Сечь

Эпическая поэма



Далеко, да недалече, у Славутича-реки,
За порогами, на сечи, проживали казаки.
Нарождались, помирали, круто спорили с судьбой.
И на круге выбирали атамана над собой.

Выбирали за геройство, за размеренную речь
Да за то еще, чтоб войско мог отечески беречь.
И, бобром украсив плечи атаману своему,
Снова жили в этой сечи, как положено тому.

Понапрасну не тужили, чтобы бить себя по лбу,
У гадалок ворожили за казацкую судьбу,
Чубуки свои курили, берегли от солнца плешь
И наваристый варили под ракитами кулеш.

Кабы было все иначе – люди подняли б на смех!
Все вершилось по-казачьи, а по сути – как у всех.
И языческие прятки, что наивны и просты,
Византийские порядки не загнали под кресты.

Явь и навь перемешались на родимой стороне.
И прекрасно совмещались на казачьем курене.
Обознатушки да салки, акафИсты да псалмы,
Домовые да русалки, Опанасы да Хомы…

По зиме на месяц грудень были святочные дни.
Веселились так же люди, так же плакали они.
Изо льна сорочки шили да ходили за скотом.
Да по-старому грешили, чтоб покаяться потом.

Самосад в тени сушили. Городили городьбу.
В пору жаркую спешили на покос и молотьбу.
То бранились, то любились, то веселою гурьбой
До крови на круче бились над рекою голубой.

И залечивали раны – от любви и от беды…
И Миколы да Марьяны целовались у воды.
А потом Иван Купала разводил лесной укроп.
И на что душа запала, то и холилось по гроб.

Ночь созвездием Медведиц после сала и борща
Молоком на оселедец проливалась из ковша.
На холмы сторожевые шла охрана зоревать.
И менялись кошевые, и твердела только рать.

И звенело это время и, со временем звеня,
Боевое билось стремя о буланого коня.
По степи гуляли ветры и дымили кизяки.
Нет, не то чтоб неприметно жили-были казаки!

От забот искали роздых в белобрысых ковылях.
И туманный путь на звездах отражал Чумацкий Шлях.
И пролег он не по полю и не плакал ни о ком.
И посыпан был он солью, а не полит молоком.

И, дымясь за облаками, он студил казачью плоть.
И в него они макали на привале свой ломоть.
И делили все по-братски у походного костра.
И тянулся Шлях Чумацкий сквозь казачьи хутора.

Отчий берег лунный сколок ночью темною хранил.
И куда-то звездный полог то воинство манил.
Был давным-давно расписан путь у каждого в ночи.
Кто водился с чертом лысым, то прижился бы в сечи.

Только мы не выходили любоваться на луну.
Только мы не находили чернобровую жену.
Не на нас в господнем храме благодать с небес текла.
И не крались мы ворами до соседкина тепла.

И с законной половиной в люди деток не вели.
И степные мы лавиной не валили ковыли.
Мы судьбу не выбирали и досталась нам не та.
И со смертью не играли, уходя за ворота, –

Чтобы жизнь была не длинной здесь ли, в дальних ли местах;
Чтобы сделаться былиной у потомков на устах.
Пыльной этою дорогой лишь однажды прошагал
Николай Васильич Гоголь, как и сам не полагал.

Да Илья Ефимыч Репин улыбнулся казакам,
Хоть и браги с ними нЕ пил и по полю не скакал.
По закону алгоритма существуют времена.
Хоть картина колоритна, да история темна.

Тяжкий крест пути земного все по-разному несут.
И вначале было слово, а уж после будет суд.
Что запето – не допето, не заглохли б родники.
Помня, видимо, про это, жили-были казаки.

Не таились за курганы, дабы не было греха,
А точили ятаганы да сушили пороха.
Помолясь у божья лика, черта дергали за хвост.
И свое будили лихо, как от века повелось.

Поле дикое палили, греясь в адовом огне.
И по-своему шалили на отхожей стороне,
Чтоб – как мыши из овина все, кто с ними не в ладах;
Чтоб на кожухи овчина прибывала во стадах!

Но не только лишь верхами за поживой братцы шли,
Но зазноб еще кохали и валили в ковыли.
Душу песней бередили, серых уток били в лет,
Казачат своих плодили и растили тот приплод.

