Подарок батюшки Серафима

Часть первая. ПЕТЕРБУРГ — МОСКВА — ТАЛЛИН

Это моя самая любимая история.
Но сначала — небольшая предыстория.

* * *
У моей бабушки по линии мамы было три сестры и брат. Старшая сестра не имела детей, ещё одна умерла молодой и не успела создать семьи, зато остальные расплодились как следует, и потомки их осели в самых интересных городах бывшего СССР: Москве, Питере и Одессе. Мы, москвичи, очень дружили и с одесситами и с «ленинградцами» и с удовольствием ездили и туда и туда. Привоз и Эрмитаж были такой же неотъемлемой частью и нашей, московской, жизни.

Да и с родственниками, что в Одессе, что в Питере, нам, прямо скажем, повезло. В Питере нас всегда любила принимать тётя Лариса, жена двоюродного брата моей мамы, военного моряка и капитана первого ранга. Мама моя всю жизнь проработала в гражданской авиации, и стоило им с дядей Димой встретиться, как разговор неизменно сводился к обсуждению двух вещей: почему самолёты не падают, а корабли не тонут. Дядю Диму всегда поражало первое, а маму — второе. Выясняют до сих пор.

И вот в один из моих приездов в Питер в конце 90-х тётя Лариса дала мне книгу. Я только и запомнила, что на обложке её была фотография православного старца. «Почитай, — сказала тётя Лариса. — Это Серафим Вырицкий. Ты знаешь, где Вырица? Это тут, рядом.» Но на тот момент моей молодой и несознательной жизни всё это было мне как-то «не в тему», и я отмахнулась: «Да, ну Вас с Вашими попами».

* * *
Однако прошло совсем немного времени, и я пришла к христианству и решила креститься. Это был ноябрь 2000 года. Стояли настоящие «крещенские» морозы.

За день или два до крещения я зашла в книжный магазин, меня потянуло в отдел православной литературы, и взгляд мой тут же встретился со взглядом... Серафима Вырицкого. Это была та же книга, что и у тёти в Питере. Уже совсем с другими чувствами, почти благоговейно, я взяла её с полки, перевернула обложку и... застыла в изумлении. На титульном листе книги было написано: «Старец иеросхимонах Серафим Вырицкий. В миру — Василий Николаевич Муравьёв».


Ведь тогда, в Питере, я даже не открыла эту книгу. И тётя Лариса как-то просмотрела это совпадение. Мало того, что я Муравьёва. У меня и отчество — Николаевна. А жену старца, как я узнала из этой книги, звали Ольга. А ещё он писал стихи. Об этом удивительном человеке я могу рассказывать часами.

Я тут же позвонила в Питер и той же зимой поехала в Вырицу. И была там ещё не раз. Батюшка Серафим и его духовное завещание надолго стали маяком в моей жизни. Если вы ещё не читали, то советую найти в интернете и прочитать это изумительное произведение, написанное белым стихом.

Но всё это была предыстория. А теперь — собственно история.

* * *
Как-то весной, несколько лет спустя, мы собирались дома у моей хорошей подруги Веры Ткаченко. Повод был не самый радостный — годовщина смерти её мужа, замечательного художника и востоковеда, Николая Ткаченко. Я не знала Николая при жизни. Когда мы познакомились с Верой, его уже не было в живых. Но его дух, его дела, два чудесных талантливых сына — Дима и Петя — всё говорило мне об огромной внутренней силе и красоте этого человека. И мне казалось, что я тоже знаю и люблю его не меньше чем те, кто действительно знал и любил его, кто застал его и работал с ним.

За день до события наша общая знакомая, журналистка ТАСС, Лена Еремеева, очень настойчиво и несколько раз напутствовала меня: «Я сама у Веры быть не смогу, но там будет Марина из Таллина, и тебе обязательно нужно познакомиться с ней.» — «Хорошо, хорошо.» — «Обязательно!» — «Хо-ро-шо». Зачем с Мариной, почему именно с Мариной? Она не объяснила.

Но Эстония и Таллин мне были всегда очень интересны. Я ещё ни разу не была там, в то время как моя одна восьмая эстонской крови била копытом и рвалась туда со страшной силой. Мой прадед по линии отца — Альфред Липпинг — был эстонец, служил в российском императорском флоте и чудом выжил в печально известном сражении при Цусиме. Там погибли девять из десяти наших моряков. Этот факт его биографии волновал меня чрезвычайно: погибни прадед — как остальные — в том ужасном сражении, и что? И не было бы ни моей бабушки, ни папы, ни меня. Но Господь сохранил ему жизнь. А после русско-японской войны он ушёл из флота и переехал из Ревеля (бывший Таллин) в Санкт-Петербург. Там и родилась моя бабушка. Там же, в Питере, прадед и похоронен. Но вернёмся в наши дни, в Москву и в дом Веры.

* * *
В доме было много гостей. Все представлялись и знакомились, но — как я ни искала — Марины из Таллина так и не нашла. Почему-то я не догадалась спросить о ней у хозяйки дома. А, может, подумала —  не судьба.

Вечер заканчивался, я стала собираться домой. Молодой парень в прихожей надевал ботинки, когда кто-то из гостей спросил его:

— Эдик, ну, как служилось в эстонской армии?

О! Эстонская армия — это Таллин. А Таллин — это Марина! Значит, она должна быть где-то рядом. Эдик действительно оказался сыном Марины. И сама она стояла тут же, в коридоре.

— Вы Марина, из Таллина?
— Да.
— Мне было строго-настрого наказано познакомиться с Вами.

