Несуществующий маршрут из Проникновения за бугры

Вслед за старым троллейбусом провод искрит синью серною.
Нет там улицы, там — тёмной речки змея на снегу.
Нищих дач — там кривые скворешни фанерные,
И крольчатни без кроликов лепятся на берегу.

Лишь в одной закуте есть животное тихое, серое;
И пульсирует сердце в приятном пушистом боку.
Здесь я, верно, в гостях. А Москва где-то рядом, но целую
Вечность можно идти до неё по сырому снежку.

А хозяин прибрежного дома питается щуками —
Щуки ходят торпедами в чёрной как гроб полынье.
Сосны плачут от марта, как будто натёртые луком, и
Снеговая вода топит сени, а может, фойе.

И стою я по щиколотку в окружении
Наступающих вод, засучивших на бой рукава.
Где-то рядом гудит и шумит как котёл, тем не менее,
И троллейбусом молнии мечет старуха Москва.

Вот опять я на камне, и нет ничего кроме Яузы,
Окаймлённой бетоном, похожего на реку тут.
И желтеют дома учреждений, и выйти из паузы
Не могу я в течение сказочно долгих минут.

Но троллейбус подходит, дрожит остановка стеклянная.
Я вхожу и в дурацких тисках пробиваю талон.
Он сейчас повернёт в тишину, где сырая, сметанная,
Жирноватая вечность лежит, словно снег, словно сон.