Брали точеные косы, спозаранку на ногах,
И серебряные росы обивали на лугах.
Знатоки в таком вопросе, силу брали у земли;
Что добыли на покосе, то на сенники везли.

Кому постно, кому жирно, кому дырка в котелке…
Ох, не все бывало мирно на Славутиче-реке!
И нужда вбивала клинья меж соседями порой…
Но пока визжали свиньи и гудел пчелиный рой,

Заповедная молитва отводила от греха.
Для любого монолита нет вернее пастуха.
Не сидел казак в неправде и чертей не шибко клял.
И не только Христа ради у шинкарок промышлял.

Во хмелю да по старинке что не сбрешут языки?!
Но горели от горилки не повально казаки.
Напивались пенной брагой, да трезвели поутру…
Ну, а ежели ватагой шли по батюшке-Днепру,

Что им воды-непогоды, что им засуха-жара?!
Эти славные походы проходили на ура!
Много разного бывало по руке не перечесть.
Но меж тем не убывала на Днепре казачья честь.

И на страх турецким башням плыли русские полки.
В поединке рукопашном не робели казаки.
И щипали из лиманов цареградского пашу;
И вельможных польских панов прилагали к палашу.

Повышали неустанно боевое мастерство.
И таскали у султана даже бабонек его!
Да не той добычи ради земли щупали вдали
И ходили эти рати на степные ковыли.

Не в котомку воровали пыль со смертной полосы,
Но еще озоровали ради собственной красы.
Сечевик не расставался с гордой удалью своей.
И кабацкое бахвальство на постой ходило к ней.

Что за песня без запева? Кто приятель казаку?
Верный конь да шашка слева, да товарищи в полку!
А для турка-басурмана ус на палец не крути,
Ибо поздно или рано разойдутся их пути!

И горилки у поляка не напьешься допьяна;
Там веселый наш гуляка не добудет жупана!
И с татарином непросто; и осмотришься вокруг:
Что курганы те? Погосты! И никто в степи не друг.

Дабы сумка не худела, и ватаге нужен вож:
И для праведного дела, и неправедного тож.
Ну, а дабы не марались ни знамена, ни чехлы,
На сраженья собирались, как на исповедь, хохлы.

В поле лишнего не брали, не тянули этот воз.
И своих за дело драли, словно сидоровых коз.
А такие находились: без урода рода нет.
И такие выводились положенью не во вред.

И плелись, бывало, козни паутиной в темноте…
Но терпеть иуду возле – значит, кончить на кресте.
А кому охота в пекло и кому нужна буза?
Дабы небо не поблекло, не зажмуривай глаза!

Кто слагал казачьи были, ты у мертвых расспроси!
Но иуд до смерти били повсеместно на Руси.
Обретаясь меж геенной и татарином в Крыму,
Порубежники измены не прощали никому.

И бежали за ограды не пригретые в тепле
Те, кто знал, что нет пощады им на батюшке-Днепре.
Ибо там, у стен Европы, не валяли дурака,
На свои казачьи тропы не пускали чужака.

Были добрые соседи, если с ними подобру.
Но грозили громом эти рати каждому вору!
Не ходи ногой на стремя за деньгами и сукном!
Не тебя сегодня племя будет потчевать вином!

А затеял коли пакость или дрался кое-как,
За подобную двоякость ушибет тебя казак!
Оттого-то эти вехи пОтом пОлиты не зря.
И молва на пустобрехе не гуляет втихаря.

Поле слева, берег справа, небо, звезды и река.
И легла казачья слава позолотой на века.
На майдане шуму много, пена делает объем.
А казачья перемога – в неунынии своем.

То ли предки научили, то ли в битвах воробьи,
Но солили и перчили похождения свои
Казаки довольно смачно, уважали эту масть.
Ну, и чтоб еще казачка на бахвальство повелась

Да повадку оценила, да осанистую грудь.
И головку преклонила не кому оно ни будь.
Хоть добра не прибывает от такого ремесла,
Но иначе не бывает у природного хохла.

Погордиться, покичиться, на коне погарцевать –
Не ему, поди, учиться, не ему урок давать!
Это дело не оспорить у казачьих повитух.
Он под жинкой миротворец, а на улице петух.

Хоть во что переобуйся – тут не в шёлке берега.
Казаку присуще буйство, как быку его рога.
Не лазоревые травы по Славутичу плывут.
И не ангельские нравы за порогами живут.

