Эпитафия романтизму, или Не дарите даме камелий! 2

      Развитие  темы  Д;Артаньянщины  в  советское  время  было  красиво  представлено, когда  на  свет  был  вытащен  роман  Этель  Лилиан  Войнич, знаменитый  «Овод». Поколение, не  знакомое  с  основами  религиозных  канонов, с  упоением  зачитывалось  захватывающим  действом, не  подозревая, что  главный  герой  романа –– вовсе  не  человек, которого  звали  когда-то  Артур  Бертон. Не  подозревая, что  автор  намеренно  показывает  группировки  революционеров  изнутри, рисуя  яркими  красками  их  даже  земную  судьбу. Не  подозревая, что  Риварес  Овод –– не  человек  вовсе. И  это  следовало  бы  знать.

   Последнее  наиболее  интересно, поэтому  мы  быстро  проведём  рекогносцировку  прямо  по  тексту. Артур  действительно  белоручка  и  разбалованный  барич, для  которого  даже  религиозность –– вид  тщеславного  самоутверждения. Он  не  просто  эгоист, но  настоящий  гедонист  с  наполеоновским  комплексом, неустойчивая  психика  с  истеричным  уклоном. Достойный  материал  для  экспериментов  врага  рода  человеческого. Так, во  время  Великого  Поста  родственники  Артура  справедливо  замечают, что  излишнее  усердие  в  отказе  от  пищи  вредно. И  следовало  бы  их  послушать, так  как  милосердный  Господь  не  требует  от  человека  сверх  того, что  он  в  состоянии  делать. Однако  высокомерный  Артур  в  горделивом  сознании  собственного  благочестия  столь  рьяно  взялся  за  голодовку, что  дошёл  до  той  стадии, когда  начинаются  галлюцинации  и  обмороки. В  канун  страстной  пятницы  головокружение  от  успехов  и  голода  столь  велико, что  юноша  падает  в  сон  от  усталости. Высокомерие, сиречь  гордыня, сидит  в  Артуре  столь  крепко, что  он  начинает  ревновать  к  чужим  успехам  и  делам, о  чём  говорит  на  роковой  исповеди, ставшей  причиной  ареста  его  и  «соперника»  Боллы. И  ревность  эта  столь  болезненна  в  боязни  быть  обойдённым, униженным  и  осмеянным, что  герой  быстро  теряет  навык  молитвы, оставаясь  взбудораженным  психопатом. Сразу  позволю  ремарочку:  потерявший  навык  молитвы  никогда  его  и  не  имел, а  значит, не  верил, а  лишь  упивался  сознанием  собственной  праведности. В  тюрьме  Артур  не  задаётся  вопросом:  почему  это  случилось  со  мной, какие  мои  грехи  привели  к  столь  печальным  последствиям? Это  наиболее  логично  для  студента  духовной  семинарии. Он  просто  пребывает  в  состоянии  перманентной  злобной  истерики, закрываясь  от  любых   возможностей  что-то  изменить  в  сложившейся  ситуации. Свои  на  редкость  нелогичные  поступки:  дерзкие  ответы, раздражающие  следователя, вызывающее  поведение  на  допросах (ужасный  карцер –– закономерное  следствие  наглости  задержанного) он  оформляет  для  себя  как  некое  абстрактное  геройство  наравне  с  мученичеством. Совершенно  инфантильная  модель  поведения:  я  обиделся! Мне  не  нравится  следователь (у  него  работа  такая, не  следует  забывать  об  этом), значит, я  буду  вести  себя  в  его  присутствии  наиболее  гадко. А  уж  до  каких  пределов  разрослась  его  ненависть  к  Болле, который  тоже  задержан, тоже  третируется  допросами, к  тому  же, гораздо  сильнее, ведь  Болла –– итальянец, а  Артур  Бертон –– иностранец. Артур  прямо  бредит  возможной  «изменой»  Джеммы. Он  любит  девушку, но  как  собственник, дрожащий  от  мысли, что  имущество  могли  похитить (не  уже  похитили, а  лишь  гипотетически  могли). Это  не  христианское  поведение, как  раз  наоборот.

