Отрывок из повести Всё будет хорошо

Тоннель. Летящий на бешеной скорости поезд. Слепящий своими фарами. И Она - такое маленькое, хрупкое, изящное существо, совершенно потерявшаяся в такой непростой, и полной невысказанной боли, сутолоке жизни.
Шаг... Она шагнула на встречу летящему составу... Еще один маленький шажок... и мгла навсегда поглотит ее, и, наконец, то завершатся все проблемы, все тревоги, нескончаемой чередой встающие перед ней непосильной ношей ложащиеся на ее хрупкие плечи.
Но что это?
От неожиданности, её глаза стали еще больше, и без того имевшие соблазнительную глубину.
Что это? Словно неведомая чудовищная сила оттолкнула ее от края платформы, не давая совершить тот последний в ее жизни шаг.
Это произошло до того неожиданно, что она даже почувствовала неровное дыхание той силы, спасшей ее от неминуемой гибели.
И вот, тут, нервы ее не выдержали!
Она бросилась бежать вон из метро, перепрыгивая через две ступеньки эскалатора, так медленно ползущего, по ее мнению, вверх.
Рыдания рвались наружу. В горле стоял комок, а по лицу нескончаемым потоком текли жгучие слёзы.
Бежать, бежать, бежать...
Прочь... куда угодно!
Ноги действительно, словно жили отдельной от нее жизнью. Они будто сами по себе делали шаг за шагом...
Ещё, ещё, ещё шаг...
Ничего, не видя перед собой, от застилающих глаза слёз, она брела... брела... брела.

Мысли хаотично наплывали одна на другую... роем... нескончаемым роем неслись в голове.
 Она лихорадочно пыталась найти выход из той непростой  ситуации, в которой оказалась волею судьбы. А ситуация оказалась действительно не из самых легких... Потеряв работу, она лишилась и жилья. Хозяин комнаты, которую она снимала в последнее время, попросту выставил ее за дверь
Жилья нет, денег остались считанные копейки.
А она всё брела и брела вдоль по Московской улице, не видя ни толкающих ее прохожих, ни того, что на улице уже заметно смеркается, а значит, ей нужно будет где-то хотя бы переночевать...
Физическая усталость брала своё.  Когда, уже порядочно выбившись из сил, она не присела на скамью в парке, стараясь хоть как то обдумать создавшуюся ситуацию, и своё незавидное положение.

Газета! Господи! Ну почему она такая глупая, ей ведь может помочь газета.
На улице уже ночь...
С трудом, поднявшись на ноги, она вновь побрела, теперь уже более осознанно, на поиски газетного киоска, благо, что в кармане звенела кое какая мелочь.
Покупая газету с объявлениями, она поймала на себе взгляд киоскера, испуганный, мимолётный, который впрочем, тут же потупил.
- Да... видимо у меня вид не совсем хороший, раз люди так таращатся?
И тут же увидела своё отражение в близлежащей витрине...
Действительно! Взъерошенная, с огромными глазищами, с припухшими от слёз веками, с покрасневшим от длительного рыдания носом она производила впечатление полусумасшедшей, полу-дикарки.

Так началась ее новая жизнь, а та, самая, неведомая сила, спасшая ее от гибели, так и осталась рядом с нею.
Никогда прежде она не замечала за собой никаких отклонений, или странностей. А после этого случая всё чаще и чаще начала ловить себя на том, что иногда, получается, считывать чужие мысли, чужую информацию...

Купив газету, она в невероятнейшем изнеможении присела на первую попавшуюся парковую скамью.
Бегло, и лихорадочно просматривая одно объявление за другим. Объявлений было очень много, но ни одно из них не подходило, либо по условиям проживания, либо жилье находилось очень далеко от места ее работы. Перебрав целую массу газетных объявлений, и сделав целую кучу звонков, она наконец то сумела более или менее взять себя в руки, заставив себя думать, думать, думать.
Время, тем не менее, уже близилось к ночи...
И тогда она решилась... решилась провести ночь, то ли в хостесе, то ли в хостеле, то ли в хоспесе. Название этого заведения она так и не сумела запомнить, да и не стремилась, а точнее, вовсе хотела стереть из памяти ту ночь, проведённую в лихорадочном полу-сне, полу-бреду.

