Лашкевичи. поэма

Подосовье - деревня в Залесском сельсовете
Чечерского района Гомельской области Белорусии
 граничит с лесом.  На южной окраине-река Покать
 (приток реки Сож).
Деревня расположена на юго-восток от Чечерска,
49  кило-метров от железнодорожной станции
Буда-Кошелёвская (на линии Гомель-Жлобин).
Герои моей поэмы - уроженцы этих мест,
Судьба и события 20-го века разбросали их
по городам и весям бывшего Советского Союза.


      Вступление
Нас случай познакомил с Эммой,
Я загорелся этой темой.
По мере крепнущих контактов,
Понял, что очень мало фактов.

Автор метался вправо-влево
У родового её древа.
Запала в душу рода драма:
И пана Франца, и Адама,

Коли, сестёр Марии, Франи
Они с отцом были в изгнаньи.
Достойны оды, даже поэмы,
И Казимир -папаша Эммы,

И те, кто пал на поле брани,
Кого совдеповцы убрали
"во глубину сибирских руд",
Где потом многие умрут.

И те, кто были солидарны
С врагами. Все, трудясь ударно,
Крепили мощь родной страны
И были ей всегда верны,

И защищали в дни войны
Со всем народом их сыны.
Скажу, как жили их потомки,
Взяв в руки косы, сдав винтовки.

Как возводили города
Со всеми панские рода.
 Они живут, не беспокоясь,
Чиста людей их рода совесть.

Неумолимо течёт время,
А племя вновь сменяет племя.
О предках быль пусть память кормит,
Чтоб знали родовые корни
И древа родового ветки
Все ваши дети, внуков детки

Чтоб знали, чья в их жилах кровь
И чьи она питала гены,
Чтоб мы в них возрождались вновь
И вдохновляли офигенно!

ПРЕДКИ ЛАШКЕВИЧЕЙ.

Мужчины из рода Лашкевичей-
Гвардейцы, бедовый нарол.
С лица–благородные,с торсом-не девичьим,
усы с бородою и сомкнутый рот.

Они не сшибали купеческий рубчик,
Не влёк к авантюрам вояк капитал.
Лашкевич–лейб-гвардии царский поручик,
Лашкевич–лейб-гвардии штабс-капитан.

Они от времён декабристов–дворяне-
Служили царям и великой России.
Присяге верны, чистоплотны и рьяны
И с честью мундир офицерский носили.

Был каждый из них в своём деле неистов,
Для них долг – превыше всего!
Лашкевич Валерий был крупным клинистом
И вклад в медицину был ценен его.

Лашкевичу Стёпе пришло озаренье-
Создал он усадебный комплекс в именье:
Дом барский и церковь возвысились в парке,
На въезде в именье – роскошная арка.

Жена–из Борковских-невест брянских цвет,
Помещик Лашкевич вошёл в высший свет.
А в церкви Покрова-любой видел глаз-
Боровиковского иконостас.

Среди захолустья, холопской рутины,
Сияли библейские в церкви картины.
Помещик ценил их, как деток лелеял,
А ныне хранятся они в галереях.

А жил тот помещик, по ходу заметим,
В ту пору, когда «нас Державин заметил».
А отпрыск Степана – сынок Александр,
Своих увлечений не прятал в скафандр.

Историк, филолог, а позже – судья,
Всё делал с любовью и, словно, шутя.
Редактором стал он большого журнала,
Богема столицы его не узнала:

Он стал покупаемым, многотиражным
И был интересен читателям разным.
Из Киева вышла его «Старина»
И ею гордилась тогда вся страна.

ЛАШКЕВИЧ  НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ.
Рождён после Крымской войны в семье Коля,
Наслышан был отпрыск о предках,
Отлично учился всегда мальчик в школе,
Штудировал книги нередко

Окончил училище Коля блестяще
И академию, что при генштабе.
На русско-турецкой войне бои чаще
Ставили балы отличные в табель.

На русско-японской шёл в бой без забрала,
Но пули щадили сего генерала.
Второй век влекут ордена ротозеев:
Лашкевича нет, а награды – в музее:

Орден Владимира, Анны и Станислава,
Оружие с именем, верность и слава.
И следуют правнуков дети примеру
Того, кто берёг и Россию, и веру.


ЛАШКЕВИЧ Франц Янович.

Одной из улиц Могилёва
Шёл гимназист в который раз.
«Как интересно здесь и клёво!»-
Думает он – Лашкевич Франц.

Век девятнадцатый кончался,
Осталося всего два года…
Учебный год опять промчался,
Царила летняя погода.

Сиял в гимназии пол глянцем,
Знакомый зал теперь иной,
Здесь гимназисты с нашим Францем
День провожали выпускной.

Здесь им открылось столько истин:
«Мы знаем всё, спроси, изволь…»
Звонок последний гимназистам
Принёс тревоги, радость, боль.

Они носились, как ракеты,,
Когда торжеств был взорван штиль.
Забыты ими этикеты,
Закон риторики и стиль.

Гуд бай, Романов, Бонч-Бруевич,
Прощай Василий Воропай!
И ты, Франц Янович Лашкевич,
Теперь в жизнь взрослую вступай.

Жмёт руки Либстера, Шмелёва
Под тенью ясеневых крон.
Прощайте, девы Могилёва,
Остался позади перрон.

Улыбки, смех и многословье
Давно исчезли за спиной.
Франц уезжает в Подосовье,
Где с жизнью встретится иной.

Остановился поезд резко,
Вокзальчик «Кошелёвска-Буда»
Теперь ещё два часа ездки
В село с извозчиком отсюда.

Вербы плакучие в бессловье
Встречают Франца в Подосовье.
И он их помнит, без сомненья.
Вот и родителей именье:

Обширный парк и у пруда-
Итог крестьянского труда-
Дом, с облицованным фасадом,
Соседствует с фруктовым садом.

Пред домом – небольшой цветник,
Франц помнит, как он тут возник.
Души не видно ни одной.
Ах, да! Сегодня выходной.

