Сотвори себя! фантастический реализм

     КАК БОЛИД! 

     Словно волшебно влюблённый, узнав о предстоящем свидании, весь в трогательных предчувствиях; словно бутон цветка перед актом раскрытия, полон сил и удивительной энергии, так и Эжен Свид, проводивший три последних года всё лето в горах в высокогорной экспедиции, был весь в таинственных предчувствиях предстоящего отпуска, который было решено наконец-то посвятить развитию, описанию, оформлению в доступных формулах и словах своей удивительной идеи, которая неожиданно обрушилась на него столпом света ещё в студенческие годы.
     О, тогда было намного проще:  Эжен, выпускник биологического факультета, добился разрешения у милой профессорши с кафедры психологии писать дипломную работу совершенно не по профилю — при одном её условии: если эту работу покажется ей невозможным выставлять для защиты, Эжен будет сдавать госэкзамены. И долгих шесть месяцев он горел, был сконцентрирован, читал и писал только на заданную тему: Идея новой системы обучения в вузе.
     Толпы поклонников и поклонниц бродили за ним в студенческом общежитии, перед которыми он развивал философские и психологические аспекты своей системы… «Ты промелькнул среди нас, как болид на небосклоне!» — писал ему потом его друг Дима Романов. «Промелькнул» – потому что на завершение работы не хватало времени, а шесть месяцев пролетели, как один день!
     Потом было много сложнее: работа в школе, а затем в научной лаборатории, занимала много времени, но интерес к теме не ослабевал, поэтому кроме работы он проводил долгие часы в библиотеке за толстыми фолиантами, делал выписки, читал почти всё, что было опубликовано начиная с дореволюционных времён.
     И вот теперь… Как и в студенческие годы, Эжен загорелся: построил себе пульт для работы стоя, достал припрятанное кимоно и решил, что в коротких перерывах будет выполнять каратеистские каты! Месяц борьбы!
     И вот день настал. Чашечка крепкого кофе по-турецки с ломтиком лимона, и — в бой: чистый белый лист бумаги — как божество! —  ждал его, и и толстая пачка бумаги была в запасе – что ещё надо молодому человеку?! 
      
   — Если сам Бог творил с помощью слова,
     то первым актом было — творение самого слова!
     Сами слова должны быть наполнены такой гармонией —
     как в заклинаниях или стихах,
     тогда и слова сами по себе смогут творить!.. —
     размышлял Эжен.
    
     Философские размышления странным образом складывались в свободный стих, но пора браться за дело. Сначала нужно составить в общих чертах план работы, чтобы день за днём выполнять намеченное…


     СРАЗУ И ЦЕЛИКОМ

   
     Да, в любой работе сначала нужно в ясных образах представить себе план.
     Эжен Свид вывел на белом листе первое слово: «Введение». Чернила густо лились с золотого пера, и сам процесс написания был ему приятен. Итак, во введение нужно определить суть всей завершённой работы, возможно, коснуться слегка того, как возникла сама идея, как обрушилась она на него, как произошёл этот духовный прорыв.
     Впрочем, наиболее кратко суть уже была выражена им в краткой формуле.
     Если раньше перед человеком и человечеством была поставленна задача: «Познай самого себя!» , то теперь…
    Эжен бережно снял со стены двенадцатиструнную гитару, вдарил по струнам и запел прикрывая глаза и устремляясь в бесконечность:

     Новую заповедь
     Даю тебе, человек:

     Сотвори самого себя!

     С детства твори в себе
     Создателя,
     Создавай творца!

