Приключения философа Талки. День третий, 1 часть

…Спал я, по-видимому, долго, проснулся с тяжелой головой и тревогой внутри. Тебя нет... Какой сегодня день – ах, да – воскресенье. Все стало ясно: суббота и воскресенье - это дни, в которые ты меня когда-то покидала. Стало немного спокойнее – ведь завтра – как и тогда - завтра ты можешь вернуться, нежно обнять меня и сказать: прости, прости, прости… А я тебе отвечу: “На розах блистанье росы новогодней прекрасно, Любимая - лучшее творенье господне – прекрасно. Жалеть ли минувшее, бранить ли его мудрецу? Забудем вчерашнее! Ведь наше cегодня – прекрасно!” Подумав об этом, я поморщился, почувствовав себя этим самым ненавидимым мной стариком – ведь это же так похоже на его стишонки. Вспомнил свою последнюю идею – критиковать его за все – и жадно открыл исписанные листки.

Так, начнем. Правда, те, вчерашние, – перечитывать нет сил. Будем следующие: что-то там насчет “милости Вечного” пел. Хорошо. Кто такой – или что такое – этот “Вечный”? Если это бог, тогда бы сразу так и сказал, зачем намеками? А это -  “или покой души за чашей обретал”. Ну уж – дудки: или вино или церковь, нестыковочка, уважаемый. Люди – у него – “жалкие ослы”, “пусты как барабаны, но заняты делом”! Сам ты – барабан! Трезвонишь только, пьешь, сад толком не охраняешь, вон – даже слесарь тебя ругает колхозный. А это… Но тут меня прервал наш “оракул” – незаметно подойдя (с вином и яблоками на тарелке), он заявил:

Никто не соединился с возлюбленною своей,
Пока не изранил сердце шипами, как соловей,
Пока черепаховый гребень на сотню зубов не расщеплен,
Он тоже не волен коснуться твоих благовонных кудрей.

Спорить с ним сразу же расхотелось – ум захватила мысль о “соловье”. Надо запомнить – обдумаю, когда буду один. Петрович присел рядышком – лицо вежливое, благообразное, спросил, каково было ночью, поднес вино и яблоки. Я с удовольствием отведал того и другого. Захотелось его отблагодарить, и я сказал, что некстати вчера нам помешал слесарь Володя, влез, неуч, в такую интересную беседу. Можно было бы и продолжить сегодня. На мое удивление, старик заметно погрустнел:
- Не мое это дело – учить уму-разуму, вы уж простите, разошелся вчера не на шутку, а с чего – сам не знаю. Прав он – сад стеречь надобно, а не вином и стихами баловаться. С библиотекарем, Владимиром Василичем, знаемся, вот он по-дружески меня и развлекает, а я – всех остальных. Только не слушает никто, вы, вот, исключение.
Я, все еще в надежде его разговорить:
- Расскажите тогда без поучений, о себе что-нибудь.
- Пойдем, прогуляемся, - говорит, - может, что и получится. 

Идем… без тебя… Деревья как деревья, ничего особенного, все внимание на спутнике. Он молчит, лицо задумчивое, грустное, постарел заметно за ночь. Подошли к речке, смотрим на сияющее солнце, опять молчим, я почему-то вспоминаю тебя. Он вдруг оборачивается, лицо изменилось - порозовело, помолодело и говорит:
- Хочу тебя (опять – на ты!) утешить, чтобы ты помнил старика, когда дальше пойдешь.

Будь весел! Чаянья твои определил - вчерашний день.
Тебя от прежних просьб твоих освободил вчерашний день.
С кем спорить? Ни о чем тебя не расспросил  вчерашний день.
Что завтра сбудется с тобой - не приоткрыл вчерашний день.”

Я молчал, всеми силами стараясь запомнить его слова – бальзам для моей души. Поражаюсь – как это все близко и понятно мне!  Он тем временем неспешно, тихим задушевным голосом продолжал:

Душой, перенесшей страданья, свобода обретена.
Пусть капля томится в темнице - становится перлом она.
Не плачь: если ты разорился, богатство еще возвратится,
Пускай опорожнена чаша - опять она будет полна.

От таких слов сердце мое затрепетало, я чувствовал, что начинаю любить этого чудаковатого старика-поэта. Как же я вчера был неправ! Нет, конечно же, все его стихи надо заново прочесть, заново понять и запомнить наизусть.

- …Пока в дорогу странствий не сберешься, -- не выйдет ничего,
Пока слезами мук не обольешься - не выйдет ничего.
О чем скорбишь? Покамест, как влюбленный,
Ты от себя совсем не отречешься, - не выйдет ничего...

При этих словах сердце мое не выдержало, и я воскликнул:
- Учитель! – Он вскинул брови. – Как же ты прав – я ведь и собрался в дорогу странствий!
Он понимающе улыбнулся:
- Видел я твою дорогу странствий, рука об руку сидели у меня. Правда, чтобы тебе к ней прийти придется ногами немало прошагать.
- Да нет же, – возразил я, – я хочу узнать: что такое Истина? Он взял меня за руку и, посмотрев куда-то глубоко вовнутрь, произнес:
- Узнать – это увидеть и понять. Смотри же на нее, и, если сможешь, – пойми ее”.

Пока я размышлял над сказанным, он перешел на лирический лад, шутливо обращаясь ко мне:

В любви к тебе не страшен мне укор,
С невеждами я не вступаю в спор.
Любовный кубок - исцеленье мужу,
А не мужам - паденье и позор.

Ум мой не поспевал за его словами, но душа, видимо, напротив, все изреченное воспринимала мгновенно, то ликуя, то смущаясь, то грустя, то скорбя…

- Огонь моей страсти высок пред тобой, - так да будет!
В руках моих - гроздий сок огневой, - так да будет!
Вы мне говорите: "Раскайся, и будешь прощен".
А если не буду прощен, будь что будет со мной! - так да будет!

Мне богом запрещено - то, что я пожелал,
Так сбудется ли оно - то, что я пожелал?
Коль праведно все, что Изед захотел справедливый,
Так значит, все - ложно, грешно, - то, что я пожелал.

Сколько времени мы так провели вместе – не помню, шел рядом с ним как зачарованный, ничего не видя ни перед собой, ни по сторонам, до тех пор пока он не остановил меня и не сказал:
- Запомни самое важное:

Солнце пламенного небосклона - это любовь,
Птица счастья средь чащи зеленой - это любовь,
Нет, любовь не рыданья, не слезы, не стон соловья,
Вот когда умираешь без стона - это любовь.

После чего сразу как-то обмяк, ссутулился и стал извиняться за назойливость, перейдя вновь на “вы”. Я пытался его похвалить, приободрить, но он замолчал и более уже не разговаривал до самого вечера.