   Теперь  о  якобы  чудовищном  поступке  священника, не  сохранившего  тайну  исповеди. Давайте  без  эмоций. К  гражданину  страны, консерватору, ревнителю  традиций  попадает  информация, что  там-то  и  там-то  появились  террористы. Именно  так, революционеры  в  любой  форме  есть  террористы  для  данной  страны  и  её  режима. Гражданин  идёт  и  сообщает  куда  надо. Что  здесь  неестественного? Вполне  закономерно  и  даже  хорошо  и  правильно. С  точки  зрения  отщепенцев-революционеров, конечно, предательство. Но  о  предательстве  можно  говорить  лишь  тогда, когда  выдал  группу  свой  человек. А  для  самочинников-протестантов  католический  священник, мягко  говоря, совсем  не  свой. И  сдать  банду  еретиков, увлёкших  на  погибельный  путь  заблудшего католика, для  него  вопрос  не  лени, а  гражданской  и  религиозной  совести. И  католика  без  последствий  выпускают  из  тюрьмы  сразу  же, как  исчез  смысл  держать  его  там  дальше, в  надежде, что  юноша  поймёт  свою  ошибку  и  попытается  исправить, вполне  возможно, что  как  раз  по  просьбе  сообщившего  в  органы  священника, авторитет  Церкви  в  католической  стране  на  должном  уровне. С  какой  стати  эмоциональная  оценка  психованного  Артура  обязана  быть  единственно  верной? Автор  деликатно  молчит, но  это  ещё  не  означает, что  он  согласен  с  героем. Зато  любители  клеймить  этого  священника  предателем  есть  всё  та  же  интеллигенция, позиция  которой:  безответственность  во  всём! Виноваты   кто  угодно, только  не  я, ни  на  что  не  годный. Наш  «образованный  слой», наши  «лучшие  люди»  жить  не  могут  без  кумиров (в  трактовке  третьей  заповеди  Божией»). Без  Бога –– запросто, а  вот  без  кумиров –– никак… веселит  другое. Кумиров  этих  они  ищут  и  находят  не  среди  ревностных  слуг  Престола  и  Отечества, тех, кто  зачастую  жизнью  жертвует, спасая  государство (а  значит  и  их  самих, интеллигентов, гораздых  больше  сотрясать  воздух  громкими  фразами, нежели  делать  конкретное  дело)  от  пучин  террора  и  хаоса, а  как  раз  среди  тех, кто  с  этим  государством  борется. Вспомните, какой  визг  подняли  эти  все  кадеты  и  либералы, когда  «проклятое  самодержавие»  отправило  в  ссылку  Яшеньку  Свердлова  «с  группой  товарищей». А  теперь  вспомните, что  Яков  Михалыч  сделал  со  своими  вчерашними  защитниками, едва  получив  поистине  неограниченную  власть  над  молодой  Советской  Республикой. Я  даже  не  поднимаю  здесь  вопрос  об  активном  сатанизме  Свердлова, всерьёз  полагавшего  себя  антихристом… Или  Советский  Союз, 60-е  годы:  хлюпик-очкарик  из  интеллигентной  семьи, учащийся  10  класса  до  дрожи  в  коленях  боится  молодых  шакалов  с  рабочей  окраины, которые  ежедневно, среди  бела  дня  отбирают  у  него  данный  мамой  рубль  и  дают  смачный  пинок  или  подзатыльник, после  чего  обиженный  прибегает  домой, закрывается  в  своей  комнате, падает  на  тахту  и  плачет  в  подушку. Долго. А  над  тахтой  у  него  в  рамочке  портрет –– Эрнесто  Гевара  де  Ла  Серна. В  точности  такой  же  отморозок  и  беспредельщик, как  и  те  парни, третирующие  его. Соплячок  мечтает  быть  похожим  на  него. Ему  и  невдомёк, что  окажись  товарищ  Че  здесь  и  сейчас, в  соратники  он  взял  бы  как  раз  безжалостных  гопников, а  его  если  б  и  принял  бы  в  свой  отряд, то  лишь  в  качестве  «дуньки», страстные  они, латиносы, а  женщины  не  везде  доступны. Однако  дохляки-интеллигенты (зато  умные  ведь) тем  и  отличаются  от  интеллектуалов, рыцарей  Духа  и  Веры, что  органически  понять  этого  не  в  состоянии  и  будут  наступать  на  одни  и  те  же  грабли  до  второго  пришествия  Христа.