Вот на то, заметим кратко, чтоб развеивать туман,
Для железного порядка войску нужен атаман.
Мордобитие да пьянство, – душу, Господи, прости! –
По закону христианства надо мерою блюсти.

Прогулять себя до нитки и нательного креста
Не велят печать на свитке да невестины уста.
Не почтит за это братство, не пожалует жена…
Вот когда работе баста – поднесет сама вина.

И ходи любого вида по родимой стороне!
И казацкая планида нарисована вполне!
Погулять – святое дело, судят нехристи нехай,
Коль на череп сечь надела запорожский малахай!

Тем и крепнет наше племя за порогами реки,
И цветет казачье время супостату вопреки.
Род и родина едины до кончины, на века.
Не овчины, а седины украшают казака.

А чубы белеют рано, коли в стЕпи не лежать,
Коли черного бурьяна до поры не избежать.
Не та этот ли подарок щедр и турок, и поляк.
Ведь надеяться на старость не пристало у вояк.

И пока не оступился парень в гибельный провал,
Жить на свете торопился и о славе тосковал.
Не считая дни и ночи, лез героем на мечи.
И ходил потом, как кочет, перед девками в сечи.

И на парубка глядели деды, память теребя.
И внушительно галдели, вспоминая про себя.
Тоже молоды бывали, добывали тоже жен.
Тоже зори целовали, тоже лезли на рожон.

А кого поубивало то гульбою, то пальбой,
Тех уже от перевала не подымешь за собой.
Золотые были поры на земле у казака.
Золотые били шпоры под горячие бока.

Но не проседь оросила пропыленные усы,
А совсем иная сила навалилась на весы.
Степь дымилась опалённо, так, что Боже сохрани!
И от панского полона задыхались курени.

Пропади душа на месте – нет глумлениям числа!
Злой измор казачьей чести шляхта польская несла.
Ворог хуже турчанина, католический дракон
Жег погано и бесчинно древо греческих икон.

За отечество и веру догибая до оков,
Правил римскую галеру на пороги казаков.
Под себя тянула Польша эту вольную межу.
И терпеть такое дольше не хватало терпежу.

И, собрав на горькой правде колыхавшийся майдан,
Говорил народной раде гетман доблестный Богдан:
Коль дракон не обезглавлен, коль ему не помешать,
Пробил час в Переяславле дело трудное решать.

Мол, негоже жить спесиво да свои вериги несть.
За Россией наша сила, за Россией наша честь.
Все у нас одноименно, кровно – проще говоря.
Встанем дружно под знамена православного царя!

Чтоб не быть до смерти биту, не претя своим корням,
У него найдем защиту нашим вольным куреням.
И пока еще мы живы, от России на краю
Не дадим вовек поживы в Украине королю.

Или мы негоже дрались? Не бывало испокон!
Или мы не убивались над телами наших жен?
Иль детей не хоронили? Или спятили с ума?
Без нужды зажили или умерла она сама?

Говорил Богдан: отныне не спасет от Польши сечь.
Православные святыни даже ей не уберечь.
Только с русским братом в драке надерем мы ляху хвост,
Дабы польские собаки не зорили наших гнезд.

Можно было б до рассвета подбирать еще слова…
Запорожская на это не ходила голутва.
И, не ждя награды Рима, полыхая по краям,
Не привыкла Украина поклоняться москалям.

Но по гетманову слову не ударили мечи.
И по умыслу по злому не пошел пожар в ночи.
Лишь, собрание итожа, Дева Чистая сошла;
На Москву одна надежа получалась у хохла.

Чтоб не попусту браниться, так и сделали они…
А потом уже царица принесла иные дни.
Как Россия полыхнула среди собственных степей,
Так она не преминула этот вычесать репей.

То бы, может, не случилось, не Емелькин кабы сброд.
И царица б не решилась на казачий укорот.
Ей заботы неустанно, ей за веру отвечать.
Знамо – на руку султану лодки русские качать,

Чтоб и турку не  мешали, чтоб и лях доволен был…
То есть Риму и Варшаве тот Емелька пособил.
Навалил беды по плечи, распалил царицын пыл.
И предел казачьей сечи в результате наступил.