Решил он побродить в саду.
Родные с Господом в ладу,
К нему любви горит костёр.
В центре посёлка есть костёл,

Где ксёндз Малевич службу правит
И вместе с паствой Бога славит.
Их род – помещики, дворяне,
Их предки – древние поляне
И это факт, а не туфта,
Да, из шляхты они-шляхта!

Ведь отец Яна – шляхтич старый-
Пашни имел двадцать гектаров
И крепостных – всё Подосовье,
К нему в придачу – Понизовье.

А молодой пан – отец Франца-
Перенял опыт у голандца:
В теплицах он растил тюльпаны,
Доход не падал с неба манной.

Немало роз давал розарий
Для дам на Гомельском базаре,
Куда Лашкевича возницы
Возили также и пшеницу,
И тонны всяких овощей
 Мещанам гомельским для щей
И для салатов, и супов,
Фруктов для ксёндзов и попов.

И молоко своих коров,
сметану из других дворов,
сало, говядину, баранину,
в Гомель свозили в утра ранние.

Другой обоз в сиянье солнечном
Загружен маслицем подсолнечным.
Всё: яйца, кур и воск, и мёд,
Обоз хозяйский в город прёт.

С базара деньги со всех наций
Пан старый в сотнях ассигнаций
Вносил на счёт в державный банк,
Когда заполнит писарь бланк.

Франц вспомнил, был расклад таков.
Слух уловил цокот подков.
Бричке велят остановиться,
Увидел Франц родные лица
Отца и матери, и братьев
И он спешит к родным в объятья…

  Франц встретил праздник годовой,
В любви родительской он тонет.
И даже герб их родовой
Сияет ярче на фронтоне.

Ветвями льнёт к нему верба
В сиянье этого герба.
Герб родовой папаша чтит,
Вот его опись: это щит,

На его поле голубом
Серп лунный вниз направлен лбом,
Вверх устремляется рогами,
Над ним- звезда с шестью углами.

Не старят ту звезду года,
Сияет золотом всегда
И освещает шлем с короной,
По ним спадают перья кроной-
Подарок важного павлина…
Убрала залу Каролина.

Пришла Эмилия- жена,
Спокойна, не раздражена.
Млада, стройна, шляхетской кости.
Уже пожаловали гости.

Вот муж гостей перезнакомил,
Им соблюдался этикет.
Представил гостя даже Гомель,
Уже зовут всех на банкет…

Когда советская рука
Взяла за горло кулака,
То он, конечно, не стрелялся,
А яростно сопротивлялся.

Намного туже пришлось барам
И с семенами, и с товаром.
Всё они прятали в землянках,
В лесу соседнем на полянках,
Или сжигали на кострах,
Преодолев животный страх.

А Франц зерна часть спрятал в храме,
А остальное – за дворами
Крестьян своей родной деревни,
Во время вспомнив способ древний.

Перед советами – вина,
Зато есть к севу семена.
Взял на себя он грех и зло,
Чтоб всем крестьянам повезло.
В опалу, все равно. Попал
За то, что от рожденья пан.

Такого класса населенье
Попало под переселенье.
Собрали их в райисполкоме
И отвезли на вокзал в Гомель.
Сопротивляться Франц не стал,
Из Жлобина пришёл состав
И кулаков- тысячи душ-
Отправили в Дорогобуш.

И через Вязьму – на столицу,
Хоть встреча ночью состоится.
Потом на Пермь и на Кунгур,
В ушах переселенцев – гул.

Из Красноярска – на Иркутск,
Чем дальше, тем безлюдней кут.
И вот на станции Невер
Охранники открыли дверь

«Всем выходить!»-их повеленье,-
Здесь будет ваше поселенье»
Место известной царской ссылки-
Без переписки и посылки!

Франц жил там с дочерью Марией,
Где власть в неволе их морила.
И в дебрях Дальнего Востока
Власть также к ним была жестока.
Их ждал барак а не изба,
Такова ссыльных всех судьба…

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.
Закаты гасли, рдели зори
И убегал за годом год.
Сменялась радость болью, горем,
Чредой успехов и невзгод.

Присущи памяти забвенья,
Анналы памяти бренны.
И близких мир, жизни  мгновенья,
С ушедшими погребены.

Мир взорван был с границ до Хивы
И нет потомков в том вины,
Что все их прадедов архивы
Сгорели в пламени войны.

 Куда наследникам податься
За сбором  о родимых фактов?
О чём-то можно догадаться,
Что-то узнать из разных актов.

Вот так и мы писаки ищем
Быль о героях по крупицам.
Но о делах их всё напишем,
Чтобы к потомкам им пробиться.

ДЕТИ ФРАНЦА.
Пройдя  совместно сотни  милей,
Не попадая в мир сетей,
Франц со своей женой Эмилей
Имели пятерых детей:

Коля, Адам и Казимир
Пришли с сестрёнками в сей мир.
Добрые феи напророчили
Трёх сыновей им и две дочери.

Меж ними возрастные грани:
Адам был первым, потом Франя.
О сыне Бога мать  молила,
Родилась снова дочь, Мария.

Было Адаму восемь лет,
Явился Казимир на свет:
Трёхлетним был двадцатый век,
Малыш – трёхдневный человек.
Потом, на то Господня воля,
Ещё сынок родился, Коля.

АДАМ ФРАНЦЕВИЧ ЛАШКЕВИЧ.

Отметим, что не по годам,
Смышлёным был их сын Адам.
И вот откуда не возьмись,
Уехал на учёбу в Минск.

В студенческие дни Адама
Очень прельщала одна дама.
Он познакомился с ней скоро,
Она представилася: «Нора».

По взглядам, нраву, разговору,
Он полюбил Элеонору.
В былом-студенческие годы-
Танцы, экзамены, походы,
Уже дипломы им вручали,
Все назначенья получали.

Тут, царя сбросивший, народ
В стране свершил переворот.
Вступив на путь кровавый, мглистый,
Россию вздыбили марксисты.