     Он нервно рассмеялся: да, если введение будет начинаться с песнопения, то это отпугнёт любого профессора, ведь любой профессор — это единственный высочайший специалист и интеллектуал в узкой научной сфере. Прочитав нечто поэтическое, он сразу схватится за голову.
     Эжен вспомнил своего друга, Сашу Присного, который уже на первом курсе твёрдо знал, что станет профессором энтомологии и каждодневно напряженно  искал ту узкую нишу, в которой непременно должен был себя проявить. Впрочем, это не мешало и ему писать стихи. «Возможно, это нас и подружило!» — подумал Эжен, — «Но то, что ты станешь профессором, Саша, — дело времени и удачи, а вот мне с моей разбросанностью не быть им, видно, никогда!»
     Эжен задумался. Как, будучи студентом кафедры биохимии растений, он все свои силы и всё своё время, кроме занятий в лаборатории и лекций, посвящал изучению философии, психологии, педагогики, изучал поэзию!.. Как ему вообще удавалось, и неплохо, сдавать все экзамены и зачёты. И вот на четвёртом курсе был какой-то прорыв: всё сразу стало с головы на ноги, новая система явилась ему — сразу и целиком…
     О, как хотелось тогда сразу всё бросить — что: университет? своих любимых друзей, подруг? Но какие были порывы! Эжен даже написал отцу — туманное письмо: об открытии, страстном желании заниматься разработкой темы… Ответ отца был мудр и прост. Он ссылался на важное качество мужчины доводить начатое до конца, совсем не давил своим мнением, считал, что решение Эжен (как это сын давно уже делает!) должен принимать самостоятельно, но вскользь упомянул и о своем мнении, что было бы лучше закончить сначала университет, а уж потом наверняка откроется возможность — «какие наши годы!» — заняться доведением идеи до логического завершения и написанием научного труда!
     И вот этот миг настал! Итак, нужен был ясный план…



     НИСХОЖДЕНИЕ ИЛИ ВОЗНЕСЕНИЕ?

   
     Боже, как скучны все эти планы! Но ведь без чёткой структуры, ясной и простой, не обойтись! Но очень важно описание и самого рождения или зарождения идеи — как и почему случается такой прорыв. 
     О, это чудная эйфория нисхождения идеи — словно ощущение момента зачатия, когда вдруг в мгновение ока видишь — и это истинное прозрение — кого ты творишь!.. Эжен Свид блаженно погрузился, словно в нирвану, в чудное и трепетное воспоминание. Ему было так сладко и, одновременно, так тоскливо, как при воспоминании об утраченном рае.
      Духовные прорывы в чём-то все очень схожи, может быть лишь окрашены в другую гамму радужных цветов и несут другие вибрации звука и света. Они являлись Эжену после длительного напряжения всех духовных и физических сил, когда, казалось, он был на грани срыва, после достижения чего-то намеченного — неожиданно, в момент расслабления. 
     Предшествовало рождению его идеи одно из самых ярких нисхождений,  только лёгкое воспоминание о котором вызывало у Эжена трепет и блаженнейшую улыбку. Это случилось в коридорах университета, когда было уже ясно, что после сложнейших экзаменов, он принят в университет и смог добиться — великая удача! — что ему будет предоставленно и место в общежитии, и будет выплачиваться стипендия.
     Эжен просто шёл по коридорам университета, слух его выделил вдруг  из общего многоголосого лепета единый девичий голос, он увидел её, и вдруг неожиданно, как ему показалось, на неё и на него обрушился, словно водопад, поток света, голоса, небесной музыки — вибрации пронзили всё его тело. Это длилось несколько мгновений и, казалось, бесконечно…

     Этот столп уходит в бесконечность.
     Он — свет!
     Какой-то радужно-весёлый!

     Обрушивается водопадом –
     так струи его сильны
     и так звонки!

     И неожиданно-нежданно –
     без всяких видимых причин,
     в одно мгновенье!

     И то мгновенье растворяет
     все представления
     о времени-пространстве.

     Ты словно в пятом измерении:
     струится свет — её глаза,
     её улыбка, по-детски сладкий смех,

     какая-то нечаянная радость,
     а перехватывает дух
     и замирает сердце.

     И это ощущенье эйфории:
     как-будто ты вознесся на вершину
     горы и — вот он, горизонт!

     И мотыльки-стрекозки кружат,
     цветочные поляны
     полны весенним зудом,

     жужжит и кружится истома
     и в животе, и в сердце,
     и подступает к горлу

     песней тоски
     прекрасного несбывшегося
     реального живого…

     Вибрируют — и воздух, и ресницы.
     И ты — как-будто рядом.
     И вы — одно!

     И над тобой — такой же столп!
     И так же светел он,
     и два столпа мгновения — едины!

     Когда обрушилась на него его идея, было также нечто подобное, но почему?..

