Заметки на полях 1965-1973

ПИСЬМА С БЕЛОГО МОРЯ 1965-66 гг.
ИЗ КРЫМСКОГО БЛОКНОТА 1967 г.
ВОСТОЧНЫЙ УЗОР 1972-73 гг.


***
Люблю возвращаться домой,
Сосать леденцовое „Здравствуй!“,
Особенно - лунной зимой
Из дальних и длительных странствий.
И после стремительных круч
На лестнице нашей пологой
На миг задохнуться... А ключ -
Как луч, освещает дорогу.
И жёсткий обветренный рот
Такая улыбка смягчает,
Как будто ключа поворот
В судьбе поворот означает...


***
Похолодали твои глаза,
Отшелестели мои шаги,
И растекаются голоса -
Как по воде круги...
Ну а на севере осень - так:
Бледное небо сползает вбок...
Прежде был день - с лосиный шаг,
Нынче стал - с воробьиный скок...
Здесь я рифмую изба - резьба,
И деревянный гудит настил.
Греет с чужого плеча судьба,
Словно бы кто-то за всё простил...


***
Отчего на душе тишина непривычная -
Как предчувствие светлых вестей?..
А вздохнешь глубоко - и заметишь первичное:
В паутине дождей и снастей
Всю гармонию мира со взмахами ровными
Вёсел, крыльев, смычков и ветвей...
Лес плывет по воде и челнами, и брёвнами,
Отраженьями изб и церквей...


***
Здравствуй, здравствуй... А у нас зима.
А у нас журчат по склонам лыжи.
Как медведи белые, дома
Жмутся к морю белому поближе.
Ну а море белое - везде:
Сметена метелями граница. -
Снежный штиль на суше и воде,
Словно жизни чистая страница
И земли начало... Здесь её -
До сих пор - младенческая смелость:
Оленёнок нюхает ружье,
Но отпрянет, испугавшись смеха,
Ни в перед на шаг - и ни назад...
Здесь такие звёзды - звонче камня!
Здесь по-детски  ясные глаза
У мужчин с багровыми руками.
Здесь не знаю, что я напишу:
Только письма? Очерк? Или повесть?
Не спешу. Туманами дышу,
И снегами, чистыми, как совесть.
И один-единственный ответ
Для твоих заботливых вопросов:
Знаешь, наш дрейфующий паркет
Иногда опаснее торосов...


***
Расплескались, расколышились снега,
Завертели, заметелили селенья,
Где накалывают звезды на рога
Большеглазые лобастые олени...
А вдали - на склоне глобуса и дня -
Стало солнце ананасовым и сочным.
Там пустыня, как собрание - меня,
Бедолагу-бедуина пропесочит...

Я  ж ступаю по колючей по росе;
Ни оленя, ни оазиса в бинокле:
Уродилась я на средней полосе,
Где березы в небо пасмурное вмокли.
Испекли меня на среду, как назло;
Средний вес, вполне упружистое тесто...
В середине беззаботно и тепло...
В середине так удушливо и тесно...

Что с тобой, Россия, всё мне по плечу
(Только ты пойми меня и не печалься)
Не хочу тебе я клясться, промолчу. -
Без того тебя обманывали часто.

Что с того, что я просторами горжусь,
Что не смею современностью гордиться...
В капитаны, понимаю, не гожусь.
В пассажиры, понимаешь, не годится...

Гнутся ветки - созревают кулаки...
Режут лямки, но движенье неустанно...
Запиши меня, Россия, в бурлаки -
Вдруг на мель тебя посадят капитаны...


***
Из под колёс река встает ребром,
Летит плашмя стремительное деревце.
А говорят, что где-то есть метро.
Наверно, есть. Но всё-таки не верится...

Здесь в сентябре ударил первый снег,
Бредёт к берлоге сонная медведица.
А говорят, что где-то снега нет.
Наверно, нет. А всё-таки не верится...

Когда в пурге не видно ни черта,
В любой избе ночуй, какая встретится.
А говорят, исчезла доброта.
Всё может быть... И всё-таки не верится...

Снега - по грудь, безмолвие - по грусть,
Не ближе цель - она с Землёю вертится.
А говорят, бывает легче путь.
Наверняка. Но всё-таки не верится...


***
За порогом ночь холодна как смерть,
Но куда шаги не кидай:
В маскарад огней или в снежный смерч,
Всё равно тебе - в никуда...