   Но  вот  сияет  солнце, и  навстречу  несётся  любимая, пытаясь  обнять  и  уверить, что  никто  не  считает  Артура  предателем. И  верно, какой  же  он  предатель?  Не  сказал  ничего  на  допросах, а  исповедь… это  к  делу  не  относится! И  насколько  логично  вместо  сетований  на  то, что  произошло, естественного  желания  прижаться  к  любимой, заявить:  «Нет, я  всё  рассказал!»? Сам  истово  выпрашивал  пощёчину, а  потом  всю  жизнь  обижался! Ну, знаете  ли, это  уж  вовсе  нездоровый  мазохизм, под  лозунгом:  «Мне  плохо, значит, должно  быть  плохо  всем  остальным!»  и  только  этому  лозунгу  всю  жизнь  герой  и  следует, упорно  отталкивая  от  себя  все  радости  жизни  и  стараясь  максимально  ранить  окружающих. Что  же  человеческого  в  такой  стратегии? Уверяю  вас, абсолютно  ничего. Человеческой  была  бы  попытка, скажем, побить  окна  донёсшему  священнику. Человеческой  была  бы  попытка  закатить  истерику  своему  духовному  отцу. Ещё  более  человеческой  была  бы  циничная  усмешка  при  встрече  с  Монтанелли  и  требование:  «Папа  родной, ты  ж  теперь  епископ, а  у  меня  после  ареста  неприятности, так  найди  мне  тёплое  и  спокойное  местечко  для  дальнейшей  жизни!»  и  даже  шантаж  письмом  матери  с  целью  добычи  каких-то  благ  и  карьерного  роста. Человеческим  был  бы  порыв  уйти  с  горя  в  монастырь  или  создание  себе  среди  родных  и  соседей  ореола  мученика:  вот, до  чего  любовь  довела, хотел  спасти  её  от  дурной  компании, угодил  ни  за  что  в  тюрьму, а  она  мне –– пощёчину! Равно  как  депрессия  по  поводу  своего  настоящего  происхождения  и  неизбежное  затем  замирение  с  родными, причём, как  было  даже  показано, инициатива  к  мирному  диалогу  была  бы  с  их  стороны. Но  Артур  в  бешенстве:  ах, мои  родители  мне  налгали! А  можно  подумать, они  должны  были  открыть  ему  правду! Ни  тени  жалости  к  людям, которые  с  него  всю  жизнь  пылинки  сдували; Монтанелли  был  готов  пожертвовать  саном  епископа, лишь  бы  не  случилось  какой  беды  с  оборзевшим  от  гордыни  молокососом! Артур  даже  не  плачет  про  себя  от  «несправедливости», он, словно  свинья  под  дубом, объявляет  войну  всем, кто  желает  ему  добра, и  начинает  с  самого  Бога! Как  называют  демонстраторов, имитирующих  самоубийство  с  целью  ранить  близких? Скажем  резко, давящими  на  гнилуху. Из  чьего  арсенала  приём? Чёрная  контора, во  всей  красе. Чей  атрибут  заикание  и  истерический  безостановочный  смех, стремление  рушить  всё  вокруг, начиная  с  освящённых  предметов, вообще  болезненная  суетливая  нервическая  активность? Бесноватых, которых  пора  вязать  и  лечить  принудительно. Что  есть  атеизм? Начальная  фаза  активного  сатанизма. У  Артура  полный  список  перечисленного.
 