 

     ОСЛЕПИТЕЛЬНЫЙ ПОТОК


     Боже, этот свет! Он не давал Эжену  покоя, проникал в самые глубины. И где эта — бездна души? Куда влекут потоки познания? Какая взаимосвязь между центром космоса и душевным центром? Почему все потоки едины? Что лежит в их основе — может, вибрация, дрожь? (Очень хотелось бы вычислить её частоту!)
     Слияние духовного проникновения и научного мышления тошнило кошмарным диссонансом.
     Уже третьи сутки – да, третьи сутки, и день и ночь — Эжен неимоверной волей подчинял свой дух только одной теме, третьи сутки перечитывал он  конспекты, третьи сутки горел, мало ел, работал и работал!
     Что там пять лет, угроханные на прочтение и конспектирование всего, что было посвящено высшей школе, начиная с девятнадцатого века?!
     Он общался с Пироговым, великим хирургом, теоретиком и практиком, проникал в суть его статей о высшей школе, ему казалось, он понимал великого!
    Но никто, никто (и Пирогов!) не говорил и не писал о системе, как целом, никому ещё не приходила мысль и мужество рассматривать её целиком!
     А почему — ему? зачем? О Боже, ведь надо работать и работать! Трудиться, как Пирогов — у хирургического стола: нужно резать по живому, вырезая всё ненужное!
     В своей системе Эжен должен был, к тому же, соблюсти золотую середину между его стремлением развивать всесторонне развитую гармоничную личность с необходимостью иметь «на выходе» специалиста высшей квалификации. И Эжену казалось, что он нащупал принцип, когда лекции, будут соответствовать современному развитию науки, а фундаментальные знания будут отданы, наконец, самостоятельному изучению и обсуждению в студенческой группе.
     Он также зримо увидел – принцип системы, когда поток информации, знаний и умений можно будет направить от старшекурсников к новичкам, а поток идей — от первокурсников к выпускникам и далее – к профессуре!
     Именно здесь, на этом месте, на него обрушился снова поток света: именно управление потоком информации, знаний и умений сулило успех! Ослепительный успех!
    
     Опять поэзия!  И опять реальность!
     Он вспомнил свой стих:

     И музыка — нисходит! и слова!
     Вино как молодое бродит,
     От счастия кружится голова,
     И золотым пером поэт стихи выводит.

     Нисходит музыка! Слагаются слова.
     Дыханье моря обретает образ,
     И пенье пены кружит кружева
     Словес и Музы слышан голос!

     Вино так молодое бродит:
     Живые рвутся пузырьки в простор стихий…
     Поэт златым пером слова выводит,
     Увидев Музыку! — так зарождаются стихи.
   
     Всё, на сегодня хватит, пора бы и поужинать. Эжен начал грызть свежезажаренного молодого барашка, вонзая в него белоснежные зубки и погрызывая сладостные косточки, он обильно запивал лёгким красным вином и даже рычал, как кот, и вдруг…  у него обломался коренной зуб!..



