3. 36

Обнажены не нервы, а кусочки кожи.
Достигнув предельного уровня, в меня не вмещается чай.
Холодные пальцы твои пронзают до ноющей дрожи.
Ты фальшь теребишь и режешь беспечно
Своим слишком гибельно честным и злым «не скучай».
Но разве иначе ты можешь?
На паузах тихо. Так, верно, бывает, когда обрывается сон.
Сигают обрывки газет с одиноко заброшенной крыши.
Ей, видно, как мне, по утрам и ночами мерещится он.
Но с каждым моментом во мне
И на крыше становится тише.
Ты слышишь?
Свистят маяки. Хотя говорят, что они совершенно беззвучны.
Но это же скучно.
И пусть все нелепо, как в центре окружности точки,
Пишу обо всем, что скопилось в безумной душе.
Туда по ошибке стекается хлам и ужасно бредовые строчки.
А может, совсем не случайно.
Так надо, чтоб мысли хоть чем-то забить
До пришествия важного дела.
Тебя я касаюсь легко и чуть-чуть неумело.
А где я училась? Я б, может, иначе хотела.
Но я не умею в ответ на холодные фразы
Дарить слишком много тепла и доверия сразу.

И пусть будет так. Ты тихо иди, оставляя пустые открытки,
Шагая отрывисто резко, как ткань разрывают на нитки,
И не забывая с собой забирать облетающий мусор.
Он мне ни к чему. Я люблю чистоту и стеклянные двери.
И пусть я тебе и твоим обещаньям не верю,
Ты ранней весной подари мне в траве маргаритки,
А позже сирень на кустах. Или вечер, жасмином пропахший.
Сними этот груз с моих пальцев и глаз, откровенно уставших.
И я постараюсь забыть и немного поверить, что это все ты,
А не просто туманное утро:
Мне пишешь рассветы над парком,
Целуешь загаром мои слишком тонкие плечи,
И нежно дурманишь едва зародившийся вечер,
И даришь цветы.
Да, пусть так и будет. Я верю, что это все ты.