Долой буржуев и господ!
Всем гегемон теперь оплот.
Труду – почёт! За труд – оплата!
Война–дворцам! Мир–только хатам!

Экспроприации волна,
Потом – гражданская война.
И шли с винтовкой брат на брата,
В семьях – утрата за утратой.

Большевики «сваляли дуру»,
Насаживая диктатуру
Его, наёмного рабочего,
Во многом притесняя прочего:

Крестьяне проливали слёзы,
Когда сгоняли их в колхозы.
Как класс,душили кулаков,
Всех выслав дальше Соловков.

Тогда Адам был агрономом,
Учил колхозников всем нормам
Агрономической науки.
Он напрягал и ум, и руки.

Был завотделом минсельхоза,
Где и подкралася угроза:
Ведь он из панского был рода,
Причислили к врагам народа.

Коллегия ОГПУ
Десяток лет дала ему.
И он отправлен был в тюрьму,
В ужасный край, на Соловки-
Тройки судить были ловки!

Дело потом пересмотрели
И подвели его к расстрелу.
На кровью пахнущем дворе,
Он был расстрелян в декабре.

Тридцать седьмой злосчастный год
Запечатлел его уход
Осталась дочь лет девяти,
Куда по миру ей идти?

Улёгся в ножны меч нескоро,
С трудом нашла работу Нора.
Утраты–боль. Власть–не опора.
Отрада – дочь Элеонора.

Стройна-от пяток до плеча,
Готова к участи врача:
И голова её и руки
Готовы штурмовать науки.

Чрез ряд событий, лет и дат
Элеонора – кандидат.
И в медицинские основы
Она внедряет метод новый

Порядочность – её мерило
И солидарна с ней Ирина.
Не был знаком ей ужас фронта
По возрасту. Живёт в Торонто.

Друзья-потомки земляков,
Сбежавших от большевиков,
А также молодые франты,
Волны последней эмигранты…

Подвижна Нора и легка,
Была в тот год на Соловках,
Где прах отца, взяла землицу
И привезла её в столицу.
Там, на могиле мамы в Минске,
рассыпала у обелиска.

ФРАНЯ ФРАНЦЕВНА
У старшей очки Франца Франи
Глазища были, как у лани
Была в движениях, как пава,
И этим привлекала Павла.

И он был голубых кровей,
Бог четверых дал сыновей
Фране и Паше- бизнесмену,
Чтобы себе растили смену.

Павел имел большой талант
И процветал, как коммерсант.
Он знал немало комбинаций
Для полученья ассигнаций.

Кому-то перешёл дорогу
Иль отчитал кого-то строго,-
кому-то Паша насолил,
а тот дом Паши подпалил.

Точно никто не знает толком.
Сам Паша был убит жестоко…
Два сына их-красавцы русые-
Пали в боях за Белоруссию.

А третий-в юности атлет-
После войны жил десять лет:
В боях полученные раны
Из жизни вычеркнули рано.

Остался Саша-Франи козырь-
Облюбовал для жизни Мозырь.
Мать двадцать восемь лет тому,
Приказав долго жить ему,
Ушла, в сто лет оставив мир,
Но позже, чем брат Казимир.

Мария Францевна Шуляковская.

«Во глубине сибирских руд»
Был зеков подневольным труд.
Для них Мария робы шила,
А по звонку домой спешила

К больному старому отцу.
Развязка близилась к концу:
Впадал в беспамятство и транс
Всё чаще старый ссыльный Франц.

Маша борщи варила, каши,
Для папиньки и Николаши.
На этот раз у ветхих врат
Её встречал печальный брат:

«Когда с аптеки я примчался,
Наш папочка уже скончался.»
Головы дети уронили,
Отца вдвоём похоронили.

Но как не плачь иль не ершись,
Надо свою устроить жизнь.
Пора искать им свои пары.
С сестрой простился брат, с хибарой

И путь он держит до Тамары,
В город, что основал Хабаров.
Сестра, исполнив долг до корки,
Осталась жить в «Весёлой горке».

Ссыльные, зеки – ей не враги,
Один из них шил сапоги
Маша давно знала Романа
И он звал замуж без обмана.

А родом был Роман из Львова,
С ним срок мотать она готова.
Он из разряда кулаков
И проклинал большевиков.

Узнал он, где зимуют раки,
Здесь Эмма родилась в бараке.
А через десять с лишним лет
Он взял до Вильнюса билет.

Прибыли к брату Казимиру,
В его уютную квартиру.
Их Шуликовские фамилия,
Сдала экзамены Эмилия

В пединститут, почти шутя,
Студенткой стала их дитя.
Набралась знаний и культуры,
В школе вела литературу,

По совместительству-историю.
Уже лета ту жизнь зашторили.
У Маши- дочь взрослая, Инна,
С которой часто у камина

Эмма душевно отдыхает,
С грустью о прожитом вздыхает.
Дочь человек ей –самый близкий,
Преподаёт в школе английский.

Обе становятся бодрее,
Коль речь заходит об Андрее.
Кстати, вот скоро именины
У её внука – сына Инны.

Лицея лучший ученик,
Школ музыкальных выпускник,
Консерваторию штурмует,
Подруга к музыке ревнует.

Но даму сердца приласкал
Его классический вокал.
Кумиры Жени – Отс и Клод,
А в языках он – полиглот.

КАЗИМИР ФРАНЦЕВИЧ ЛАШКЕВИЧ.

Теперь даю я слово Лире.
Что скажешь ты о Казимире?
-Начну я с детства, не спеша:
Учился в местной ЦПШа.

Церковно-приходскую школу
Закончил в срок и без укоров.
Протесты в обществе созрели,
А папа с мамой постарели.

Постарше дети поженились,
Заботами обременились.
Пришла японская война
Подразорила их она,

Потому отрок Казимир
Должен вступить во взрослый мир.
Он был в гимназии обучен
И аттестат о том получен.

Нынче от кур и до козы
В хозяйстве познавай азы.
И Казимир вместе с отцом
В грязь не ударили лицом.