     МЫШЬЯК

     О, Эжену Свиду бы хорошо известен этот извечный принцип: если близка цель, скажем горная вершина, и ты начинаешь к ней идти, страстно желая её достигуть, обязательно начинают возникать непредвиденные трудности, и чем ближе цель, тем выше их опасность.
     Поэтому на вреднющие факторы нужно реагировать очень серьёзно и сразу, и Эжен не стал откладывать поход к зубному врачу в долгий ящик, и даже, сев во врачебное кресло, проявил достаточное мужество (или типичную мужскую глупость): он попросил сверлить зуб без анестезии.
     Врач улыбнулся и с наслажением начал прорываться к живому нерву. Эжен терпел, а крутые слёзы уже заполняли его томные глаза и вдруг хлынули солёными потоками по загоревшим щекам. Мгновение, и он потерял бы сознание, ведь бормашина вскрыла измученный нерв, но врач был уже вполне доволен собой и проделанной работой. Он отвёл бормашину от  вскрытого зуба,  приготовил мышьяк заложил его в рассверленное дупло и покрыл временной пломбой.
     — Через три дня нерв будет мёртв, — сказал он уверенно, — тогда анестезия уж точно не понадобиться, — он усмехнулся, — и я поставлю вам постоянную пломбу!
     Зуб болел теперь постоянно, там под временной пломбой шла отчаянная борьба не на жизнь а на смерть: яд всего живого — мышьяк — должен был убить живой нерв, связанный со всей нервной системой, и зумер боли превратился в неприятный  монотонный звук.
     Но Эжену нужно было работать. Он только временами отвлекался, чтобы проделать каратеисткие каты: рассекая воздух ногами и руками, наносил проникающие удары, невидимым для окружающих, противникам, раскидывал их по углам комнаты и вновь брался за написание научной работы.
     День за днём духовная работа набирала силу: Эжен превратился в дух, он даже ощущал в себе повышенную температуру, какое-то горение огня охватило всё его тело и душу, работа так увлекала, что он уже почти не отвлекался на поэтические вольности, только временами образы юных дев всё ещё мелькали перед ним.
     Теперь он мог легко объяснить, почему Лариска Кожемякина при первом свидании с ним, достаточно им было коснуться друг друга, потеряла сознание. Ещё бы! Он пожалел её тогда, чтобы насладиться после… «О, нет, не отвлекаться — работать, работать и работать!»
     И это удавалось — настолько, что Эжен напрочь забыл про свой зуб и то, что должен был прийти к врачу ещё раз через три дня.
     Опомнился он только на пятый день, побежал, как ошалелый. Ему повезло, что врач сразу смог его принять. Он легко вскрыл бормашиной временную пломбу, разумеется, даже не предложив сделать сначала анестезирующий укол. Вставил в канал зуба тонкую в виде винта стальную спицу и стал накручивать на неё нерв — слёзы опять хлынули у Эжена ручьём: нерв и на пятый день был жив-живёхонек!
     Ничего не понимая, врач в отчаянье рванул живой из живого нерв. Удар пришёлся по всей нервной системе и по каждой отдельной клеточке организма Эжена: они вдруг все синхронно начали вибрировать, как ему показалось, с частотой самой низкой ноты рояля или даже чуть ниже самого нижнего слышимого звука. Теперь каждая клеточка и синхронно с другими такими же клеточками дрожала — так, что зуб не попадал на зуб.
     Пришлось положить в канал зуба лекарство и сделать снова временную пломбу.
     Эжен шёл домой и чувствовал: всё клеточки синхронно вибрируют, он весь целиком вибрирует!..

    
     ЛЯЛЯ
    
     Вырванный из зуба живой нерв, как медиатор, тронул басовую струну тела Эжена Свида, как медиатор — каждую его живую клеточку: теперь они все вибрировали — и вибрировали в унисон, его тело издавало, как ему показалось, низкочастотную ноту или гул.
     Очень удивило Эжена и то, что вибрация тела не прекратилась и на следующий день, и даже слегка усилилась, когда ему  в голову пришла пара новых идей.  Весьма странное ощущение — вибрация тела, некая, почти любовная, дрожь: Эжен вспомнил своё первое прикосновение к Ляле Кузьминой — было нечто подобное, но тогда дрожание, лёгкое, словно бабочки вылетали, исходило из живота, теперешнее было много сильнее, казалось, вибрирует не только его тело, но и его поле!
     Но это нисколько не мешало писать. Писалось легко, понятия взаимодействовали и перетекали одно в другое. Эжену удавалось найти в системе новые методы мотивации, гармонизировать индивидуальную работу студента с групповыми усилиями в освоение знаний и умений. Система выкристаллизовывалась всё отчётливее и, казалось, уже ничто не сможет помешать её завершению, разве что милые воспоминания о студенческой жизни, которые временами всплывали в памяти...
     Ляля Кузьмина, та самая, из коридора, по моновению волшебной палочки, оказалась в его группе: он мог контактировать с ней не только на лекциях, но и на практических занятиях. Эжен действовал решительно: выведал у подружек телефон, позвонил вечером, говорил что-то абстрактное, кажется, о какой-то звезде на небосклоне, попросил спуститься через пять минут в подъезд. Натиск был решителен и точно рассчитан: Эжен знал, что Ляля только что пришла домой, была ещё одета, отказать было просто невозможно: либо скучный вечер, либо новая, как Эжен предполагал, для Ляли встреча, и она согласилась.
      А дальше были сплошлые промахи: Эжен был слишком несдержан, слишком активен, слишком напорист, и сразу стало ясно, что он влюблён по уши, а Ляля — ещё нет! (Эжен ей просто нравился).
     Именно эта супер-дурная атака и сыграла роковую роль. Эжен добился слишком многого — он уже и целовал, и обнимал её – и оттолкнул милую-милую, ещё влюблённую в кого-то другого, Лялю. 
     После этого добиваться её пришлось целых пять лет, когда и звезда на небосклоне обрела истинное значение — как единого центра мироздания, когда все устремления сконцентрировались в одной точке вселенной, а чувство взрастало внутри — скрытые от посторонних взглядов.  Когда его друг, Дима Романов, открыто целовал свою подругу, Эжен позволял себе лишь легкую иронию обращений и намёков, а ведь были и летние месяцы биостанций, когда душило запахами свежескошенное сено, когда звёзды вели весёлый хоровод, когда кровь бурлила и кипела в жилах Эжена, а он вёл жизнь монаха.
     Сколько подружек было влюблено в него — он даже не предполагал, просто писал стихи, пел песни, наполненные тоской одиночества, и погрузился с головой в изучение теории отражения, психологии и педагогики.
     Именно тогда он пришёл к выводу, что если Бог есть, то должен быть в любой точке вселенной, если он живой, то должен быть хорошо организован, и планеты, такие, как Земля, непременно должны быть его, Бога, нервными клетками, а слово или желанье Божье должно обладать мощнейшей энергией.
     Именно тогда, когда возникли эти воспоминание, и случилось нечто необъяснимое: вибрация тела Эжена усилилась, и вдруг в серванте начал звенеть хрусталь, послышался гул, стены дома начали дрожать низкочастотной дрожью и заходили ходуном — тряхнуло не на шутку.
      Эжена ошарашило: ему показалась знакомой частота гула землятресения, да он и сам продолжал всё ещё вибрировать…