Ее заселили для ночлега в комнату, в которой вдоль стен стояли солдатские койки, в два яруса, да и само помещение этого странного на вид общежития напоминал собой нечто вроде казармы, нежели на уютное жилое помещение.
Лёжа на очень тоненьком матрасике, сквозь который в спину, в бока нещадно впивались металлические прутья сетчатого переплёта койки. Малейшие движения, попытка перевернуться с бока на бок грозили новыми, еще более сильными приступами боли в травмированном, когда-то позвоночнике.
Плакать уже попросту не было сил, но слёзы всё текли и текли из ее огромных карих глаз.

В полу-мраке этого помещения она слышала обострившимся до нельзя слухом малейшие шорохи - неровное с подхрапыванием дыхание соседки на нижней койке. То скрип металлической сетки под тяжестью тучного тела женщины спящей в дальнем углу комнаты. Периодически по стенам пробегали отсветы от фар проезжающих мимо машин.
А она всё думала, и думала. Задавая сама себе один и тот же вопрос:
-За что? Господи, ну за что мне такие наказания, что же такого плохого я могла совершить в прошлой жизни, раз в этой нет никакого ни счастья, ни покоя?
Но никак не находила ответа на свои вопросы.

Ближе к утру она, наконец, то забылась тяжелым неровным сном,
беспрестанно вздрагивая от периодически раздаваемых звуков скрипа коек, в ночной тишине эти скрипы воспринимались как оглушительный грохот.
Усталость от пережитого брала своё над измученным телом, и сознание, и она то и дело погружалась в небытие сквозь немыслимые боли в позвоночнике.
Мозг человека устроен таким образом, что сам регулирует степень восприятия нервных переживаний, полностью отключаясь во время сна, давая телу возможность хоть немного набраться физических и душевных сил.
Вот и в этот раз, едва только она погружалась в сновидение, ей  стали сниться дом, родные лица... и мама... Почему то такая молодая, молодая, какой она знала маму только в детстве.
Такая родная, такая ласковая. Мама протягивала к ней свои руки, пытаясь обнять, прижать к груди, и пожалеть свою маленькую девочку. Лицо мамы озаряла лучезарная улыбка, а глаза излучали столько нежности, что у нее даже сердце защемило от нестерпимого желания уткнуться носом в теплый, пахнувший разными вкусностями фартук. Обнять, и плакать, горько, навзрыд, жалуясь маме на свою беду.

Проснувшись, словно от резкого толчка, она пыталась осознать, понять, обводя испуганным взглядом помещение, пока, наконец, то до нее не дошло всё то, что с ней произошло накануне.
Всё тело ныло от нестерпимой боли, спина, позвоночник просто вопили о немедленнейшем спасении,  а подушка оказалась мокрой от пролитых за ночь слёз.

Умывшись, и приведя себя в порядок, на сколько позволили условия заведения, без завтрака. с огромными глазищами, слегка впавшими от перенесенных потрясений, с заострившимися чертами лица, она слегка задержалась на пороге, всего на миг, на мгновение, обводя взглядом помещение, и мысленно прощаясь и перечёркивая это этап свое жизни.
- До Свидания!
Улыбка дежурной консьержки вернула ее в действительность.
Она посмотрела на говорившую внимательным, долгим, и пронизывающим взглядом.
-Нет! Прощайте! Меня вы здесь больше не увидите. Такая жизнь не для меня!

И ушла... ушла твёрдым шагом, не оглядываясь, твёрдой поступью, с совершенно прямой спиной, и с высоко поднятой головой.
- У меня всё будет только Хорошо!