Хотела стать отшельником когда - то

Как часто думается мне,
Зачем мне жить среди людей!

Ведь многие меня не понимают,
Не зная ничего ведь обо мне
И днём,  и ночью грязью обливают.

Всё чаще - чаще мысли одолевают
Тогда меня.

Уеду - уйду в далёкие края,
Где нет людей,  одни лишь
Птицы, звери,  ведь только
Лишь они поймут меня.

Ведь даже книгу я читала,
Когда святые люди уходили
Жить,  где нет людей или в
Пещере запирались и только
Мыслям отдавались  там
Своим.

Но вот однажды,  я прочитала
Стих индийского поэта,
Писал он об Отшельнике
Индийском.

Внимательно его я прочитала
И поняла,  что не всегда ведь
Быть Отшельником,  и надо.

И может быть,  и годы пролетят,
Когда поймёшь,  что жить
Среди людей ведь лучше.

И,  как  в назидание я Вам,
Напишу,  вот эти самые стихи.

Безмолвного отшельника святым
Давным-давно паломники считали
И потому, простершись перед ним,
Усердно мантры нараспев читали.

Он все земные страсти умертвил.

Не ведая ни жалости, ни гнева,
Он от земли давно уж отвратил
Свой строгий лик.

И видел только небо.

Жара сжигала кожу.
По ночам  белесый иней волосы
Морозил.

Но, равнодушный,   к этим мелочам,
Сидел святой в одной и той же позе.

Ветра и зной уже давным-давно
Своим дыханьем иссушили тело.

В песок и камни вросшее, оно
Теперь уж,  и само окаменело.

В его глазах густеющая мгла
И та была уже окаменевшей.

Уж пара юрких ласточек свила
Гнездо в его ладони онемевшей.

Они на землю падали стремглав
И над холмами проносились низко.

Птенцы, на лайки тонкие привстав,
Встречали их и щебетом, и писком.

Так и вершился дней круговорот,
Пронизанный   прозрачной синевою,
И отправлялись ласточки в полет,
И возвращались раннею весною...

Шумела о подвижнике молва.

Среди песков и неба голубого
Казалась изваяньем божества
Фигура неподвижного святого.

Он, как скала, врос в землю навсегда.

Он, как скала, не страждал и не жаждал.

Текли привычной чередой года
Неслышно и неспешно.

Но однажды   (Случилось это позднею весной,
Когда весна переходила в лето,
Когда песками отраженный зной
Испепелял и небо, и планету)
Померк вокруг и надломился свет,
И рухнуло безмолвье мирозданья,
И тело, превращенное в скелет,
Вдруг сотрясли горячие рыданья.

Но то уже не человек рыдал,
Закрыв лицо костлявыми руками,—
Рыдал на солнце высохший сандал,
То подал голос придорожный камень.

Еще не понимая ничего,
А видя лишь отчаянье слепое,
Как овцы, сбились около него
Паломники испуганной толпою.

Смятенье нарастало, как обвал,
Пред знаменьем неслыханным и странным.

Да как же так?

Ведь он уж предвкушал
Блаженство несказанное нирваны.

Ведь он достиг невидимой черты,
Где все земное призрачно.

Однако... О чем так горько можешь плакать ты?

Как вообще не разучился плакать?

И молвил он, а на лице его,
Как тень, скользнула легкая досада:—
Мой дух навек отрекся от всего,
И видит бог: мне ничего не надо.

А плачу я сегодня потому,
Что горько мне сейчас и непонятно:
Зачем к гнезду родному своему
Не прилетели ласточки обратно?