     МАРУСЬКА

     Странно устроен всё-таки мозг человека: отголоски воспоминаний накатывают в сознание без воли и желания, они живут как бы параллельно — с основной работой, с творчеством. Но есть всё-таки и воля, она-то и подчиняет весь организм, весь дух — творить!
     Эжен Свид  мог подчинить себя единой цели, он сосредоточился над написанием своей научной работы, хотя дрожь тела не проходила, а временами даже усиливалась.
     В это время над его городом, кроме жары, образовалась сизая дымка, стало ужасно душно, навис тяжёлый смог, и даже ночью температура не снижалась ниже тридцати по цельсию, а днём, в тени, поднималась выше сорока. Благо температура воды в водопроводе оставалась прежней, ледяной, ведь горные реки его родины текли прямо с ледников. Но спасал, как это ни странно, не ледяной душ, а очень горячий чай да чапан, восточный халат, естественный кондиционер!
     И работа! Эжен Свид напряжённо работал, а сейсмические станции фиксировали одно за другим целую серию землетрясений, эпицентр которых странным образом располагался хаотично, но вокруг его города, кружил, словно предвещая настоящую беду.
     Однажды тряхнуло довольно сильно. Странные совпадения, но землетрясение  как раз совпало с его дрожью! Оно совпало и с воспоминаниями, которые вклинивались в работу.
     …Эжен был на пике влюлённости, когда отправился на третьем курсе в экспедицию по реке Лене — от Якутска до Тикси, за Полярный круг. Вернувшись, он узнал, что многие студенки и струденты работали в приёмной комиссии, оставаясь в университете, работали там — и его друг Дима, и Ляля тоже!
     Удара ниже пояса никогда не ждёшь. От любимых — тем более! Когда Эжен появился на курсе, он почувствовал, сразу, что его как-то сторонятся, обходят стороной...
     Дима не сторонился, он подошёл сразу, но какой-то отстранённый: «Эжен, милый, я должен, обязан тебе сказать: я был вместе с Лялей, я спал с нею! Мы были близки!»
     Эжена передёрнуло. Он мог бы нанести такой удар! Кому? Самому любимому другу? 
     Странно, но именно эти воспоминания, когда Эжена «передёрнуло», совпало с мощным землетрясением, эпицентр которого как раз находился где-то совсем рядом. Предшевствовал ему ужасный гул, потом тряхнуло так, что книжки полетели с книжных полок, посуда стала вытанцовывать краковяк, а сиамская кошка Маруська прыгнула Эжену на плечи и выпустила когти всех четырёх конечностей в его загоревшую кожу — ей так хотелось вон, в глазах её был ужас, вылетали искры, она кричала что-то по-сиамски, но бежать было нельзя: во время землятресения проёмы в подъездах рушатся в первую очередь, Эжен это знал, он был непоколебим!
   
