Мозговые хроники 1. Правила

Я открываю тяжелый амбарный замок, открываю дверь, захожу в кладовку, все на месте. Я беру пакет, за которым пришел, и закрываю все обратно. Дважды проверяю, надежно ли закрыто. Надежно.
Иду по темному коридору, все как всегда, процедура последних семи с половиной лет. Тусклый свет ламп вроде как преклоняется пред моим спокойствием, моим величием и моей нескрываемой добротой. Я иду исполнять свой долг. Коридор заканчивается большой дверью, дверь ничем не примечательна, но я всегда разглядываю ее, прежде чем войти. Обычная железная дверь, со звукоизоляцией, чтобы звуки из комнаты не доходили до любопытных в коридоре. Правда в коридоре никого нет, да и вряд ли появится. Перестраховка. Первое правило – «Свою шкуру нужно беречь». Я открываю дверь.
Зайдя в комнату, я ищу переключатель, чтобы включить свет. По комнате слышны шорохи, сдавленное напуганное дыхание, легкий стон. Щелк, свет включен. Глаза немного должны попривыкнуть к этому яркому свету, белый блеск в моих глазах рассеивается, и я вижу ровно то, что хотел бы здесь видеть. Порядок.
Большая белая комната с мягкими стенами, похожими на матрасы, без мебели, без единого предмета, заполненная ими. Яркий белый свет флуоресцентных ламп слепит их, хоть они практически ничего не видят. Они жмутся, засовывают головы меж ног, прижимаются к полу. Все взгляды вниз. Это хорошо. Дам им пару минут. Один из них замечает меня, правда он видит только мой силуэт, но его мой вид приводит в восторг. Он знает, зачем я пришел. Все-таки есть у них разум. Мне это нравится, сегодня ему это зачтется. Второе правило – «Всегда нужно хвалить верных».
Вот уже и другие замечают, все начинают учащенно дышать и скалиться – пытаются улыбнуться. Я выставляю в комнате складной стул, который расчетливо взял с собой. Все в предвкушении. Усевшись, я вскрываю пакет. Они потихоньку начинают пододвигаться ко мне: кто ползком, кто на всех четырех. Те, что покрепче, идут на задних конечностях, слегка подпрыгивая и иногда упираясь руками, прямо как обезьянки. Двадцать их, моих верных и любимых. Правило номер три – «Всегда заботься о том, кто тебе дорог».
Достаю из пакета пачку бумаги и начинаю шелестеть ей… для затравки. Если что-то можно подать лучше, стоит это подать лучше, тогда и отдача будет больше. Я вижу, как они радуются, как в их мутных, будто пленкой закрытых глазах мелькают искорки. Они принюхиваются, точнее пытаются принюхаться, по привычке, у них нет обоняния. Они и не слышат шелест бумаги, у них нет слуха. Но я знаю, что они понимают, что я делаю, возможно, улавливают легкие вибрации. Все-таки, со столькими отсутствующими и посаженными органами восприятия оставшиеся должны были стать лучше. Осязание, хорошая штука.
Я достаю ручку, запах чернил, для меня, не для них. Начинаю писать на бумаге. НАДЕЖДА. Обожаю свою работу. Отрываю кусочек бумаги с написанным словом и выкладываю перед собой на руке. Они осторожно начинают тянуться, передние конечности вытягиваются, разжимаются части, предназначенные для хвата. Тот, что первым меня увидел, сидел ближе всех, поэтому он первый достал кусочек с бумагой. Затем он начал отползать от меня и остальных. Загнув задние конечности под себя, в позу лотоса, он даже стал похож на человека. Наверное, это все из-за одежды, из-за практически идентичного строения с нами, с людьми. Он одет в белую футболку и в белые штаны, почти все так одеты, некоторые одеты в белые пижамы. Самые слабые одеты только в штаны, наверное, футболки у них отобрали те, что покрепче. В темноте. Я не осуждаю их, тут холодно по ночам. Отопления нет. Выживает тот, кто хочет выживать, и кто делает что-то для этого. Люблю смотреть на них, они как дети. Когда я вернул свой взгляд на него, он уже приступил к сути дела. Передними конечностями, которые, по сути, не отличаются от наших рук, он слепил из бумажки шарик. Его рот приоткрылся, желтые зубы разомкнулись, и тонкий иссохший язык с небольшим сгустком слюны потянулся к шарику. Смочив его настолько, насколько позволяло это количество слюны, он запихнул бумажный комочек себе в рот и начал жевать его. С легким причмокиванием, с закрытыми глазами, подняв лицо кверху, он поглощал бумагу. Представляю, как развито у него вкусовое восприятие. Постепенно комочек размягчался, и вот уже большая часть его растаяла и ушла по пищеводу вовнутрь, мелкие остатки прилипли к зубам. Один есть.
Отрываю кусочек бумаги, пишу на нем. НАДЕЖДА. Отдаю второму. Он больше и толще остальных, 60 сантиметров в диаметре, при высоте в 180 сантиметров, наверное, самый сильный здесь. Он с жадностью запихивает кусок бумаги, не сминая его, в рот. Так торопится, что кусает себе фаланги пальцев. До крови. Проглатывает, не прожевав. Затем растолкав столпившихся уползает в угол.
Отрываю, пишу, отдаю, отрываю, пишу, отдаю. И так 19 раз, но что-то не так. Где еще один? Оглядываю комнату. Не заметил его в белой одежде на фоне белых стен, кожа у него тоже белая. Сидит в дальнем углу комнаты и опустошенно смотрит в стену. Он не ест, мой приход его ни капли не заинтриговал. Осмотревшись, я вдруг замечаю, что все, поглощая бумажные кусочки, озираются на того, что в углу. С опаской. Наверное, боятся, что я разозлюсь, что он не ест, и перестану кормить остальных. Несчастные. Так похожи на людей. Но я добрый, я не буду срываться на них. Правило номер 4 – «Всегда проявляй милость».