В работе парень не зевал,
Мотал на ус, что познавал:
Мир и житейские секреты,
Из года в год, от лета-к лету.

Познал животных, их норов-
овец, лошадок и коров.
Тогда Гражданская война
Искала в чём и чья вина.

Чтобы ему определиться,
Пришлось от предков отделиться,
Всходить на  бытовой Памир.
Уехал в Гомель Казимир.

Там в мастерских дни пролетали,
Как все в  депо, он -пролетарий.
Вихрь революции несётся.
Окей, всё будет, а пока
С вагоном Казимир трясётся,
Едет на службу в РККА.

Нам неизвестен эскадрон,
Где конником прослужит он.
Медленно тёк солдатский срок,
Без писем, без желанных строк,

Без вести от любимых предков,
Тоска его грызёт нередко.
Спасали только увольненья,
Они будили в нём волненья,

Давали пищу для сравненья
Гражданской жизни и военных.
В казарме он-военнопленный
В жёстких объятиях устава,

Неволя давит на суставы,
Когда боишься ты подставы,
Гнетёт моральная усталость…
Время прошло и под составом

Звенят на стыках  своих рельсы.
Он уезжает этим рейсом
Туда,где мысли его витают,
Где все любовь к нему питают.
«О, как же будет интересно!-

Как будто сердце так сказало,-
Родных увидеть и село».
Шоссе разбитое с вокзала
Его в пенаты привело.

Там Казимир был встречен плачем,
Ему сказали мужики:
«Отец твой,Франц, был раскулачен,
Сослан, кажись, на рудники».

Срубила власть всех бар под комель,
Переселила кулаков.
Бедняки правили в райкоме,
Бежать, бежать от их оков…

Вот заглянул в окошко день,
Заправил Казимир ремень,
Сложил всё в вещевой мешок,
Пустился в путь через лужок.

До станции железнодорожной
Дойти ему было несложно.
И вскоре в Гомель паровоз
Героя нашего привёз.

Он в мастерских тех пригодился,
Где и до армии трудился.
Шляхтич, католик Казимир,
Вошёл, как свой, в рабочий мир.
И был он, как поручик Ржевский,
Любим Люцией Добрышевской.

Любимая-его сословия.
Она была ему мила.
И та любовь, без многословия,
К съёмной квартире привела.

Позже построил он домишко,
Где и родились их детишки.
Мать с Казимиром доживала
И хлеб уже едва жевала.

В тридцатом к ней пришла хвороба,
Но не свела тогда до гроба.
А вот от ссылки-то спасла.
С тех пор недолго крест несла.

За внучкою дождалась внука,
«Уже мне восемьдесят. Ну-ка!
Смилуйся, Боже, прибери.-
Просила,- Глянь, муж у двери.»

Кивнул жене в последний раз,
Исчез с виденьем этим Франц.
Потухли тут её глаза
И по щеке сползла слеза.

Забрал на кладбище труп Гомель,
А Франц в изгнанье тоже помер.
Продолжим мы рассказ о том,
Как дети обживали дом:

За Витей появилась Лилия,
В тридцать седьмом году-Эмилия.
Толя рождён в тридцать девятом,
Брат Николай – в сорок девятом.

Как видим, через десять лет
Сыны рождалися на свет.
Читатель, чуткость проявите:
Четвёртый класс закончил Витя,
Шесть лет исполнилося Лилии,
Родиться срок пришёл Эмилии.
Они не жили в изобилии.

Трудился папа их по-бычьи,
Шесть душ семьи , один добытчик.
А на чугунке – одни шпалы,
Доход на рот, конечно малый,
Но не терял отец запала.
Когда была, порой, шабашка,
Конфеты приносил папашка.

 И вдруг-война. Фашисты в Бресте.
«Враги» народа  со всеми вместе
Встали Отчизну заслонить,
Чтоб не прервалась рода нить.

И наш герой-пан Казимир-
Забыл террор, не изменил,
За щедрый посул не продался,
Семью оставив, в лес подался,

Чтоб в партизанском быть отряде,
Сражаться с земляками рядом.
Потом семью с немалым риском,
Он перевёз в деревню к близким.

Катилась к Гомелю война
И гнала в тыл людей она:
Ширился, плыл людской поток
От оккупантов на восток.

Немец прорвался в Гомель всё ж,
Собрался люд у реки Сож.
Люция с кагалою бравой
Добралася до переправы.

И тут в машину с разным грузом
Бойцы детей подняли в кузов,
А мать с грудным дитём в кабину.
Вокруг снаряды рвались, мины.

Взмывали вверх воды столбы,
понтоны ставя на дыбы.
Вой бомб и самолётов гул
И смерти яростной разгул.

Как переправу ту бомбили,
Запечатлела память Лили,
А дети меньшие в бедламе,
В кузове хныкали о маме.

Вот, слава Богу, уже берег,
Люция молится и верит,
Что всё теперь будет гаразд,
Не тронул рок их в этот раз.

Война за ними вслед катилась,
Опять Люция в путь пустилась.
Детям в селе родимом мужа,
Думала мать, не будет хуже.

Война не долго будет длиться,
Скоро, дай Бог, прогонят фрица.
Повозка их, к исходу дня,
Туда доставит, где родня.
 
У подлости же свой закон.
Судьбу семьи  ставит на кон.
Беженцы вышли к повороту,
Увидели военных роту.

Вилась дорога под уклон,
Немцы устроили загон.
Ловили тех, кто помоложе,
На партизан, как будто, схожих.

Гнали к машинам сквозь охрану
И в них грузили, как баранов.
Люцию тоже так, спеша,
Гнали туда, в пятках-душа.

Дети её, от страха воя,          
Возникли на пути конвоя.
Охранник– добрый человек-
Ей рявкнул:«Mutter,kinder weg!»

Детей и мать толкнул в толпу…
Нашла мать нужную тропу.
С детьми петляла по лесу:
«Ой, Толика не донесу!»

За нею дети еле топали,
Где-то вдали разрывы хлопали.
К закату вышли на полянку,
Вдали заметили землянку.

