По урезу воды

Опубликовано в журнале:«Волга» 2014, №11-12 Александр Денисенко
***

 Красным ветром печали гонимый
 Шел с войны человек, капитан бронетанковых сил,
В деревенскую грудь был навылет он пулей ранимый,
А вторую, без памяти, в горькую душу впустил.

По урезу воды
 Лист подбитый, теченьем влекомый,
Все ж прибился туда, где стояла родная ветла,
Но она, на себя принимая огонь незнакомый,
Не дождавшись его, уж сгорела дотла.

По урезу воды
 Хрупким ветром разлуки гонимый
 Шел с войны человек, и была ему боль не остра.
Он вернулся домой, своей светлой любовью хранимый,
А навстречу ему на войну шла жена-медсестра.

 

***

Всхрапывая, качая головой,
Словно молясь за меня,
Конь мой – полей герой –
Косится из-под ремня.

Нет ему воли здесь
 На золотых хлебах,
Хочет ногами съесть
 Русской версты размах.

Нет, погоди, гнедой –
Нынче была мне весть:
Чтобы святой водой
 Слезы мои развесть.

Аще любовь игде,
Та, что пленил в саду?
Может, она приде
 В ласковую узду...

Дерево русской души
 Снова светлеет в ночь,
Вспыхнет и как Шукшин
 Дале поиде прочь.

Свет мой – гнедой в саду,
Слушай меня, внемли:
К счастью, а не к стыду
 Друзе, аз есмъ на земли.

Жено, в какой степи
 Волос вплетен в ковыль?
Шпоры, гнедой, терпи,
Видишь, цветы в крови.

Нет ее, снова нет.
Вышит цветами след.
Горькой полыни бред
 Вставлен в степной багет.

 

Пригородный вальс

...Здесь осталась большая поляна –
Не вернулась в рыдающий лес.
Химзавод закупил фортепьяно...
Танцплощадка, качели, навес...

Здесь москвичка танцует с фуфайкой,
А жакетка ударилась в грусть –
Сердце бьется под красною майкой:
Ну и пусть... ну и пусть... ну и пусть...

А подружка к болоньевой куртке
 Прижимаясь своим свитерком,
На высокого смотрит, в тужурке,
Что когда-то был с нею знаком.

Он проносится с кралей в косынке,
Запрещенное тело руля,
И плывет над землей, как с пластинки,
Драгоценное имя ея.

Если б знал гитарист и ударник
 Как не хочется больше ей жить! –
Ведь ее кавалер и напарник
 Продолжает подружку кружить.

И она, на манер парижанки,
Со слезами смахнув фон де тен,
Попадает в объятья кожанки –
Прямо в лапы родных госсистем.

Ну а та без особой причины
 Принимая портвейна стакан,
Говорит всем, что лучший мужчина –
С золотыми зубами цыган.

Кое-как отлепились от стенки
 И пошли танцевать падеграс
 Шаровары шальные шатенки...
Клеш + джемпер = вальс.

Да еще шестиклинка в веснушках
 Закружила кудрявый вельвет –
На щеках ее пудра и мушка
 Отвергают понятие "нет".

Дышит кофточка "Красной Москвою",
И томлением грудь налита:
Ведь примаран помадой губною
 Воротник на сорочке мента.

И в матроске, и в блузке, и в юбке,
Излучающих сладостной стон,
Заводские родные голубки
 Погружаются в танец бостон.

Ах как хочет ворюга в законе
 Пригласить после танцев в кино, –
Но готовы к труду, к обороне
 Крест нательный и знак ГТО.

А бухгалтер поправит бюстгальтер,
А лифтерша придержит свой лиф,
Если здешний родной гастарбайтер
 Прикоснется, глазыщи залив.

Здесь проходят по лезвию бритвы
 Парни – те, кто еще не служил.
И жужжат заельцовские битлы,
И свистят с плексиглазом ножи.

Здесь сидят на скамейках старухи –
Наша гордость и совесть, и честь.
И проносятся внучки и внуки –
Наша новая русская жесть.

И закружит на долгие годы
 Память Первой Сибирской любви,
И прольет на них сладкие воды
 Ветер родины с милой Оби.