Богородица спасала запорожца много раз.
Но царица подписала с Богородицей указ –
Не для пущего разора, чтобы горе горевать,
А чтоб не было у вора и повадки бунтовать;

Чтоб никто не вздумал снова честь короны уронить;
Чтобы имя Пугачева навсегда искоренить;
Чтобы вновь, как на Яике, не затмило окоем;
Чтобы сталь казачьей пики не мутила водоем;

Чтобы враг не ведал хода у рубежной полосы
И кровавые невзгоды не ослабили Руси.
Знамо: попусту яриться не на пользу у родни.
И хоть русская царица распустила курени

И днепровские пороги зацвели, как бочаги,
Заросли везде дороги и погасли очаги, –
О судьбе своей тревожась как о счастье иль беде,
Не загинул запорожец в петербургской чехарде.

У царицы дум поболе, чем у беглого вора.
И сильней казачьей воли блеск царицына двора.
И гадать на чет и нечет не пустая ли туга?
И державе кто перечит, тот державе не слуга.

А нужны казачьи струги, охранять ее дабы.
И нужны державе слуги, а не беглые рабы.
В нужный час Екатерина в назидание векам
Переправы смастерила запорожским казакам.

И, когда на старой Сечи прохудились казанцы,
Недалёко-недалече появились кубанцы.
Все свершилось честь по чести и основ не потрясло.
А царицыно поместье новым краем приросло.

В бабьем деле мастерица, не намяв ничьи бока,
Приласкала та царица удалого казака.
Новых вотчин надарила вдоль иной уже реки.
И собою озарила вислоусые полки,

Чтобы племя то плодило и гремели их дела,
И кадили их кадила, и звенели удила.
Не дыша уже на ладан, полагаясь на чутьё,
Задышало новым ладом запорожское житьё.

Окрылёно русским зовом, перешло на самосев,
Между Крымом и Азовом аж до Каспия осев.
И в лихую перетряску, что смешала все концы,
Государынину ласку не забыли кубанцы.

Ни одной своей страницей не испачкали легенд
И не сбили под царицей бюлагодарный постамент.
Лишь на воздухе прилежно ветер треплет бунчуки.
Ведь до смерти с порубежьем обручёны казаки.

Потому что эти вежи и воротные столбы
Казаку и есть, как прежде, знаки славы и судьбы.
И не надо мыслить даже, памятуя про битьё,
Что права казачьей стражи кто-то отнял у неё.

На Урале и на Волге, на Амуре и Дону
Лижут ночь не только волки, завывая на луну.
И еще витают мысли о грядущей чехарде
И на Темзе, и на Висле, и еще незнамо где.

Как ни шатко и ни валко мы живем, а мир – сердит.
И казацкая закалка нам никак не повредит.
Где от веку нету лада, там до веку свой Кавказ.
Знаем только, что не надо казаку давать наказ.

И не зря он с места поднят, и не зря переселен.
Что он знает, то и помнит. Что он помнит, тем силен.
Плачет иволга на ветке, мирно дремлют курени.
Правду знали наши предки, правду ведали они.

И на этой пашне крепли и детей рожали тут.
Только в этом адском пекле кущи райские цветут.
Ходят павы и павлины, а в реке жирует линь.
И на тучные долины льется благостная синь.

Всё минует мимоходом, лишь конца не миновать.
Казаку перед походом любо землю целовать.
Только в ней казачья сила: и кормленье, и жильё…
А земля – она Россия, а казак – слуга её.

И вокруг не бездорожье, и воды полна река,
Хоть Кубань от Запорожья, безусловно, далека.
Но ее степей объятья так же стали горячи.
И пришлись казачьи кстати и папахи, и мечи.

Тут стареют тихо деды, вьют к обедне звонари…
Отошли былые беды, о почили все цари.
Ты о подвиге напрасном не тужи, казачий род,
А в своем наряде красном стой-красуйся у ворот.

За тобою вся Россия в чистом золоте церквей.
А когда придет Мессия – и ему вина налей.
Преломи на этом месте свой пшеничный каравай…
Что еще казачьей чести надо? – Пей да наливай!

За державные скрижали да былые времена,
Где на поле кони ржали и звенели стремена…
Вдовы те отголосили и попадали кресты.
И сыны своей России запорожцы – как и ты.

Купола ее святые иль не та же иордань?
На тебя не зря Россия возложила эту дань,
Эту землю напоила, чтоб не высохло зерно;
Это семя заронила, чтобы выросло оно.

И хотя не баловала, но вольна Кубань-река.
Справен меч и есть орало, тут и правда на века.

2009