Не скажу „Постой!“, потому что фальшь
Ослеплённым еще видней...
Да и все мы лишь человечий фарш
В голубой мясорубке дней.

Чем же хуже снег: и душист, и волг,
Слышно, звезды звонят по ком...
И бруснику крови притихший волк
Слижет замшевым языком...

Только полно врать, попивая чай
И давить из брусники сок...
Ни один дурак от моих „Прощай“
Не дырявил себе висок.

И уходишь ты не в безлюдье льдов -
По ночному проспекту путь.
И из зёрен злых - из твоих следов
Что-то снова взойдёт... И пусть.

Вот зароюсь глубже в пушистый плед,
Уходя, огня протяни...
А уйдешь - и брошусь в метельный бред,
На скрипучий лёд простыни.


НОВОГОДНИЕ ТОСТЫ

Очевидно, правильно - хвоя.
Вероятно, правильнее - хвоя.
Не в себе - не значит, что твоя...
А вдвоём - не просто слитно двое...

Ударенья ставить не хочу.
(Это хоть зависит от хотенья)
Выпьем за потухшую свечу
И вечнозеленые растенья...


***
Глянцевые грозди винограда!
Солнце в оболочках - виноград!
Надо же - летел из Ленинграда...
Нет, из Крыма через Ленинград.

Письмам просто. Фруктам тоже просто:
Без корней лучатся на столе.
Что-то вроде теста или тоста -
Промолчать, подумав о тепле...


***
Всё еще не скоро: детский лепет
И вполне солидные дела-с...-
Каждый раз, едва зима облепит,
Я опять еще не родилась.
Я еще - ни вздоха и ни строчки,
Я еще бесформенный комок
Я беспросветно светлой оболочке,
Где Господь устроиться помог.
Безмятежней даже, чем в халупке
Возле речки с контуром блесны,
Подрастаю в тоненькой скорлупке
Ненадёжной снежной белизны...


***
А мне в январском солнечном Крыму
Казалось, что не я пришла к нему,
А он ко мне - рождественской открыткой:
Там серпантин расцвеченных дорог
С горы, как с ёлки, свесился до ног,
И мальчуган, ликующий и прыткий,
За блеском волн серебряных бежал,
В руках медузу хрупкую держал,
Горели щеки лубочным румянцем.
И долго пятки чиркали одни,
Взметнув песка бенгальские огни,
Что до сих пор в глазах моих искрятся...


***
Старик Нептун, ты всё-таки болтун -
Ты разболтался, вышло на поверку:
Пустил такую рыбину по верху,
Что золотушный мелкий колотун
Издёргал море...
Что же ты, Нептун,
Подсунул старцу рыбину не ту?

А старец этот - копия твоя,
Весь в бороде всклокоченной и пенной.
Пора сидеть на пенсии степенно
С трезубцем вилки, россказни вия.
Зачем же столь мучительный вояж,
Ты не поймешь - старуха не твоя ж...

Тяжелый синий невод тишины.
И чешуя лоснящейся луны.
А сколько нитей в неводе сплелось...
А сколько сказок во море слилось...
А сколько лет, лениво ласты грея,
Всплывают, как тюлени, валуны...

Стоит Нептун с лицом Хемингуэя
Над пушкинскими прядями волны -
Старик-рыбак, луну поймавший в невод...


***
Волны штор отвести,
близорукими окнами спальни
Поглядеть,
и увидеть, очнувшись от нег:
Желтый снег на зеленые падает пальмы,
Липкий лиственный снег...

Что отснилось - отснялось на старую пленку
печали.
Засвети её, день, до последнего кадра,
на нет!
Первый день декабря - перекресток эпох -
замечали?
Хлипкий лиственный снег...
Он помучит еще ожиданьем,
шуршащий посредник,
Но однажды проснусь,
а на встречу - не с неба, а с неб -

Настоящий,
всегда для кого-то последний,
И всегда для кого-нибудь первый -
снег!

Звонкий, как поцелуй,
как щелчок по антоновке,
или...
Или
даже не знаю...
Но хлынет на пальмы и с них!
Только разве на юге снега настоящие были...
Только лиственный снег,
Жёлтый лиственный снег...


***
А неба нет. И моря нет.
Есть небоморе - подтверждение
Пересечения всего,
И параллелей.
Поздно. - Ночь, никак?
От скуки думая о ней,
Я представляла наваждение:
Душа нахохлилась совой
На голой ветке позвоночника.