     Потом он напишет стих:

     Имя ей — Клеопатра!
     Нимбом окутаны уши.
     Мышек не ловит, зараза, —
     Мыши не водятся в доме.
     Нежится солнечный зайчик
     В шкуре её атласной.
     Это совсем не напрасно —
     Грезить о свежей соломе.

     Странные параллели, не так ли?! Но аналитическая способность мозга Эжена была неостановимой, странные совпадения чётко фиксировались: итак, его дрожь совпадала и, как Эжену показалось, предопределяла землятресения, предшевствовала им!..



     ГИПОТЕЗА

     Когда возникает любопытная гипотеза, необходимо её проверить экспериментально! «Неужели в самом деле своими вибрациями я вызываю землятресения?» — думалось Эжену Свиду, — «Какая-то мистика: неужели энергии духа хватает, чтобы содрогать Землю? Или напряжения уже созданы, а мне удаётся лишь лишь запустить пусковой механизм, как солдатам идущим в ногу через мост?  И уж совсем область фантастики: неужели кто-то пытается таким образом помешать моей работе? Бог ли, диявол?»
     В памяти всплыл образ: когда он был в другом городе и позвонил Ляле по междугородному телефону и монет было не так много, он сам, каким-то неведомым усилием воли замкнул что-то внутри междугородного телефонного аппарата, и мог говорить и говорил часа три, и тогда Ляля сказала: «Приезжай-же ко мне! Родителей не будет ещё часа четыре!» — и не поверила, что Эжен далеко-далеко!
     Совсем рядом было счастье близости! Почему же судьба посмеялась над ним? Или напротив, сохранила ему его самого, его платоническую чистую, такую страдальческую, почти космическую по силе и простору любовь?!
     Потом была земная жена, Алька Булгакова. Эжен вспомнил первую встречу:

     Я обнял её сзади.
     Две полные луны
     В руках затрепетали
     Одухотворены!

     Как юные газели —
     Желанье и испуг!
     Забьются вдруг форелью
     И вырвутся из рук.

     Но тут-же — снова в сети,
     Тобой опьянены, —
     Газели ли, форели:
     Две полные луны!
    
     Потом — новый город, новая недолгая жена, Лариска Кожемякина:
   
     Я сиганул через плетень,
     Желая преградить дорогу,
     И вдруг из-под бровей — сирень! —
     Прелестней не видал я сроду!

     Мне показалось, ты ждала,
     Кляня безмерную разлуку,
     И без сомнений отдала
     По локоть обнаженну руку.

     Я целовал тебя в ладонь
     И, с боем в сердце, до запястья.
     В глазах твоих, губах — огонь
     Сиял непознанного счастья.
 
     Нет, Эжен вовсе не был бабником и ему никогда не нравились простушки, для которых всё начинается с секса, он всегда любил или его любили беззаветно, как школьная подруга Нина Кузнецова. Бедная, сколько она его ждала — пока он учился в другом городе, пока учительствовал, вот и сейчас всё ещё ждёт, пишет диссертацию и ждёт!
     Эжен решился позвонить и назначил встречу — вечером дома у Нины, такое вот первое свиданье, казалось что деловое, ведь Эжен рассказал, что наконец-то нашёл время, чтобы закончить свою университетскую систему образования. Нина порадовалась, она была в общих чертах знакома, восхищалась открыто.
      Школьная подруга встретила его нарядной, и чудно-пахнущему столу с яствами так не хватало цветов и бутылки шампанского, которые, конечно же, прихватил Эжен. Они ели и пили с чудным аппетитом и наслаженим, шутили и смеялись, как дети, вспоминая школьные годы…
      И вдруг Эжен решился. Он рассказал, что может вызывать землетрясения.
      — Мы ж с тобой материалисты, Эжен, учёные, — сказала Нина, — ну, как это может быть?
      — Хочешь, и сейчас случится! — скзал Эжен, чувствуя как в нём вибрация начала усиливаться до гула…



    СЛАДОСТНЫЙ ПЕРЕСВИСТ

    Можно ли усилием воли своего духа, дрожью своего тела, явственно усилив её, вызвать  землетрясение? Эжен не сомневался в этом ни на секунду: достаточно ему было сосредоточиться на своей дрожи, на своей вибрации, как она начала усиливаться, как будто дух его тронул басовую струну тела. Мир на мгновение стал снова как бы нематериальным, как тогда, в мгновение его второго духовного опыта:

    Когда долгая земная
    Мне пронзила тело боль,
    И судьбы своей не зная,
    Что в сей миг сулит юдоль,

    Вдруг почуял, что положен
    Мне в земном пути предел,..
    В этот миг над моим ложем
    Светлый Ангел пролетел.