К ней подошли. Презент на блюде!
Встречают их родные люди.
Зажили там, врага боялись,
Немцы в лесу не появлялись.

Среди ребят сёстры, как панночки,
Витя с дружком сажал их в саночки,
Гудел, изображая ЗИЛ
И вдоль землянок их возил.

И бабу снежную лепили,
Весною сок с берёзы пили.
И все лишенья и невзгоды
Считали должным в эти годы…

Ну, кто из деток даты помнил?
Когда освободили Гомель,
В домик родной они вернулись,
Старшие в школу потянулись.

И в первую после Победы осень
В школу и Эммочку попросим.
Были в руинах города,
Решила партия тогда
Послать в Прибалтику спецов-
Проверенных в боях отцов.

Их не упрашивали сильно:
«Вот, Казимир, ты едешь в Вильно .
Там у путей железнодорожных
Полезный труд ждёт и не сложный.

Иную должность не ищи ты,
Нет лучшего живой защиты.
Каждую стриженную ель
Проверь в теченьи трёх недель.

Чтоб не водилось там жульё.
Дадим семье твоей жильё
В доме сбежавшего поляка,
Ты ж партизанский был вояка!»

А Эмме было девять лет,
У них- до Вильнюса билет
И, даром времени не тратя,
С родными едут сестра и братья-

Всею семьёй своею вместе!
Что ждёт их там, на новом месте?
Отец – на службе, мама – дома
С детьми возилася, ведомо.

Вите, кто старший среди них,
Уже семнадцать, он жених
Знакомой девочки одной,
Его ждёт вечер выпускной

НИКОЛАЙ ФРАНЦЕВИЧ ЛАШКЕВИЧ

В этот, неведомый им, край
С отцом приехал Николай.
После сестричек-последнмй сын.
Они с Марией, таким чином,

Отца сиделки до кончины.
Случилось это поздним летом,
В тридцать седьмом ,сын помнит это.
Там жить теперь нету причины.

Как улеглася боль и ярость,
С сестрой оставили Хабаровск.
А когда встретил он Тамару,
То переехал к ней в Самару.

После войны в стране был бартер.
Какой доход имел бухгалтер?
Лишь часть людей жила обильно.
Он в пятьдесятых едет в Вильно

С женою к брату Казимиру,
Где их встречают очень мило.
Там погостили они немного
И вновь собралися в дорогу.

Домой приехали, в Самару,
Входили в колею помалу…
Потом гостила у них Маша.
Им с грустью вспомнился папаша.

Могила Франца им известна
И Николай с сестрой совместно
Там побывали в семьдесят пятом.
Кустарник все могилы спрятал.

Остались кое-где кресты,
Гнездятся в ельнике клесты.
Потом забрал их быстрый ИЛ
От папы,кто был сердцу мил.

В Литву доставят земли горсти,
В которой Франца тлеют кости.
А их рассказ, землицы вид,
Родни всей память обновит…

Коля на грубость – безответный,
Он жизнь свою прожил бездетным.
Просил в Самаре похоронить,
С ним родовая прервалась нить.

Его в роду все уважали,
Племянник с братом приезжали
Колю в Самаре хоронить,
О Коле память род хранит.

Проводив брата в иной мир,
Уехал с сыном Казимир.
Хоть не был я на его тризне,
Узнал, каким он был при жизни:

Род передал ему культуру,
Очень душевную натуру,
Слух чуткий к шопоту стихии,
Дар писать прозу и стихи.
Погибли с ним те предпосылки,
И эпопея бывшей ссылки.

       ДЕТИ КАЗИМИРА.
Родне, не медля, объявите,
Что первенца назвали Витей.
Родился он в тридцатом годе,
Но, видно, при плохой погоде.

Бог дал ему жену такую,
Что в свою пользу всё толкует.,
А когда Виктора не стало,
С роднёй общаться перестала.

С продажей дома родных мужа
Вместе с сынулей села в лужу.
Часть отдавать – тянет резину,
За это не хвалили Зину.

С детьми приехала жить в Киев.
Жаль, факты были вот такие.
Там дети Виктора поныне,
Но то истории иные.

Из жизни Зиночка ушла,
Бог знает, где её душа.
Род мужа Зиночку простил,
А поп грехи все отпустил.
Всё нужно нам, пока живёшь,
ТУДА ни капли не возьмёшь.

Первый ребёнок Казимира, 
Был щедро Богом одарён:
Писал величие Памира
И океан им покорён.
Он был бы неплохим лингвистом,
Если бы не был маринистом.
Маслом писал он и баталии,
Был Виктор в поиске, в метании.
Еоль Зиночки коснулся талии,
У них родилось два шедевра,
Трепавших предкам часто нервы:
Олежек – в юности спортсмен,
А ныне – видный бизнесмен.
Да Светочка – его сестра,
В первой больнице медсестра.
Теперь уже Лашкевич Светочке
Спать не дают родные деточки:
Любви два маленьких цветочка,
Думы о них и дни и ночки.
Лашкевич Виктор – оных дед,
Уж тридцать лет, как его нет.
Лежит в Литве, в покойном месте,
С его родителями вместе
В Вильно, на кладбище Гуряй,
Свои полвека отгуляв.
Два больших камня на троих
Вечный покой стерегут их.

ЛИЛИЯ КАЗИМИРОВНА ЛАШКЕВИЧ.

У Лили радостно в груди-
Ура! Класс пятый впереди.
Пока – ни капельки смятенья,
Любит она сажать растенья

И дома с мамою, и в школе,
Их собирает в ближнем поле.
Их у неё-целый гербарий.
Не ведает, что предки были баре.

Кто ж тогда с ней будет водиться!
Этим теперь можно гордиться.
Она вслед за подружкой Веркой
Готовится стать пионеркой.

В пятидесятом Лилю школа
В райком послала для комсомола.
Лиля – студентка, это норма,
Что учится на агронома,

Что ей знакомы все букашки,
Цветы от розы и до кашки.
ВУЗ –позади, в руках – диплом,
Но не пришёл к ней с ним апломб.
Диплом – всего лишь – поплавок,
Нет СССРа и он – «совок».,
Но для духовности – рывок!

