Коллективный портрет

                ***
Убивали словами шум-гам, тишину – пантомимами,
книги старые, музыка новая были любимыми.
От себя в нереальность событий не прятались
и гордились незрелостью душ и на сердце заплатами.

Пули в цель попадали, но знали мы: время рубцуется,
если крепко за небо держаться десницей и шуйцей.
А для доброго дела всегда находился кромешник
в роли друга. Растили ольшаник, а вырос орешник.

На орехи досталось не всем. Потому на осине
всем хватило бы места, какого себе не просили.
Год прошёл или век? Не понять. Потемневшие лица.
Знобкий отсвет испорченной крови. Купи, заграница!

Мы теряем не больше, чем нищим на веру даётся,
и страдаем от жажды у высохшего колодца.
И затравленно ждём, не пойдёт ли снежок или дождик.
Нарисуй нас такими, как ты, скороспелый художник:

без деяний великих, но есть плодоносные думы
в лопухами заросшем саду, присмиревшем, угрюмом.
И прибей на четыре гвоздя коллективный портретик
на любой высоте. Даже если никто не заметит,

без усилий его не удастся ни снять , ни поправить.
Пусть негромко поплачет над ним пунктуальная память
на свидании с будущим, ставшим во сне настоящим,
получив полотно, а не флоры эдемской образчик.

Пусть идея плоха, композиция не актуальна,
Босх и Гойя довольны б остались: гротеск изначально
обречён на успех: он и есть неземной прародитель
бытового прогресса. Здесь ангел – невольный вредитель.

Но картина боится не моли – жары либо стужи,
и особенно, если кругом то сугробы, то лужи.
Дождь вчерашний по фону отчаянно лупит.
Час какой-то пройдёт – и мазню уже точно не купят
за всё золото осени, данное нам медяками.
Посмотрев, отойди, и не надо с речами, с венками.