Я спускаюся к ним на площадку,
Я со всеми кружусь наугад,
Я шепчу им: все будет в порядке,
Пока я здесь – слепой музыкант.

 

***

Ангел долго смотрел на невесту,
Ту, что в церковь с мороза вошла
 И рукой прикасалася к месту,
Где ее улыбалась душа.

Он стоял за моею спиною,
Когда я ей кольцо надевал,
И молитвой склонял к аналою
 Ее девичий хищный овал.

Ангел мой не хотел покориться,
Он привык за меня отвечать,
Он не знал как ему раздвоиться
 И как ангела Анны встречать.

Не напрасно смеялся глазами
 Молодой настоятель, когда
 Мы, от чаши вкусивши, познали
 Как в вино превратилась вода.

Мысль была мне: вдруг взять и покинуть –
Ее ангел мне душу смущал...
С головы ее гордой отринуть
 Подвенечную нежную шаль.

Но увидел: в один из моментов,
Когда батюшка нас окроплял,
Ее ангелу мой изолентой
 Белоснежные крылья скреплял.

Чур меня! Это мне показалось...
Или было со мной наяву? –
Что-то грозное к нам приближалось
 В ароматном церковном дыму...

... Две машины столкнулись. Ее я
 С перебитой рукой, – поднимал:
Незнакомку, что станет женою,
В этом ангеле я узнавал.

А потом, когда мы с молодою
 Друг об друга лечились в ночи,
К нам спустились веселые двое
 И собрали нагар от свечи.

 

Голубой ворон

Ворон голубю глаз не проклюнет,
Голубь ворону сердце не съест,
А посмотришь – у ворона в клюве
 Голубь прячет ворованный крест.

Не смогли поделить они небо –
Перекрасили в розовый цвет...
Голубь – с обликом черного хлеба,
Ворон – с колером в синий рассвет.

Это ветер родимый разъял их,
Не сумевши разрушить вражду,
Как не смог вороной их хозяин
 Приручить голубую жену.

Так и стриж свою ласточку в небе
 Не сумел срифмовать на лету,
Лишь оставил нам быль или небыль
 Про ворованный крестик во рту.

Он поймал, у окна пролетая,
Крест того, кто любил голубей,
И с кого сорвала голубая,
Чтобы ворону было больней.

И швырнула, но с ласточкой голубь
 Своровали его у стрижа
 И запрятали ворону в горло,
Чтоб не ел с голубого ножа.

И летит мимо жареный лебедь,
А под капельницей – крест и жена,
И лишь птицами в были и небыли
 Голубая окружена.

 

***

Положу свои стихи на сохранение
 И назначу им задумчивости срок –
Одноразовый укус стихотворения
 Заставляет биться бешено висок.

Степь воспитывает чувство сострадания:
Ее абрис, окоем и горизонт
 Погружают древнерусское сознание
 В мирозданье, заключенное в озон.

Положу свои слова на сохранение
 И назначу исправительный им срок –
Одноразовый укус стихотворения
 Заставляет сердце делать марш-бросок.

Думал: встречу я в степи полукультурку,
Для нее готов пожертвовать ребром,
Чтобы вечером, насвистывая мурку,
Рисовать ее окурками в альбом.

И, включивши глазодвигательную мышцу,
Она громко вдруг посмотрит на меня,
Скажет: ноги нарисуй-ка мне поширше,
Выше крыши из окурков и кремля.

Тут окурки надо б вычеркнуть, да жалко,
Надо ж как-нибудь показывать и жизнь:
Догорает подожженная пожарка –
Видно, краски перепутал пейзажист.

Например: я жил совсем уединенно:
Степь "Аксаков", степь "Тургенев", степь "Куприн" –
Степь сама жила во мне непринужденно.
Я один в степи. Я пью аквамарин.

И вращаяся под старым небосводом,
Коршун кружит все быстрее и быстрей
 Как игла над древнерусским патефоном
 С позабытою мелодией степей.

Положу свои слова на сохранение
 И отмерю им струящийся песок.
Одноразовый укус стихотворения
 Заставляет память плакать между строк.

Степь давно умыта дивными духами.
Я купаюсь, погружаясь в окоем –
Полотенце мое вышито стихами,
А рубашка моя вышита огнем.