Подхожу к отрешенному, поворачиваю его к себе лицом. Взгляд совершенно пустой, он смотрит сквозь меня. Не моргает. Может он сдался, может он мыслит? Нет. Пустой взгляд есть пустой взгляд. Пытаюсь растормошить его. Не помогает. Надо будет доложить об этом.
Уже собрался уйти, как вдруг мне к ноге подползает тот, что увидел меня первым. Точно, надо же его премировать как-то. Отдаю ему порцию отрешенного. Он проделывает заново свой ритуал. Затем опять прижимается к моей ноге. Я кладу ему на голову свою руку. Такая холодная лысая голова. У них не растут волосы. Он смотрит на меня, хоть его взгляд мутноват, он полон любви и обожания. Благоговения, может быть уважения, хотя нет, они не умеют уважать. Ухожу. Выключаю свет. Их дыхание сразу становится медленнее, размереннее, тише. Все перестают двигаться. Закрываю дверь, на двойной замок, проверяю, заперто ли. Заперто.
Иду по коридору, размышляю. Тусклый свет коридорных ламп идеален для моих размышлений. Хорошо ли я о них забочусь? Могу ли я о них заботиться лучше? Все это временно, им станет лучше. Все хорошо и идет по плану.
В конце коридора прохожу пост контроля. Заполняю формуляр.
- Как все прошло?
- Все как обычно, за исключением одного, один отказывается есть, по-моему, его мозг более не функционирует.
- Я проверю, не волнуйтесь. Кстати вас хотел видеть шеф. Зайдите к нему.
- Прямо сейчас и зайду.
Пост пройден.
Кабинет шефа: стол в два раза больше моего кабинета, портрет его шефа на стене, портрет главы всей системы в рамочке на столе. Вот и весь кабинет. А в нем сидит мой шеф: в два раза толще меня, с нашивкой на пиджаке, что он главнее меня, с визиткой в кармане, что он главнее меня.
- Заходите. Как все прошло?
- Система работает, но я рекомендовал бы увеличить концентрацию наркотиков в бумаге и увеличить долю спирта в чернилах на 15-20 процентов. Все-таки еще ощущаются какие-то социальные и личностные аспекты в их поведении. Каждый из них до сих пор принимает дозу по своему, какие-то мелочи человеческие все еще проскакивают. Мне кажется большинство из них все еще понимает, что с ними происходит.
- Увеличить дозу, дороговато это. Да и риск велик, их жизненные показатели и так практически на нуле.
- Риск есть. Сегодня уже один вроде перестал реагировать на что либо. Овощ, знаете ли. Но риск есть сам по себе, хотя бы в самом существовании исполнения нашей затеи. Я бы все равно рекомендовал увеличить интенсивность процесса.
- Хорошо. Только смотри мне, чтобы они не сдохли все там. Ты отвечаешь за них, а мне отвечать за тебя, если ты испортишь все.
- Я думаю, скоро все закончится, и можно будет наращивать их физическую форму. Месяц, не более.
- Я надеюсь. А что там с овощем?
- Не волнуйтесь об этом.
- Хорошо. Свободен.
…
Прошла неделя, как отрешенный не ест. Я постоянно наблюдаю за ним. Его мозг прекрасно функционирует. Он сознательно не принимает дозу. Удивительно, что он держится, будучи наркоманом с почти восьмилетним стажем. Удивительно, что он жив еще. Голод и ломка давно уже должны были убить его. Он сидит и смотрит в стену.
Не обращать внимания. Если хочет, пусть сдохнет. Правило номер пять – «Не поддаваться на провокации».
Прошла еще неделя и он умер. Ладно, девятнадцать тоже хорошо.
Прошла еще неделя. Они все изменились. Его смерть засела у них в мозгу. Я вижу это по глазам, они мне не верят, сознание возвращается. Думаю это из-за возрастающей человеческой воли, а смерть – катализатор.
Прошла еще неделя. Мне кажется, что перед тем, как я вхожу в комнату, они шепчутся. Наверное, это паранойя. Речь полностью стерта из их памяти. Однако думаю пора доложить об этом.
Еще неделя. Мне кажется они делают вид, что принимают дозы, а потом выплевывают, надо проверить.
Прошел день. Мы нашли за матрасом в стене бумагу. Кто-то додумался вывести их в другое помещение, и одного из них каким-то образом потеряли. Думаю это саботаж. Революция. Не важно. Все кончено.
Это моя последняя запись в мозговом журнале. Сегодня должен был быть день нашего триумфа. Идеальный план, но, видимо, все мы люди… Столько лет правления, все это время мы старались взять в полное подчинение тех, кто нам дал власть. Развал всех сфер человека, интеллектуальная деградация, всего этого было мало, люди все равно были агрессивны. Поджатые к стенке они огрызались, не хотели служить нам. Программа по уничтожению личности должна была сработать. Она работала, просто нам не хватило контроля над ситуацией, не хватило понимания процесса. Того парня надо было сразу изолировать. Вот и все. Для нас это провал. И, скорее всего смерть. 
Меня казнят. Почему? Ведь я следовал пяти правилам, ведущим к успеху.
Первое правило – «Свою шкуру нужно беречь любой ценой».
Второе правило – «Всегда нужно хвалить прислужливых».
Правило номер три – «Всегда заботься о том, кто тебе полезен».
Правило номер четыре – «Всегда проявляй милость, ибо милость есть власть».
Правило номер пять – «Никогда не давай волю эмоциям».
Я им следовал…