Все гласно были атеисты:
И кочегары, и таксисты.
А ныне все те атеисты
То прихожане, то баптисты.

Муж Лили – вечный атеист,
Не может быть другим таксист.
Не даст монету Господь рабу,
Коль без труда кресты на лбу.

Шли дни в труде,а в любви–ночки,
От той любви родились дочки:
Одна в Германии живёт
И Brott, и  Apfell всласть жуёт.

Дочь Лена Вильнюсу верна,
Взрастила двух детей она.
Дочка её кончила ВУЗ,
Поляк литовский- её муж.

Он рожь растит на своих нивах
И это-норма, а не диво.
У молодых есть бизнес, дело,
Недавно свадьба отгудела,

Где были девы разных граций,
Где пели люди разных наций.
Среди гостей не было розни,
Друг другу не чинили козни.

От сердца шло всё, от души,
Пусть радуют их малыши!
Сёстры двоюродные, тёзки-
Две Эммы-там роняли слёзки

От радости за бал, свой род,
Умней политиков народ!
Спят Лиля с мужем вечным сном.
Лист за листом жёлт, невесом,

Кружится у могильных плит,
Вокруг свет солнечный разлит.
А за оградою – брусника
К ней ягодками вся приникла,
Льёт ночью свет сюда луна,
о тех, кто там, грустит она.

ЭМИЛИЯ КАЗИМИРОВНА РОСЯНОК
      (ЛАШКЕВИЧ)

В построенном отцом домишке
Родилась Эмма плаксивой слишком.
А папа,не жалея сил,
По магистралям колесил.
 И как стальных путей обходчик,
Гонял до воровства охочих
В среде крестьянства и рабочих
.
А мама Эммочки Люция
Растила деток и учила.
Сестра постарше Эммы, Лиля,
Не прошагала ещё мили.

Братика старшего зовите,
Сестёр не хочет нянчить Витя.
Ему уж восемь, мальчик «взрослый»
Не по годам, а просто рослый.

А Эммочка – сестра родная-
Трёхмесячная и грудная.
Имён попы уж не давали,
Её в честь бабушки назвали.

Время бежит, Эмме -два года,
В семье прибавилось народа:
В тридцать девятом Анатолий
был послан им по Божьей воле.

Род Казимира закругляя,
 Принёс им аист Николая.
Могли б и Франца посрамить,
Но Бог такой им дал лимит…

Бежали дни, сливаясь в годы,
Дети росли, росли расходы.
У Эммы скоро  выпускной,
Шлёт платье мама ей весной.

Эмме уже семнадцать лет,
В руках – студенческий билет-
Путёвка в университет
И радости предела нет!

Весь факультет в грустном умате:
Учиться трудно на физмате
И не у всех хватает духа.
Котом наплакана стипуха,

Иных «хвосты» щиплят, как крабы,,
Не отработал кто-то лабы,
Другой отчислен за хвосты,
Сжёг за собою все мосты.

Любой предмет был Эмме прост,
Успех, как эликсир, дал рост.
Она фигурой была тонкой,
но симпатичною девчонкой.

Её кружили в танцах дяди,
Она смеялась, на них глядя:
Они ведь были ростом ниже,
Но с каждым годом -для неё ближе.

В дом к Эмме с курса шли друзья
Да институтские подруги
И различить было нельзя
Князья их предки или слуги.

Раз офицеры приезжали,
Эмма их встретила у врат.
Они шутили, руку жали,
То с другом был Эммочки брат.

Те лейтенанты из Поставы,
Очень завидные танкисты:
Коль пели, брали две октавы,
Собой красивы и речисты.

Кружился Толя с Эммой в вальсе,
Он был партнёршей увлечён.
Как будто он с Эммой на Марсе
На вечный спутник обречён.

Танкист понравился Эмилии,
Ей тоже нет назад пути.
Не ведали, какие мили
Им суждено вдвоём пройти.

Они оформили свой брак,
Отец устроил вечеринку.
Пришёл поздравить папин брат,
Купив цветы Эмме на рынке.

Эмма уехала в Поставы,
Где Толя-муж её-служил,
Где мимо окон шли составы,
Где Толя в общежитье жил.

Потом квартиру дали Толе,
В ней Эмма создала уют
И физику читала в школе.
К ней- математику дают.

Муж Эммы – взвода командир,
На нём – с иголочки мундир.
Командный голос, чёткий слог,
С личным составом -в меру строг.

Знал танки, воинский устав
И уважал свой комсостав.
Учился Росянок в Орле,
А ныне он уже старлей.

А также молодой папаша-
 В  шестидесятом-родился Саша.
У войск ракетных- перспектива,
К ним рвётся Росянок ретиво.

Вот, наконец, подписан рапорт,
Теперь им в Харьков можно «драпать».
Им там служить теперь пять лет.
Взял проездной,Эмме – билет.

Пока КЭЧ ищет для них кровлю,
Эммы семья живёт с свекровью.
Папа с ракетными громами
На полигоне, в небе мглистом,
Пришлось в ВЦ работать маме,
В военном деле программистом.

За пять лет службы в НВО
Узнала много кой- чего.
Но после трёх программ секретных
Приказ на отпуск был декретный.

А если не поверят доки,
Имеет Эмма все вещдоки
О том,что в прошлом, уже мглистом,
Служила Эмма программистом.

Так что на службу под Саратов
Уехал Саша с меньшим братом,
Пункт-за Татищев, полк-номерной,
Служит там Толя с своей женой.

Стройуправленье здесь и ДОК,
Рядом – военный городок:
Солдаты, семьи офицеров,
Ракеты с заданным прицелом

Таились в шахтах за колючкой.
Зима бывала долго злючкой.
Кожух с теплосетей срывала,
В ДОСы тепло перекрывала.

