Тише едешь - дальше будешь

Тише едешь
 – дальше будешь
      поэма

Колеса стук.
Колеса бряк.
Людей качает так и сяк.
Кто в отпуск едет,
кто домой.
С надеждой в веснах чумовой.

Змея вагонов по воде.
Она родимая везде.
Колдуют сиднем рыбаки
в низовье северной реки.

Колеса стук.
Колеса бряк.
Ребенок не поймет никак.
Земли всего-то полоса.
А где поля, а где леса?

Несется кола по камням.
И пена рвет себя в клочки.
Приманкой яркою дразня,
удачу ловят на крючки.

В вагоне чай.
В вагоне хруст.
Один плацкарт зачем-то пуст.
И не успеет глаз моргнуть,
займет местечко кто-нибудь.

Везут собачку и кота.
Постель до снежности чиста.
Смят не догаданный кроссворд.
Под стук колес, напевы нот.

Тише едешь – дальше будешь.
Уркнет пиво в животе.
Проводница дядьку будит:
«Вы сейчас выходите».

Беспокойство, толкотня.
Потревожили меня.
Разрешите-ка, мадам,
взять под вами чемодан.

Мы туда – они сюда.
Земляки навстречу едут.
Рельсы словно медом мажут.
Только  мед смела вода.

Боковушка – не верхушка.
Туалет – шагнуть ногой.
Мнем блином свои подушки.
Ты да я, да мы с тобой.

Ну и ну!
Плацкарт готовый.
Разбронили чью-то бронь.
Парень в форме, чернобровый,
на постель кладет гармонь.

Весь вагон на парня зыркнул,
всех восторгов не тая.
- Да неужто это Теркин?
- Да, ребята – это я.

Завтра День победы, братцы.
Едем в праздник-то какой!
Можно с вами бы остаться,
только мне пора домой.

- Расскажи, дружище, как ты,
где освоился вообще,
сколько сбил врагов ракетой,
что умеешь ты еще?
Мирный день кругом,
однакось,
уйму этим войнам нет.
Ты, сынок, сыграй-ка малость,-
крякнул седоусый дед.

Оживились все, проснулись,
тянут головы вперед.
Из соседнего примкнули,
Вася свой берет аккорд.

Загорелся глаз дедули,
щеки словно у юнца.
Лемеха мозги надули,
люди слушают бойца.

По стране герой идет.
Он мосты Невы разводит,
сердце трактора наладит,
Вася Теркин жив в народе,
Вася Теркин вечно жив.
Вася Теркин?
Что вы, братцы.
Вася Теркин вечно жив!

На гармони может сбацать,
солидолом двери смазать,
наточить вдове ножи.

То вприпрыжку,
то рысцой,
поезд вьется над водой.

Колеса стук.
Колеса бряк.
По коридору краковяк.
Вприсядку,
дробью,
так и сяк, а что качает –
то пустяк.

Боковушка – не верхушка.
Туалет – ступить ногой.
Мнем блином опять подушки.
Ты да я, да мы с тобой.

Давит кнопочки рука.
Всем потрафить – дело чести.
Чай, спанье, еда на месте.
Путь-дорога далека.

- Помнишь, Вась,
а помнишь, братец,
уносил, как ноги немец?
Дед поймал парнишки взгляд,
роль сыграть Василий рад.

- Помнишь, дед мой фронтовой,
ту помывку в земляной?
Целый взвод успел помыться,
перед боем освятиться.
Как-никак, а все же баня.
Как-никак, а все же пар.

Поезд выгнулся слегка.
Путь-дорога далека.
Подружились, как в траншее,
слыша байки паренька.

Ценный груз – вагон улыбок.
Выпить рюмочку не грех.
От курил до Кольских сопок
не печаль,
а только смех.

Растяни красу тальянку,
россиянам жару дай.
Паровоз пошел вприсядку,
жги, горлань, не отставай.

Оживи, душа гармошка,
жизнь вдохни в простых людей.
Руки Веры и Наташки
словно крылья лебедей.

На плечах платок цветастый.
Рассекал подол горох.
На постель упал мордастый
отплясался, как издох.

Все в движеньи на ура.
В теле адская жара.
Сахалинцы, где вы там?
Я еще раз наподдам!

Пой, пляши, моя страна,
там зима, а тут весна.

Не споткнись устало только.
Пыль подолом заметут.
Эй, Василий, то бишь, Теркин,
оставайся с нами тут.

Через Волгу на мосту
паровоза слышен стук.
День победы!
День победы!
Девки в пляску увлекут.