    И услышал за окном я —
    Неземной, небесный смех,
    И увидел, словно сон я, —
    Этот мир прекрасней всех!

    Он совсем нематериален —
    Радужный струится свет!
    И судьбою опечален,
    Я просил продленья лет.

    Был ли Ангел предо мною,
    Иль Его Пресветлый Лик?!
    Этой жизнею земною
    До сих пор я не постиг.

    Эжен однажды познал, что весь мир и есть эта вибрация — звука и света. И если вибрацией голоса можно заставить вибрировать целый огромный зал, сердца слушателей, то низкочастотная дрожь его тела каким-то удивительным сладостным образом воспринимается Землёй, и Земля начинает вибрировать в такт, пока что-то не случается с ней, и не выбрасывается огромный импульс энергии.
    Эжен усилил вибрацию, и в серванте с хрустальной посудой зазвенели, всё громче и громче, бокалы, всё заходило ходуном, прорвался подземный стон-гул!..
  — Нина, что это? Землетрясение?! — испуганно прокричала бабушка из соседней комнаты.
  — Всё нормально, бабушка, он больше не будет! — неуверенным дрожащим голосом отвечала бабушке Нина.
    Землетрясение прекратилось.
  — Но ведь это может быть просто совпадение! — проговорила Нина с надеждой устремив взгляд расширенных зрачков на Эжена.
  — Конечно, может быть, и совпадение, но ведь я специально приехал продемонстрировать тебе то, что произошло, и сделал это тогда, когда ты попросила?!..
    Эжен не стал дожидаться троллейбуса, решил пройтись пешком. Он знал, что доказал это в присутствии Нины: можно вызывать землятресения своим духом! Но это также может разрушить, стоит ему захотеть, весь город! Что Эжен никак не мог до конца понять — так это тот знак, который ему посылался: «Его теория может разрушить весь мир?!»
    Выстраивалась цепочка: как только он приближался к раскрытию её сущности, в нём усиливалась духовная энергия, а с ней и ощущение усиления вибрации. С помощью этой вибрации он мог вызывать землятресения, и мог разрушить всё вокруг!..
    «О нет! Хватит! Воскурю-ка я лучше сегодня кальян, пусть вибрируют слова, которые придут в моё непутёвое сердце…»
    Эжену так нравился весь этот мир, весь этот город, ведь с окружающих его предгорий спускалась уже предутренняя свежесть и прохлада, и дрозды начали будить своих подруг сладостным пересвистом.



     ДОМ ДЕТСТВА

     Придя домой, Эжен Свид распахнул окна ночной прохладе и, укрывшись толстым одеялом, провалился в сон.
     Он опять летал, как в детстве: простым усилием воли взмывал над землёй — к облакам и за облака, а потом снова возвращался, всегда над родительским домом, что-то притягивало его вновь и вновь.
     Эжен взмывал снова вверх, пытаясь понять, как это у него получается? Чтобы так лететь, не надо было затрачивать никакой энергии, движение не подчинялось законам механики: ускорение давалось легко. Также легко можно было зависать, при этом притяжение земли совсем не ощущалось.
     Во сне ему удавалось развить стремительную скорость полёта, но воздух и даже облака не оказывали сопротивления телу. Во сне же Эжен пытался анализировать свойства полёта, но никак не мог уловить его суть.  Он увидел вдруг тополиную аллею, посаженную вместе с отцом, пригорок, с которого он вместе с мальчишками смотрели на звёзды:
   — Если лететь прямо-прямо и долго-долго, куда прилетишь? — спросил его друг.
   — Если лететь прямо-прямо и долго-долго, прилетишь снова на Землю! — мгновенно ответил тогда Эжен.
     Ответ только казался парадоксальным, Эжен вдруг как бы увидел искривление пространства-времени, и был уверен, что ответ его правильный: в космосе, при очень большой скорости, всегда возвращаешься к истоку! К истоку движения. А самое главное, что откровение, низошедшее на него в раннем детстве, он не забыл.
     Но ведь сейчас Эжен летал не в космосе, а кружил над отчим домом, и его не смущало во сне, что и пригорка, и тополиной аллеи в действительности уже не существовало, на их месте была построена широкая дорога… 
     Но он совершенно отчётливо видел дом его детства: пригорок, тополиную аллею…
 

     О, этот случай очень давний —
     Из ранней юности моей:
     Нам глянулся пирамидальный
     Небесный говор тополей,

     Как шелестят они листами,
     И, не боясь земных оков,
     Стремятся в неба простор дальний…
     Отец нарезал черенков

     И у построенного дома
     (О, отчий дом! ты в сердце вновь!)
     Лопаты с помощью и лома
     Мечты осуществляли новь.

