Лиловые глаза следят за мною...

           Воспоминание

Ребенком я видел, как забивают вола,- это не страшно, когда идёт война, а дети и взрослые говорят о еде, о еде и о еде. Вола подвели к столбу, привязали верёвкой покороче, не пожалели охапку травы. Чтоб он тоже  ел и ни о чём больше не думал. Сколько раз подводили его к столбу и привязывали. Траву давали ему и прежде, это не могло его насторожить. Вол доверчиво смотрел на людей, на меня, он благодарил всех за внимание к нему, неторопливо захватывал живым языком вкусную ещё не подсохшую траву. Рогом качнул, мух отгоняя, взмахнул ленивым хвостом и грузно переступил с ноги на ногу: с работы он вернулся всё-таки. Это был покладистый вол, рудая шерсть на нём местами вылезла, в шрамах от кнута просматривалась кожа: кнут вливал в него силу, когда приходилось одолевать слишком большую тяжесть, особенно на подъём, по косогору. Шею покрывали следы от ярма и она напоминала кору дуба. Конечно, вол очень любил луг и, по-моему, небо. Когда он пил воду в тихой речке, то пил аккуратно и подолгу, сцеживая не втянутую влагу струёй с нижней губы. Если она никак не сцеживалась, он стряхивал её и тихо припадал губами к речке. Казалось, он старался не поднять рябь на воде: в ней отражались облака,- и ему не хотелось выпить их или согнать в сторону. Рассматривая отраженные облака, он думал о чём-то и был счастлив от мыслей животных своих. Затем возвращался к людям, его привязывали на ночь к столбу. Старик наш, единственный в деревне, ухватисто подхватил топор, поплевал на ладони, перекладывая топорище из руки в другую руку, два кулака обхватили полировку дерева - и... вроде послышалось, всё-таки он сказал: "Досвиданья!" или "Прощайте..."- уже как бы и с пониманием осматривая нас. "Здравствуй!"- он слышал часто, хотя произносилось это не ему персонально, всё же он был своим в любой компании, а люди, встречаясь, здоровались, а расходясь - прощались. Обух обрушился на крепкий широкий упрямый лоб. Как срубленный, вол рухнул со всех четырёх, и человеческий вздох вырвался из него. Может быть, это вздохнули мы - старик и я? Тут же волу перерезали шею. Выю. С пучком травы во рту, уронив на землю рогатую голову, он лежал ещё не разрезанный, вернее, не разрубленный. В лиловом огромном глазе его отражались облака - облака моего детства, моей деревни, моего времени, вол словно ловил эти отражения и уносил с собою... И облака, и меня вместе с войною...
С тех пор лиловые глаза следят за мною.