Прометей

Старый,
потрепанный,
от хлестких пощечин волн,
маяк,
в забытье,
сидит на облезлом матраце,
укутав ладонями,
закованное в объятия лишайников,
изможденное ударами часов,
попавшейся в четырехкамерный капкан,
кормившейся собою,
дрожащее от гроз и снегов,
при свете дня,
транслирующегося с синего экрана,
распятое комнатой
и только комнатою,
осужденное тело.
Немая часть вечно содрогающегося океана,
привыкшее заглядывать в окно,
что повесилось над головой,
вроде дешевого пластикового креста,
висящего в каждом,
вырезанном из мусорного контейнера,
подъезде.
Среди тщательно подметенных,
ветром,
осколков костей,
и казалось бы,
вытянутых станком,
резиновых,
долин настольных ламп,
работающих согласно расписанию,
от часа к часу,
ведь,
средь них,
виднеется безумия золотое сечение,
и вязкой гнили,
сад,
змеей, постоянно ползущий водопад,
ведущий в стан немых и верных,
сожженных в святой сионской тишине.
Непроизвольно,
грудью,
отдающей свой сок,
единственная звезда,
отравившая Прометея,
неторопливостью голоса и нежностью вытянутых рук,
затонула в декабрьских снегах,
которую нам предстоит найти,
у обочины асфальта,
заткнутого выхлопным дымом,
ползущем по воздуху,
подобно, закореневшему,
хладному запаху гробницы,
расположенного у наших слепых рук.