     И прикопав, довольно тесно,
     По обе стороны аллей,
     Мы ожидали с интересом
     Рожденья новых тополей.

     И черенки пустили корни,
     Весной — зелёные листки.
     О, как росли они проворно,
     Как стройны были и гибки!

     Они росли со мною вместе,
     Но обогнали быстро так,
     Что я аллеевой невесте
     Не подходил уже никак…

     И в памяти — раскаты грома
     Из ранней юности моей:
     Как у родного сердцу дома
     Шумит аллея тополей!

     Во сне ему показалось, что он температурит, как это бывало в детстве, что волосы и всё тело у него совершенно мокрые…
     Эжен откинул одеяло. За окном был полдень. Солнце палило нещадно.    
     «Ах, как я мог забыть закрыть окно?» — подумал Эжен, явно помня всё ещё свое сновидение, все его нюансы. Сон так увлёк его, что Эжен впервые забыл о таинственной дрожи-вибрации своего тела, с которой он просыпался и засыпал последние дни…



     РЕВОЛЮЦИОННАЯ ИДЕЯ
(Продолжение. Начало:  «Как болид!» — http://www.stihi.ru/2012/07/14/7089,
«Сотвори себя! фантастический реализм» — http://www.stihi.ru/2014/12/01/5107)

   
     ПЕДАГОГИКА ВУЗА

     Главными недостатками существующей системы образования в вузах Эжен видел то, что после глубокого погружения в предмет в период подготовки к экзамену, этот предмет был уже студенту не нужен: сдал экзамен — забудь!
     То что лекции повторяли учебники, а на лекциях студенты учились только конспектировать профессора.
     Практические занятия не были связаны с исследовательской работой.

     Эжен видел, что наибольшее погружение в изучаемый предмет происходит во время подготовки студентов к экзаменам. Именно в это время учебник прочитывается особенно внимательно, студенты запоминают важные постулаты и формулы.
     Именно результат экзамена, опасность быть не аттестованным, вынуждает их интенсивно работать индивидуально и в группах.

     Революционная идея Эжена была проста: перенести сессию (сдачу экзаменов по предметам) на начало семестра!
 
     Вступительная лекция декана, раздача учебных пособий, формирование из курса маленьких групп, которые смогут трудиться вместе, определение плана сдачи экзаменов. И вперёд!
     Самостоятельная работа студентов над учебником, ежедневное обсуждение выученного материала в группах. Занятие только одним предметом в течении недели.
     Сдача письменного и устного экзамена.

     Переключение группы на другой предмет: самостоятельная работа студентов над учебником, ежедневное обсуждение выученного материала в группах. Сдача экзамена.

     И так — шесть раз. Шесть новых предметов на семестр.
     Первые оценки выставлены, но они пока не решают окончательно судьбу студентов.

     Только после самостоятельного изучения студентами предметов и сдачи экзаменов  по этим предметам начинаются лекции научных сотрудников — по наиболее актуальным проблемам; лабораторные занятия по изучению научных методик по этим наукам, где необходимо проявить полученные знания.
 
     А студентам предлагается в короткое время выбрать темы, по которым они будут писать рефераты по всем предметам, чтобы выступить в конце семестра на студенческой конференции — сначала в группах, а лучшим — на курсе.

     Оценка за реферат суммируется с оценкой за сданный экзамен и её уровень решает судьбу студента.

     Что является преимуществом в предлагаемой Эженом системе?

     Самостоятельное изучение и групповое обсуждение предмета.
     Продолжение изучения предмета после сданного экзамена в лекциях учёных и практических занятиях. Закрепление полученных знаний.
     Разработка научных тем в рефератах, развитие способностей в написании научных статей и отстаивании своих идей  на конференциях.