Размышления и грёзы на стебле верлибра

Виктору Монахову – моему товарищу,
вдохновителю этих строк – от автора.
 Г.П.
 Сентябрь, 1981, Ленинград

Уточнение: автор текста именно эта загадочная Г.П. Возможно, с помощью интернета удастся ее найти.


Случайность подарила мне нечаянную радость знакомства.
Знакомство с поэтом, территориально далеким и неведомым мне прежде по журнальным публикациям. И потому мое знакомство началось не с диалогов, а с эмоций и размышлений.
Я держала в руках книжку поэта Валерия Липневича, изданную в Минске, непримечательную ни оформлением, ни внушительностью объема, и моё ироническое недоверчивое любопытство нетерпеливо обтекало густым и терпким ликованием. Удивление было тем насыщенней, что в последнее время молодое окружение Пегаса отличается скорее бескрылостью, чем способностью взлететь в поэтическое небо.
В неожиданной радости есть какая-то продольность, устойчивая продольность. Когда радость предощущаешь, она, поступательно возникая, быстро становится грузной и оседает с заслуженной важностью. Нечаянная радость долго парит и звонко отдается ударами учащенного эмоционального пульса.
С тех самых пор в меня надолго впитались строки и образы этого сборника, вся атмосфера его стихотворного лада.
Несмотря на выпуклость впечатлений о стихах В. Липневича, говорить трудно, трудно их пересказать, трудно найти ту верную точку обзора, откуда с одинаковым достоинством и сопряженностью открывались бы изящество его поэтического слога, гармония образов, пластичность и тонкость его поэтического мышления, их социальный нерв и лиричность, и, что особенно важно – законченность и зрелость его поэтической мысли.
Стихи его – скорее неуловимость ощущений, чем осязаемость образов:
Как? Как сказать?
Ты же знаешь,
как рассыпаются слова на песчинки смыслов,
как с годами мы всё напряжённей
вглядываемся в лица,
 как анализируем слезинки и улыбки,
интонации и жесты,
виртуозно находя отголоски действий,
 угрожающих нашей воле,
эгоизму,
 равнодушию.
Мы не прощаем,
когда пытаются влиять на нас
такими сильнодействующими средствами
как искренность,
доверие,
слёзы.

Стихи В. Липневича – это постижение нашего внутреннего «Я» - неожиданного, неназываемого, казалось, без вести затерявшегося в закоулках души нашей, постижение сути человеческой и эмоциональной, всего того, что когда-то недоразвилось, не дозрело, было усыплено благоразумным здравомыслием, унылостью души.
Как всё просто,
когда мы равнодушны, -
спокойны,
вежливы,
доброжелательны.

Как все просто!

И только любовь,
спасая от топора обыденности,
запутывает,
ветвит,
торопя к небу
и возвращая каждому столбу
крону и корни.

А дерево
еще беззащитней...

А какой шубертовский музыкальный экспромт и одновременно какая тонкая Волошинская пастель в этом поэтическом образе:
Всплеск безбрежной тоски
 и парящей печали –
крик
чайки._

Есть у него и зарисовки и с откровенно ставкой на экстравагантность отделки:
Солнце –
как раздавленная ягода
на выгоревшей рубахе –
лето!

А вот космический мотив:
След упавшей звезды –
метеорит,
окурок вселенной.
С одной стороны – это словесное щегольство, метафорический вызов, а с другой – при проникновении сквозь корку избыточной фантазии, это всё элементы того неузнанного, звездного и в то же время знакомого мироздания. И полунамек поэта на то, что в глубине нас людей столько же тайного, неизведанного, непостижимого, сколько в том далеком, влекущем нас звездном мире, ибо нерасторжима и взаимопроникающа связь между земной цивилизацией и космосом.
Как сказал Блок: «Мы забытые следы чьей-то глубины…».
Или у Брюсова: «Что мы? Лишь отзвук случайный
                Древней мучительной тайны…».
Есть у Липневича и стихи (их, правда, похвально мало), когда всё стихотворение – как оправа для одной строки. Но зато какой строки! Думаю, это исчезнет по мере приобретения мастерства и более совершенного владения техникой.  Отожмется с г одами велеречивая сложность и придёт скупая простота. Пик его стихотворной формы и поэтической мысли ещё впереди. Уже сейчас в его стихах такой тонкий психологизм и восточная мудрость, что у меня постоянно возникала диагональ к древнему Ван Вэю.
Для совершенства у Валерия Липневича целая жизнь – он еще молод, а сейчас замечательно уже то, что от его стихов появляется то изумление, та пауза в дыхании, которая меняет привычный ритм восприятия и заставляет самые мистические органы наши вибрировать в другой тональности – более ломкой и чуткой. И душа наша, говоря словами поэта, «отзывается на самое колыбельное».
Волшебность и гибкость   голоса может неожиданно смениться медным звучанием философских размышлений, прозрений и тогда ощущается протяжное дыхание его поэтической мысли:
        Время
        из человеческих судеб
         сучит
         суровую нить истории…
В таких стихах предстает его гражданская зоркость с неординарной и зрелой оценкой окружающих его явлений. Его уплотнённая мысль безжалостно анализирует устоявшиеся понятия, делает стереометрическими плоскостные изображения.  Он расчленяет привычную схему восприятия и заставляет посмотреть на событие с другой, незнакомой точки. Он копошит, взрыхляет всё слежавшееся в нас и заставляет дышать наши поры, шевелиться, постигать.
В настоящее время у Липневича вышли два сборника стихов в Минске: «Трава и дождь» - в 1977 – и «Тишина» – в 1979. Его стихи печатались в белорусских периодических изданиях. В целом этого вполне достаточно, чтобы составить о Липневиче представление как о поэте. Написанные здесь строки – это скромная возможность моего призыва к читательскому интересу тех любителей поэзии, кому не довелось испытать на себе всё обаяние его дарования.
Постарайтесь прочесть этого поэта со всем беспокойством души, свежестью восприятия и может вам откроется на мгновение тайный смысл бытия и вы ощутите, как затормозится ускользающая истина, или вы удивлённо залюбуетесь грацией его верлибра, или благодаря певучей пасторальности его строки в вас возникнет та мелодия, которая извлечёт из вас длинную нить воспоминаний, поможет обрести себя – полузабытого, неведомого, услышать тайные струны своего человеческого естества.  И расширится спектр вашей радуги чувств, ощущений, видения мира, устойчивость цвета которых приучила вас к обыденности мышления. И вы поверите в «с л е п у ю любовь дождя к земле» увидите, как «утро, ухватившись за кончик – звезду – вытягивает из ночи прозрачную нитку дня». И откроется вам многое в этом прекрасном мире его образов.
Будьте же доброжелательны к нему, как был он доброжелателен к вам, когда написал:
Обожженные вспышками любви,
горением материнства,
тлением будней,
высоким напряжением радости и страдания, -
ваши лица многочисленны
и разнообразно прекрасны!