И пока мы с Мариной и Эдиком дошли от дома Веры до троллейбусной остановки и доехали до метро, я успела рассказать Марине о своём легендарном прадеде, а она — пригласить меня в Таллин. Мы договорились, что я приеду летом, в августе.


Часть вторая. НЕБЕСНЫЙ ДРУГ

* * *
Таллин показался мне очень родным. А старый город — просто сказочным. Из него не хотелось уходить. Казалось, что тут живут эльфы и гномы. В юности, в институте, меня прозвали Гномом. А значит, это мой город — город Гнома.

Это смешное прозвище это я получила в горном походе по Кавказу. Будучи сама не самых крупных габаритов, я — как и все в турклубе — таскала на своих хрупких плечиках огромный ярко-алый «Ермак». И на первом же серьёзном перевале «сломалась». Мальчишки взяли мой рюкзак и понесли наверх. Приходят они с моим рюкзаком (а я и без рюкзака еле ноги волочу где-то сзади), и кто-то из наших возьми и скажи: «О, дом пришёл, а гнома нет!» Рюкзак мой «пошёл» дальше, и тут появляюсь я. «О, гном пришёл, а дома нет!» Все хохочут. Да ещё и куртка у меня была брезентовая с капюшоном — ну, точно «мой маленький гном». Так и прозвали.

И так я гуляла каждый день по городу гномов и своего эстонского прадеда, а вечером приходила в офис к Марине — в её «Русский дом в Таллине». Она отрывалась от очередного русско-эстонского культурного проекта, и мы направлялись в какое-нибудь интересное место с ней и её мужем Олегом или шли ужинать к ним домой.

В последний день, накануне отъезда, я так «уходилась» по этому Таллину, что пришла к Марине чуть раньше обычного. Ноги гудели, никуда уже не хотелось. Просто посидеть и отдохнуть. Офис занимали стеллажи с книгами — огромное количество книг. Моё внимание привлёк толстый корешок с золотыми буквами. Я подошла поближе и прочитала: «Старец иеросхимонах Серафим Вырицкий».

— О, Марина! А ты знаешь, что Вырицкий в миру был Муравьёв?
— Точно... Надо же вас с Геной познакомить!
— С каким Геной?
— С Муравьёвым!

Я не знала, что род Серафима Вырицкого продолжился. Книга, которую я прочитала, об этом умалчивала. В ней говорилось только, что до 40 лет преподобный жил в миру, был женат, и у него был сын. Но сын этот был убит в 1941-м году на фронте, и по всему выходило, что род Вырицкого прекратился. Но оказывается сын его тоже успел родить перед смертью сына. А сын того сына, Геннадий Муравьёв, жив-здоров и живёт в Таллине. А какой же русский в Таллине не знаком с хозяйкой «Русского Дома»?

Марина тут же позвонила Гене, но он был занят в этот вечер, а на следующий день я уже уезжала. Жаль. Ну, ладно, как-нибудь в другой раз.

Но эту книгу — более подробную, с фотографиями из семейного архива — Марина мне подарила.

* * *
На следующий день она провожала меня на поезд. Сюрпризом пришёл и Олег. Мы прощались, обнимались. И вдруг лицо Марины вытянулось от удивления: по перрону шёл... Гена и провожал в следующий вагон того же поезда своего друга, уезжавшего в Москву.

— Гена, это — Оля. Оля, это — Гена.

Мы с Геной только и успели что переглянуться, но этого было достаточно, чтобы он сказал:

— Оля, я сейчас его быстро посажу и вернусь!

До отхода поезда оставались считанные минуты, когда Гена подошёл к нам. Мы немного поговорили, обменялись визитками. На прощанье он сказал:

— Я бываю в Москве и позвоню Вам!

* * *
Такие удивительные, волшебные совпадения всегда наводят на мысль, что между двумя людьми, встречающимися на этой планете, всегда есть кто-то третий, невидимый, который всё это и подстраивает: тот же поезд, и не предыдущий, а именно следующий вагон. Было совершенно очевидно, что всё это происходит не без участия нашего небесного друга.

* * *
В ноябре, в канун моего крещения, в моей московской квартире раздался звонок. Звонил приехавший в Москву Гена. В то время и на той квартире у меня ещё был городской телефон и определитель номера. Первые три цифры номера, отобразившегося на определителе, совпадали с первыми цифрами моего номера. И Гена, конечно, спросил:

— А Вы где-то в Измайлово живёте? Я на Сиреневом бульваре.
— И я на Сиреневом.

Он назвал номер... соседнего дома. И через десять минут мы встретились «на углах наших домов» и пошли в кафе у кинотеатра София.

Гена привёз мне из Вырицы икону — наш Серафим недавно был канонизирован, и это была совсем новая икона с его — уже каноническим — изображением; рассказывал о проекте строительства храма Серафима Вырицкого в Питере и перенесении туда мощей преподобного и его супруги Ольги (в монашестве — Серафимы) из Вырицы. Церковка в Вырице старенькая, деревянная, а в Питере планируется построить большой каменный храм.

Время встречи подходило к концу, и Гена достал мобильный, чтобы записать все мои контакты — день рождения, адрес. Он оказался тем редким мужчиной, который звонит и поздравляет со всеми праздниками, где бы я ни была.

— Итак, Оля, у Вас Сиреневый бульвар, дом я уже знаю. Квартира?
— Квартира 27.

Гена «завис» над телефоном, как ни с того ни с сего зависает компьютер. Наверное, не расслышал.

— Квартира 27, — повторила я погромче.
— Этого не может быть. У меня тоже 27-я квартира.