   Теперь  стоит  упомянуть  об  очень  важном  явлении, о  котором  люди  чаще  не  знают, нежели  забывают. Когда  бес  овладевает  человеком  полностью, вопроса  о  сохранности  человеческой  души  уже  не  стоит –– всё, нету, утащили  в  преисподнюю, либо  ввели  в  так  сказать, коматозное  состояние. Зато  человеческое  тело  приобретает  в  таком  случае  фантастическую  выносливость  и  живучесть. Человек  может  не  есть  месяцами, кожа, мышцы  и  кости  могут  высыхать, гнить  или  оставаться  без  видимых  повреждений, но, пока  бес  не  ушёл, тело  умереть  не  может. Болевые  пороги  смещаются  таким  образом, что  тело  ощущает  боль, кричит  и  корёжится, но  болевой  шок  может  привести  лишь  к  обмороку, но  не  смерти. Вообще  склонность  к  обморокам, при  любом  сложении, есть  очень  нехороший  симптом, свидетельствующий  как  минимум  о  наличии  беса  в  теле. Основное  свойство  беса –– прельщать, и  оттого  множество  людей  может  быть  буквально  очаровано  «сильной  личностью». Причём  многие  из  жертв  могут  догадываться, что  дело  «нечисто», но  соскочить  с  вампирского  крючка  уже  не  могут  без  посторонней  помощи. Народная  память  хранит  множество  историй  про  колдунов, которые  с  огромным  трудом  расставались  с  жизнью, лишь  передав  «дар  целительства»  по  наследству  либо  родственнику, либо  постороннему  человеку. От  церковных  таинств  такие  особи  просто  шарахались, упорно  заявляя, что  безгрешны. Даже  если  рассматривать  вопрос  о  «безгрешности»  в  исключительно  светской  трактовке, подразумевая  под  грехами  не  намерения  и  мысли (мысль –– штука  материальная, способная  к  реализации, что  спокойно  принимается  наукой  в  любые  времена), а  лишь  их  следствия –– поступки  людей, то  очевидно, что  из-за  недостатка  или  искажения  информации, побудившей  человека  к  конкретным  поступкам, все  его  действия  не  могут  быть  правильными. Нельзя  утверждать, что  чьё-либо  мнение  есть  истина  в  последней  инстанции  как  раз  по  этой  причине, а  значит, нельзя  быть  уверенным, что  своими  поступками  ты  никогда  не  совершил  зла. Так  что  человеческая  «безгрешность», утверждение, что  «делал  только  добро», есть  либо  нелепица, не  осуществимая  в  реальности, либо  бесовская  декларация  о  независимости. При  случае  можно  помочь, если  представится  возможность, помочь  кому-либо  приблизиться  к  ощущению  счастья, доставить  человеку  радость, но  нельзя  заставить  быть  счастливым. Обычный  человек  это  понимает, а  больной –– уже  нет. И  уж  совсем  это  не  волнует  служителей  сатаны, как  сознательных, так  и  не  осознающих  это.

   Артур  уже  рьяно  послужил  сатане, разбив  распятие  и  написав  гадкую  записку  отцу. Однако  известно, чем  сей  импозантный  господин  платит  за  службу, и  на  чужбине  самодовольному  гордецу  прилетел  вместо  радости  крепкий  блок  унижений, как  раз  по  его  утончённой  натуре. Прислуживать  пьяным  обитателям  притона  за  объедки, замечательная  участь, а  главное, какое  чувство  юмора! После  лихорадки  быть  искалеченным  на  потеху  отбросам  общества –– тоже  ничего, достойная  награда. И  вот  тут-то  и  видно, что  наш  герой  давно  одержим  бесом, видимо, полученным  от  матери (достойная  прихожанка, соблазнившая  священника…):  обычный  человек  при  данных  условиях, лёжа  в  хижине  старой  индианки, питаясь  водой, проживёт  максимум  месяц, при  сложении  Артура –– пару  недель, а  наш  герой  валялся  аж  четыре  месяца! Он  голодает, подвергается  побоям, ест  не  досыта, отчего  голодные  обмороки  уже  вошли  в  привычку, но  не  только  не  умирает, а  даже  находит  силы  работать! Личное  мужество? Не  смешите, им  и  не  пахнет. Тупое  упрямство? Ресурс  человеческого  организма  конечен, когда  нет  сил, взяться  им  неоткуда. А  уж  если  берутся, то  извне. Бога  герой  отверг, значит, из  другого  ведомства. Теперь  столь  проклинаемый  Оводом  бродячий  цирк. Накормили, обогрели, дали  работу. Специфическую, конечно, но  уж  чем  богаты…(простите  за  цинизм, мужеложцам  за  деньги  не  подкладывали, чем  могли, тем  и  помогли) Вот  вам  ещё  закономерность –– с  кого  кормимся, того  и  ненавидим. Артуру  не  нравится  работа? Это  его  проблемы, соглашаться  не  неволили, на  цепи  не  держали –– мог  уйти  свободно. Хотел  быть  героем? Вот  и  стал. Дома  было  плохо? Ну, стало, видимо, лучше (я  смеюсь  сейчас, над  глупостью  героя, а  не  его  горем, прошу  не  путать). А  припадки  странной  болезни, бред, боли  и  обмороки –– это  тоже  закономерное  следствие  жизни  одержимых  бесами. И  неслучайно  Риварес  отсылает  любовницу  прочь  от  себя  во  время  приступов  –– он  знает, сколь  ужасен  вид  мечущегося  по  помещению  с  пеной  на  губах, с  вытаращенными  почерневшими  глазами, завывающего  нелюдскими  голосами  якобы  от  сильной  боли. Верующий  человек  может  понять, что  происходит, принять  меры, беса  изгонят, а  тело… умрёт.