ТЭЦ оказалась недостроенной,
Быт в этих ДОСах- не устроенным.
Саша пошёл здесь в первый класс,
За ним был нужен глаз да глаз!

Одега отводили в садик,
Там он со сверстниками ладил.
Эмма пошла работать в СУ,
Недалеко, в том же лесу.

Считала по нарядам нормы,
Но без погон была, без формы.
И вскоре стала инженером,
Хоть это стоило ей нервов.

Подписывала документы
По нормам, не по сантиментам.
С "липой" подкатывал субъект.
Как можно! Номерной объект!

Дома, на кухне, Эмма служит,
Тут сын Олежек с мамой дружит.
Сделав домашнее задание,
Саша уходит на свидание:

Ждут во дворе его мальчишки
Играть в футбол, забросив книжки.
Эмма – на кухне, стирает в ванне,
Семнадцать лет служит без званья,

Хоть у неё семейный чин –
Своих обслуживать мужчин.
В семьях вояк такой порядок:
Нет увольненья, есть наряды!

Олегу стукнуло шесть лет –
Илья увидел белый свет.
Олег и Саша – его братья –
Раскрыли для него объятья,

Но не фактически пока.
Плясали руки на бока
И песни маленькому пели,
Топталися вокруг купели,

Шептали что-то, как факиры.
Вот папу переводят в Киров.
В леса, где звери и ракеты,
Сухие для дежурств пакеты,

Учебно боевые пуски
Ракет, медведи на опушке,
Гонимые ракетным громом,
И где морозы крепче рома,

Где офицерские «хоромы»,
По службе - взлёты и обломы.
Сюда раз в год придут составы
Для смены личного состава.

А Эмма, время зря не тратя,
Уже в отеле – администратор.
Сюда солдаты учащали,
Когда их папы навещали.

И здесь снимали номера,
Грузы доставив, шофера.
Муж- Росянок-был замкомдива
И распекал всех нерадивых,

За личный отвечал состав,
Чтоб каждый соблюдал Устав.
Их Саша после выпускного
Не представлял пути иного,

Чем выбранный его отцом,
И позже не жалел о том.
И вот он в Харьковском училище-
Карманов и души чистилище –

Познал военной жизни вкус,
Уже второй штурмует курс…
 Так надоел всем Росянкам:
Родителям да и сынкам

Сей край распуганных медведей.
Отец сказал: «Скоро уедем,
Как только мой подпишут рапорт,
Так сразу в Харьков будем драпать».

И вот их встретил родной Харьков.
В училище шагает парком
Наш Росянок к его дирекции,
Читать курсантам будет лекции.

В училище звенит звонок,
Входит к курсантам Росянок,
В знакомую аудиторию,
О чём-то в ней курсанты спорили,

Команда «смирно», все застыли,
Началась лекция о тыле.
Читал лет десять здесь он лекции,
Время внесло свои коррекции:

Ему всего пятьдесят пять,
Законы отдыхать велят,
Ведь уже выслужил свой срок
Полковник Толя Росянок.

Чтоб залечить запаса раны,
Пошёл начальником охраны
На всем известный «Коммунар»,
Чтоб вывести там криминал.

 Свободный час-коляску в руку-
Всегда дарил Серёже, внуку.
Не надо Эмме вязать и шить
И в академию спешить,

Где приходилось нашей Эмме
Расчёт вести на ЭВМе.
Уже нет прежних там громадин,
С новациями опыт сладил.

Как НВО тридцатку справили,
Эмму на пенсию отправили.
Советский дух люди хранили
В уже свободной Украине.

А партократия едрёна
Встала под разные знамёна:
И в демократы, и в либералы,
Лишь бы их в Раду выбирали,

Идеи Маркса обезличили,
Счета обкомов обналичили,
А рядовые члены-пчёлки
Все были в шоке палки-ёлки!

Каждый партийный кандидат
Готов за нас и жизнь отдать,
Но до избранья, на бигбордах.
Потом вверх задирали морды,

Не замечая нас, «господ»,
Кто проливает за них свой пот.
Они на службе у магнатов,
В родстве с коррупцией и блатом

А люди жили, словно чукчи,
Возили шмотки на «кравчучках».
Но мы ушли от главной темы.
Опять вернёмся к жизни Эммы
И к её трём взрослым сынам,
Расскажем, что известно нам.

ДЕТИ АНАТОЛИЯ И ЭМИЛИИ
         РОСЯНОК.
С А Ш А.
Сын Эммы – старший- Александр
Прошёл в науке путь до Анд.
Времечко речкою бежит,
Уехал он в Литву служить.

Горбатый, гласность, перестройка.
Прибалты в требованьях- стойки.
Бунты, протесты и расправы:
Дайте народу волю, право,

Долой застой, непостоянство,
Сухой закон, табу на пьянство.
Изнутри ельцины, гайдары,
Союзу нанесли удары.

В Форосе Горбачёв сопэ,
В Москве собрался ГКЧПэ.
И о генсеке сказали сразу,
что заболел он. С ними – Язов-

министр вооружённых сил,
Он звёзды маршала носил.
Да, Армия осиротела,
С ней власть считаться не хотела.

Часть офицеров – по себе сами.
коль хочешь жить, торгуй трусами.
В полку, где службу нёс наш Саша,
Такая ж заварилась каша.

Весь старший комсостав шерстили:
Кого в запас, тех сократили.
Он не терпел службу такую,
Прёт в академию морскую.

Окрнчив оную успешно,
Саша из Питера поспешно
Едет служить в Калининград,
Он перспективам новым рад.

И наш полковник Росянок
Был там и тут, не щадя ног.
В училище он педагог,
Ходить теперь он в море мог.

Но через три счастливых года
Переменилася погода.
Училище было у моря
И в этом было его горе:

В уютное у моря здание
Впорхнули парткнязей создания,
У кого  дети -из Кремля,
Для кого вертится земля.

Службу послав к едрёной матери,
Саша пошёл в предприниматели…
Дочь его старшая, Татьяна,
К учёбе относилась рьяно.