А вижу: серые пласты,
Казалось, противоположностей
Прошиты нитками дождя
На редкость прочными и серыми.
И как вы, стало быть, просты,
Все наши сумрачные сложности,
Коль можно, к морю подойдя,
Качнуть звездами точно серьгами...


***

Медный медленный купорос,
Вечный вычурный кипарис.
Только бухают - ах-ты - ух-ты -
Волны, плюхаясь на песок,
И рифмуется с плеском бухты
Равномерный прибой в висок.

Ах, душа моя - бухта Прошлого,
Застоявшаяся вода. -
Только чайки кружат над крошками,
Лапки розовые сводя...
Неужели уже мне впору
Начинать монолог простой,
Как предательски цедят поры
До росинки чужой простор:
Медный медленный купорос,
Вечный вычурный кипарис...


***

Звенит, переливается
сосулек баккара,
Тарелки льдин фарфоровых
на счастье бьются в марте.
Стелите небо мягкое,
Хива и Бухара,
Которые пока еще -
веснушками по карте!
Хива и Бухара, - вы как халва и похлова,
Вы мне на блюдце поданы
с каёмкою лиловой!
И подан трап,
и сказаны последние слова,
И прописью -
бухгалтера внушительное слово...
Хвала ему,
бухгалтеру завода моего,
В блестящих нарукавниках
и пыльном ореоле -
Ведь мировосприятие зависит -
итого -
От фондов предприятия,
и этого - тем боле...
Расширится мой пасмурный,
природой данный мир,
До самой Средней Азии
за Среднею Рогаткой!
Но только пусть бухгалтер мой,
бухарский мой эмир,
Перерасход души моей
останется загадкой.
...А сколько солнца, Господи!
(верней, уже Аллах)
Так вот где золотая ты,
России середина!

Тяжёлые носильщики
на маленьких ослах
Трусят, и каждый кажется
портретом Насреддина...


ВОСТОЧНЫЙ УЗОР

Коленки звонки и щедры.
Лицо в тени чадры.
Блестит „Фиат“. Плюёт верблюд.
В пиалы пиво льют.

Стена древнее, чем Коран.
Ишак. Подъемный кран.
Табличкой „Строит Ленинград“
Струится виноград.

Под небом снова молодым -
Прохладный сизый дым:
Цветущий персик - словно Кент
Расписывал Ташкент.

А в двух шагах - Гоген: жара,
Бананов кожура.
Толпа в мечеть. Толпа в завод.
Всё рядом: вот... и вот...


В СТАРОМ ТАШКЕНТЕ

Узенькие улочки Ташкента
В школе, что ли, вылеплены кем-то? -
Грубо, торопливо, неумело,
Хижины не выснежены мелом.

Пепельная нищенская глина...
Женщина в халате из павлина...
Ослик, симпатичный и печальный...
Кустик, запылённый и случайный...

Ползает, жилища задевая,
Красное чудовище трамвая -
Яркий представитель незнакомых
Среднеазиатских насекомых...
Неба и земли узкоколейкам
Молча говорю: „Селям алейкум!“
И тебе, великий неумека
Из того, младенческого века...


***

Бесплатно зрелище базара,
А мне-то дороги как раз
Каскады звонкого азарта
И красок, лакомых для глаз.
Палитра щедрая свежа тут,
Как будто мир отсюда взят:
То огурцы, как лягушата,
Ознобом зелени пронзят,
То вспыхнут лампочками груши
И диском солнечным - лаваш!
И дынь медовое удушье
Дурманит голову как блажь...
О, рынок в гомоне и давке!
Как самаркандские ковры
Твои воскресные прилавки
И гармоничны, и пестры.
Восторг - восточная торговля!
Недаром вывеска: „ВОС.ТОРГ“

О, только б выдержала кровля,
Когда торгуется восток!..


***

Как почтительно тихо машины порхали
(На серебряных крыльях - пыльца золотая)
И усталое солнце горячим барханом
Колыхалось вдали, нарастая и тая,
Как вздыхали послушные ослики в лозах
И мерцали глазами... -
смогу ли забыть я... -
Над кошмой истлевающей в мраморных позах
Аксакалы свершали обряд чаепитья...
Это отдохновение или работа?
Это миг, или век, или сколько продлится?
И текли ручейки вдохновенного пота
По глубоким арыкам, изрезавшим лица...
Так торжественно ждали иссохшие губы
Вознесенья пиал, не склоняясь к пиалам,
Что казалось, - какие-то тайные трубы
В тишине чаепитья звучат аксакалам...
Вот и слушают, в такт бородами качая,
Как уходит их музыка дальше и глуше...
Или кроме секретов обычного чая
Им известен и чай, утоляющий душу?
И светилось в оазисах глаз превосходство
Недоступного счастья, неведомых тягот...
Старики обретали всё большее сходство -

Постепенно -
с землёю,
в которую
лягут...