   Но  Оводу  мало  просто  умереть  нераскаянным, надо  отравить  как  можно  больше  народу, вдоволь  поиздеваться  над  теми, кто  желает  ему  добра, как  можно  больше  народу  ввергнуть  если  уж  не  в  ад  за  собой, то  в  серьёзные  неприятности. И  он  решает  использовать  родственную  связь  с  Монтанелли  в  целях  деструкции  в  максимальных  масштабах. Именно  поэтому  он не  стреляет  в  него  при  аресте. Цель  другая –– сыграв  на  отцовских  чувствах, заставить  служителя  Церкви  служить  её  врагам. К  чести  Монтанелли, он  устоял  в  такой  ситуации, где  это  было  практически  невозможно –– ценой  своей  жизни, но  цель  Овода  не  была  достигнута. Перестав  быть  человеком, Овод  не  хочет  соединиться  с  отцом, переодевание  в  паломника  есть  проверка, не  забыл  ли  Монтанелли  своего  сына. Он  не  хочет  и  любящую  Джемму, поняв, что  она  вычислила, кто  он  на  самом  деле. С  упоением  садиста  он  будто  случайно  причиняет  ей  боль, и  наслаждается  эффектом. Он  не  хочет  искренне  любящую  сожительницу, которая  также  едва  не  погибла, ей  осточертела  роль  неживой  куклы, которую  он  ей  навязал, и  вынуждена  была  уйти  с  другим  мужчиной, дабы  остаться  человеком. Он  делает  из  честного  Мартини  свою  копию, мало  ли  что, вдруг  прорастёт… Он  из  заблудших  романтиков  делает  бандитов, и  делает  аккуратно  и  незаметно, превращая  их  в  повязанных  кровью  террористов. Он  буквально  охмуряет  демонстрацией  «мужества»  охраняющих  его  солдат, так, часовой, нарушив  все  инструкции, рискуя  головой, заходит  в  камеру  к  арестанту, спрашивая, чем  помочь. Но  он  неинтересен  бесу, и  слышит  жестокое:  «Оставьте  меня». А  солдат-то  искренне  полагал, что, может, человеку  есть  что  передать  близким  или  что-либо  в  этом  роде (да  хоть  лекарство  пронести  в  камеру, рассуждая  логически). Командование  собственным  расстрелом –– это  искалеченные  души  солдат, уверившихся, что  они  убили  героя. Отброшенное  распятие –– не  принципиальность, а  боязнь  креста. А  уж  предсмертное  письмо  Джемме –– просто  вершина  изуверства, ледяной  нечеловеческий  расчёт, мол, фрустрируем  психику, глядишь, совершит  суицид. Она  ведь  свято  верит, что  её  пощёчина  была  причиной  стольких  бед  Артура  в  Америке…

   Теперь  о  последней  предпосылке, которая  есть  самое  основное  оружие  в  руках  Овода  как  в  экзекуции  Джеммы, так  и  в  войне  с  саном  Монтанелли. Она  есть  заявление, что  все  беды  Артура  как  на  чужбине, так  и  на  родине  есть  вина  Джеммы  и  Монтанелли. Оно, правда, не  выдерживает  никакой  критики. Артура  не  учили  крушить  распятие, это  его  личное  достижение; однако  глупо  ожидать  приятной  жизни, совершив  такое  святотатство. То, что  родители  умалчивали  о  его  происхождении, не  означает, что  ему  лгали, как  он  в  ослеплении  заявил (берегли  от  душевной  травмы  ребёнка), а  поведение  родного  отца  поистине  безупречно, о  чём  говорит  даже  брат  Артура. Решение  ехать  в  Америку  никто  ему  не  навязывал, это  целиком  его  выбор. Все  неприятности  Артура –– воспоминания  о  тюрьме (кстати, его  там  не  избивали, не  истязали  колодками  или  цепями  и  к  свирепым  уркам  не  сажали), размолвка  с  девушкой (его  вина!), истерика, которую  закатила  издёрганная  жена  брата. Всё. Известие  о  родственной  связи  с  духовным  отцом  должно  лишь  обрадовать –– вот  кто  мне  опора  в  жизни! Значит, виноваты  в  моих  проблемах, кои  я  сам  себе  создал, все, кто  вокруг, только  не  я!
 
  Вот  закономерный  итог  развития  Д;Артаньянщины. Кстати, Артуру  тоже  было  девятнадцать, но  он  справился  и  без  Атоса  прекрасно.