Внутреннее

с двадцать первого /в ночь/ декабря во мне множатся мысли, жужжа.
вновь ко мне заглянула тоска `а зачем я вообще здесь нужна?`
по утру по инерции тела меня ноги вперед несут смело.
я не знаю, зачем и куда. может это такая игра? может я бесконечно жива?
нужно с легкостью, радостью в теле каждый день как болванчик с постели прямиком в мир Содом и Гоморры. в каждом взгляде до жути пустое. а мне в зябкое зимнее утро,
когда в каждом угле многолюдно, как Сирена вам хочется спеть, чтобы вас усыпить и завлечь,
показать, что случается, если безоглядно нестись по встречной, если стройно идти по телам, души рвать, на могилы харкать.
нельзя ничего забывать.
человеку /не будем скрывать/ безразлично, ему наплевать, если он на другом полушарии
от тебя, обжигающе раненного. если б мог он впитать твою боль и другим передать хриплый стон /я еще сохраняю надежду/ тогда в небе сошлось бы созвездие в слово хрупкое д о б р о т а,
в море стала бы чище вода. я хочу протянуть тебе руку, вместе легче пройти сквозь разруху. зашагать под оркестр к трибунам, воспевая отвагу и юность. если навзничь падем при обстреле от других, наводящих прицелы.
не дрожи, все равно не умрем.
мы друг к другу вернемся по ветру, ярким солнцем, песком Сахары, током в рельсах, пылающим пламенем. наши мысли, идеи бессмертны, их продолжат хранить наши дети. от усталости в маковом поле мы расправимся, в пристальном взоре я увижу немые ответы на вопросы мои без просвета. мы надышимся опийным зельем, и уснем под созвездием Змея.