканчиваются, а жизнь — продолжается.
«Романтическая настроенность не позволяет человеку быть лживым, невежественным, трусливым и жестоким. В романтике заключена облагораживающая сила».

...Я иду вниз по улице. Серое небо, зеленое море и голые весенние ветви отражаются в серебристом покрытии моего бирюзового болоневого плаща (дань тогдашней моде). Дурные мысли и чувства отражаются и отскакивают от моей души и ума. Я хочу прочесть второй том «Повести о жизни», но его в библиотеке нет. Я прочитАю его только через 20 лет. Тоже запОем, хотя впечатление уже будет совсем другим.

Во втором томе «Повести о жизни» Паустовский рассказывает о своих странствиях по югу России в 20-е годы. Много говорится о его общении с известными советскими писателями — теми, кто был тогда уже известен, и теми, кто станет знаменит через несколько лет. Впечатления от скитаний и увиденного в них отразились также в романе «Блистающие облака» (1928 г.) - красивые картины и образы,  «модернистский» экспериментальный  язык прозы соседствует в этом произведении с детективной интригой (ловят шпионов).

Вечный вопрос о любимых книгах: может, стоит их перечитать еще раз? Или... сохранить в памяти то впечатление о них, которое сложилось много лет назад? От книги в памяти остаются почему-то отдельные эпизоды и то настроение, которое у нас было, когда мы ее читали. В этом, видимо, и состоит обаяние чтения.

«Кроме подлинной своей биографии, где всё послушно действительности, я хочу написать и вторую свою автобиографию, которую можно назвать вымышленной. В этой вымышленной автобиографии я бы изобразил свою жизнь среди тех удивительных событий и людей, о которых я постоянно и безуспешно мечтал... Я бы хотел... чтобы читатели... испытали... чувство значительности нашего человеческого существования и глубокого очарования жизни» (Константин Паустовский).