ЗЕЛЕНЫЙ ЧАЙ

Ну и пекло - чай, хана:
Выдержать не чаю.
Выручает чайхана -
Приглашает к чаю.
Как певуча пиала!
Пьётся - как поётся!
Чай, пила... А что пила -
Тайной остаётся...
Остановит время бег,
Сопиальник скажет:
„Ты уже совсем узбек -
Окосела даже...“
Да и мне по вкусу тут:
Пиршество затеяв,
Экзотически цветут
Клумбы тюбетеек.
Змий зелёный подмигнет,
Выглянув из чая...
...И зелёный огонек
Ночью выручает.


***

Невесомая ветка порхает у рук
Бледнорозовой тенью амура...
Говорит мне, что это - весенний урюк
Белозубый потомок Тимура.
Говорит, что весной позволяет Коран
Медресе обходить стороною;
Говорит, что Аллах отправляет в казан
Только тех, кто печален весною...
А сейчас - говорит - всемогущий Аллах
Нашептал ему вещее слово:
Мол, пора забыть о муллах и делах -
Остывает мозаика плова...
И под веткой урюка, в намёках теней,
Где прохладны луна и тревога,
Мне уже защищаться трудней и трудней
От фривольного этого бога...
И боюсь, что в прозрачных протяжных ночах
Вдруг проявятся ярче и резче
Два горячих урюка в раскосых очах
И орнамент причудливой речи...
И напрасный нечаянный выдох „О, да...“ -
Колдовство затенённого мига -
Мне напомнит листвы золотая орда
И щемяще-осеннее иго...
Но пока что он, рисовым зодчеством горд,
Воздвигает мне купол на блюде...
И луна проплывает в расщелине гор
Как на тихом вечернем верблюде...
Но пока что на звёздный узор голубой
Погляжу диковато и хмуро:
А не слишком ли мы атеисты с тобой,
Белозубый потомок Тимура?..


***

Отвечаю „Ага“ и „Угу“,
И молчу, и ступить не могу. -
А на мраморно белом снегу
Пламенеет тюльпан...
И ответа
Мало этого разве?
Не тронь...
Спрячь росток под большую ладонь,
Чтобы вечной природы огонь
Не погас от случайного ветра.

Этот мраморный мартовский снег
В разноцветных прожилках...
И век...
И неведомый мне человек,
Без которого было бы пусто...
Так природа вдали от машин
Нас на свой применяет аршин,
И, мне кажется, близость вершин
Будит в людях высокие чувства...


НАДПИСЬ НА ПЕСКЕ

Вздулась жилка на виске -
По реке тоска...
Я рисую на песке
Тёмном, как доска.

Только школьная доска -
Дерева брусок,
А песок - он из песка,
Он зернист, песок.

Я тоскую о реке
Туфельки носком,
Зная: надпись на песке
Занесёт песком.

Хоть бы чахленький лесок,
Хоть мираж леска...
Но сметает всё песок,
Что не из песка.

И стара, как мир, тоска -
Сказка про лесок...
Снова - чистая доска.
Сыпется песок...


ВОСХОЖДЕНИЕ

Слева - горы,
справа - горы,
прямо - горы.
С каждым шагом
чаще выдох,
реже шаг...
Ну, скажи,
ата (отец),
теперь-то скоро?
Но в ответ
хвостом
кивает мне
ишак.
И косится укоризненно, и вроде
Презирает меня с должностью в связи:
Ты слова, мол, еле-еле переводишь,
Ты что я перевожу - перевези...
А старик - немногословнее вершины,
Бородой и справедливостью - Аллах:
- Ниспошли, Аллах, - бормочет - ей машину -
Не умеет ни пешком, ни на ослах...
Не умею. И развешиваю уши...
И шагаю,
и боюсь:
не хватит сил.
Этот день мою навьюченную душу
Крутобокими горами нагрузил.
Этот день папаху тучи сдвинул низко,
Даже лунной круглоликостью - ата...
Ну, скажи, ата (отец),
теперь-то близко?
Он бровями пожимает:
„Суета...“