Тише едешь – дальше будешь.
Раззадорился народ.
Проводница между, про меж,
минералочку несет.

Шестьдесят семь полных весен
с той ужаснейшей поры.
Мчимся внутрь берез и сосен,
по воде и вдоль горы.

Роли сыграны парнишкой,
показал душевный рай.
А на самом деле – Мишка,
с ними ехал в дальний край.

Ну и ладно.
Ну и пусть.
Но зато пропала грусть.
эту ложная,
но суть.
***               
С гармонистом расставался
весь вагон в победный день.
Его путь до Арзамаса,
там добраться до Коваксы,
на соломенную лень.

Тут автобус.
Там пешком.
Через поле прямиком.
Налегке,
без сухогруза,
с пыльным, серым рюкзаком.

Там стада,  а тут картошка.
Парень бодренько шагал.
Трет бока гармонь немножко,
васильки, ковры ромашек,
ветер песни навевал,
парень весело шагал.

Пересолено – что надо.
Недосолено, как раз.
Кто-то ехал к Ленинграду,
Кто в тот самый Арзамас.

Размотало – раскидало.
Нитки  - рельсы по стране.
Огоньки в ночи мелькали,
елки лапами махали,
запыхавшись,
отставали,
отдыхая при луне.

Занавески словно флаги
за собою в даль влекут.
Чуть прихрамывая, шагом,
К кипятку гуськом идут.

У кого на ужин кура,
у кого лишь огурцы.
А всего наверно с фуру:
мяса, сало и хлебцы.

Ждет, волнуясь, проводница,
всю еду, когда съедят.
Мусор убирать придется,
эти выйдут – те сидят.

Чернопузые пакеты
в ящик все не поместить,
а на станции там, где-то,
из вагона их тащить.

Кто ее жалеет – в печку,
кипу выбросит газет,
но за то получит взбучку:
- Разве угля у нас нет?

Кто выходит – выходите,
да постельки прихватите.
Их в мешки надо впихнуть.
Эй, вещички не забудь!

Кто храпит,
кто тут же хочет,
воздух в легкие вздохнуть.
За окном упрямый кочет
до любви досуж своей.

Косяками там и тут
по земле родной, нарядной,
гуси важные идут,
и гусята тридцать кряду.

Тут снежок, а там цветы.
Впрямь весенние невесты.
К рельсам тянутся впритык,
им в вагоне нету места.
Вдаль от сопок и воды,
в тот покой простой, неброский,
мчится поезд перелеском,
ароматом тянет в дых.

По прогалинам видны
деревянные изломы.
Тьма бездонной синевы,
да гниющая солома.

Арзамасские пути.
Древней местности дороги.
Не проехать, не пройти.
В тех лесах оставишь ноги.

По России стук да стук.
Рельсы, сердце и вагоны.
Позади Полярный круг,
впереди Европы страны.

***             
Там разруха
 – там развал.
тишина, а не аврал.
на селе беду одну
видно вдаль и ширину.
 
Голотяпая земля.
Голотяпые поля.
Местные никчемны власти,
ничего здесь не сулят.

А в сердце стук.
А в сердце бряк.
Нет больше рук.
В полях сорняк.
Пустеет дом.
Пустеет мир.
Смотри вперед.
Смотри назад.
Село ревет.

Изба в слезах.
Жизнь не спеша.
Не ной, душа.
Над синевой
застойный зной.

Гладью вышитый рассвет.
Никого на улках нет.
Многие по небу ходят,
кто живой – на огороде.
Вот и весь житья секрет.

Ни гречихи – ни колосьев.
Петухов редки голосья.
Только квакши квакают.
Хоронить и то к погосту
скоро будет некому.

Тут старуха – там она
выживает вновь сама.

Уголек в печи дымит,
горб от тяжести болит.
Мир цивильный давит села,
никому и дела нет.

Бабки косят.
Бабки пашут.
Растуды житуху нашу.
На себе весь груз несут.
Вот тебе и масло с хлебом,
вот тебе и страшный суд.

Из трубы несется гарь.
Вечер дивный лечит даль.
печка русская, сырая,
в дом несет свою печаль.

Скособоченный косяк.
А подправить-то никак.
Лопухи с крапивой водят
многолетний краковяк.

Тише едешь - дальше будешь.
Горько зреет ягода.
Хочешь ехать – не уедешь.
да и ехать некуда.

Даль глубинная, большая.
Слышен голос поезда.
выйти теменью ночною
от крылечка боязно.

Спит луна в большом лукошке.
Ни огня.
Хотя б в окошке.
Расслабляют нерв немножко
 трель забавы - соловья.

На селе есть магазин.
Есть в сарае керосин.
Ежель что – зажжем лучину.
горевать тут нет причин.

Там-сям-семенам
жизнь весною снова дам.
Баня, тропка, огород.
Не хандри, честной народ.

Огуречики цветут.
Мало нас – но все мы тут.
Скоро, скоро две яблонки
горожанам плод дадут.

Без конца и без начала
огородится страна.
Там река водой пропала,
здесь поверх себя она.

Эй, на крыше всех миров,
слышьте, жители земные,
среди северных снегов –
вам не надо ль огурцов?

Если хочешь – приезжай.
Отдадим весь урожай.
Только для гнусавой мошки
прихвати большую ложку.
иль рукой ее хватай.
Рот смотри, не разевай!
А не то станешь закуской,
успевай только, глотай.
Будешь лаптем щи хлебать.
От коровы мух гонять.
Не найдешь иголку в сене –
на себя тогда пенять.

Здесь недорого гостюют.
К сеновалу пойдешь спать.
А без денег у нам приедешь –
мы задарим целых пять.

На крыльцо под вечер сядь,
чтоб подсолнух пощипать.
Ни коней, коров, овечек,
раньше их не сосчитать.

Все мелькнуло в той поре.
Было восемь на дворе.
Ребятишек тоже восемь
да картошка в кожуре.

Ныне некому играть.
Да и некому гулять.
В старом клубе
ветер-призрак
на дуде пришел играть.

    ***
Церкви в трещинах бока.
Ни главы – ни потолка.
С угрызением в нас смотрит
Бог угрюмый с высока.

Фрески целы – боже мой!
И Архангел – как живой.
А Христос ведет беседу,
старца трогая рукой.

Не изжитый стыд и срам.
Люди – мышью по углам.
Здесь живут по разным верам,
не заходят в этот храм.

Им бы пилы в руки взять,
да кусты внутри сшибать.
Кто бы чем,
глядишь и окна
тут надумали вставлять.

Репеём растет позор.
Гармонист берет топор.
Он огласки не боится,
настелить бы только пол.

Не хватает одних рук.
Словно вымерли вокруг.
Слышит ор по центру храма,
дыбом волосы не в друг.

В храме больше никого.
Пели только для него.
Успокоившись, почуял радость,
больше ничего.
Пот с лица рукой утер.
Взял затупленный топор.
духи знать, благодарили,
он умом потом допер.

Чих-пых-передых.
Где героев взять таких?
По земле сгибаясь, ходим,
нет путей пока других.

Бабкам здесь хвала и честь.
Молодые тоже есть.
Нет мосточка на болоте,
лень прибить одну лишь жердь.

Гармонист опять с пилой.
Бьется граблями с травой.
и полез по шею в тину,
мост наладить над водой.

Умывается жарой.
Тут конечно он чужой.
Наблюдают люди с окон
и старик, и молодой.

Он пошел к себе домой.
Бабки тут же за водой.
Мост перстом перекрестили,
вода сделалась живой.

И пошли, пошли гуськом,
кто с бадейкой, кто с ведром.
Никому не надо было,
ну, а тут и впрямь гужом.

Горожане в один миг,
сикось-накось-напрямик.
Словно здесь все так и надо,
словно сделано для них.

    ***
Гармонист успел прилечь.
Сто потов могло истечь.
Приютившая старушка,
затопила в бане печь.

Жах-жах-перебор.
От жары хоть на забор.
Звон в ушах,
как в божьей кузне,
баня – это русский дар.

Стены в смольной копоти.
По небесной милости.
Зарядился на все годы.
 Слава тебе, Господи.

С головы святой, до пят.
Небеса в него глядят.
Лемеха в груди ожили,
вроде больше не свистят.

По дорогам в лебеде.
На земле бои везде.
Тяпкой грядки промотыжить,
 не упасть бы в борозде.

То вприпрыжку – то в улет.
жизнь трудна под сельским небом.
Огурец с соленым хлебом,
квас ядрёненький в прихлёб.

Эй, приблудный, становись.
Из ведерка окатись.
И двуперстием на поле
вседушевно покрестись.

Тише едешь – дальше будешь.
Солнце целится в упор.
О прожитом не забудешь.
Двор, крылечко и забор.

А Василий, что Василий?
Гармонист есть гармонист.
По всей матушке России
ходит он под небом синим,
и душой,
и сердцем чист.
Слава, слава, гармонист!
30.04.12г.