По специальности – юрист,
А опыта-то – чистый лист.
А чтобы прокурором стать,
На лапу надо много дать.

Что же сказать о младшей, Маше?
Она под крылышком мамаши.
Доченька их ещё за партой.
Какая выпадет ей карта,

Не можем мы о том гадать,
Лишь пожелаем не страдать.
Её родители в разводе,
Папа с другою счастлив, вроде.
А мама –в радости с другим,
Мы пожелаем счастья им.

ОЛЕГ  АНАТОЛЬЕВИЧ  РОСЯНОК.

Умён и крепок, как орех,
Второй сын Эммочки - Олег.
Путь выбрал брата и отца,
Не дослужил до конца:

В стране возникла катавасия,
Сын, без отцовского согласия,
Ушёл по-быстрому в запас,
Хоть в службе неплохой был шанс.

Но на жильё сертификат
Важней, чем званье и оклад.
Да ещё где! В самой столице!
Такое уж не повторится,
Пришлось с отставкою смириться.

Уже больше десятка лет
Майор в гражданское одет.
Зато живёт в своей квартире
С Любой в согласии и мире.

Их сын Денис с своим талантом
Окончил курсы официантов.
Виталий – выпускник физтеха,
Ловит за хвост птицу успеха.

ИЛЬЯ АНАТОЛЬЕВИЧ РОСЯНОК.

А третий сын Эммы -  Илюша¬-
Почти всегда мамочку слушал..
Два года прожил под Саратовом,
В дружбе с мамулей и солдатами.

Отъезд их не отмечен пиром
Перед отбытием под Киров.
И там Илья ещё лет пять
Слышал, как ёлочки скрипят.

И как в сугробах утопают,
Как сумерки здесь наступают.
Вдыхал он терпкий запах сосен
Зимой и летом, и всю осень.

Потом поездка их была
В город, где бабушка жила.
Когда сошёл Илюша с трапа,
Его встречала мама папы.

Куда б он не направил ноги,
В тайгу не находил дороги.
Заводы, фабрики и парки
Им показал огромный Харьков.

Он мёл людей, как большой веник,
Кишел людьми, как муравейник.
И мальчику звенел трамвай:
«Правил движенья не забывай».

Был для него, как сложный ребус,
Автобус с рожками – троллейбус.
И-класс!- Железная дорожка,
Поезд- малыш, не по-нарошке,

А в зоопарке – какие звери!
Но в клетки к ним закрыты двери.
Илья здесь, как все дети жил,
С братьями старшими дружил.

Окончил школу, институт,
Сдружился с Мельпоменой тут.
Все позади семестры, курсы,
В здании бывшей раньше бурсы

Прошло студенческих пять лет,
Сдался актёрский факультет.
И в силу лицедейских уз,
Свои стопы направил в ТЮЗ.

В любви к нему недолго жил,
Оклад любовь ту задушил.
Долга и чувств прошла борьба,
Ушёл на вольные хлеба.

Благоприятный судьбы жест,
Он режиссёр на дне торжеств,
В том же лице и оператор,
И тамада их и куратор.

Готовит титры и плакат,
Героям фильм сдаёт в прокат
И семья чувствует отдачу.
В свободный день возит на дачу

Свою любимую мамашу-
Известную подругу нашу.
В поддержке жизненного ритма
Берёт участие и Рита-

Илюши милая жена,
Она удачно сложена,
Общительна и эрудит,
На шее мужа не сидит.

Минут свободных мало крайне:
На службе и в дому – дизайнер,
А также – уборщица, кухарка,
И ездит к мамочке  за Харьков.

Рита – домашний педагог,
Вот всё, что выведать я мог.
И есть дела - других дороже-
Забота предков о Серёже.

Он ездит с папой в Балаклею,
Там изучил он все аллеи.
На даче бабушки, в саду,
Уже приучен он к труду.

И знает вкус груш и ранета.
Читает сайты интернета.
Не может вспомнить деда Толю.
Хоть с ним в коляске катался вволю.

При жизни деда был он мал
И ничего не понимал.
Расскажет книжка эта быль,
Кто его предок, кем, где был.

АНАТОЛИЙ - БРАТ ЭМИЛИИ

Семьдесят лет прошло с тех пор.
Как бросил фриц его на пол.
Точнее, в пыль из одеяла.
Сестёр и маму отделяла

Дорога к смерти в пять шагов,
Сквозь коридорчик из врагов.
Над ними сжалился Всевышний-
Живыми из вагона вышли.

На бомбу Бог нашёл управу,
Им обеспечил переправу,
Провёл тропинкой через лес
И с рук мамани Толик слез.

Здесь пережили все невзгоды,
А через два тяжёлых года
Вернулись в Гомель, в отчий дом,
И года три прожили в нём.

Как стало Толику семь лет,
Отец купил в Литву билет,
Чтобы в столице той страны
Наладить жизнь после войны.

Била нужда всех в бровь и в глаз,
Толик шагает в первый класс.
Он рос, как все, средь сорванцов,
Любим был мамой и отцом.

Был под опекою сестёр,
К ребятам рвался на простор:
Футбол, хоккей, другие игры,
В войну «сражались», словно тигры.

А рисовать стал в старших классах,
В карандаше, а позже- в красках.
Потому после выпускного
Не мыслил он пути иного,

Чем замечать мир зорким глазом
И для души писать пейзажи.
Даже портрет писал тайком,
но тут вмешался военком.

В казарме он, после отбоя,
Не оставался сам с собою:
Прогнав из глаз службы рутину,
Он видел пред собой картину:

Тут в сон вего пришли берёзы,
Жизни гражданской явь и грёзы.
В былом уже казармы шум,
Толик решил взяться за ум.

После совета с старшим братом,
Он в мастерской, как реставратор,
А в техникуме он –заочник,
Контрольные готовит ночью.

Он, как дизайнер старины,
Входил в культурный мир иных.
Близких и дальних поколений,
Объекты брал он на колени

Нежно, как маленьких детей,
Истины ради – не затей.
А как дела на личном фронте?
Табу на то, интим не троньте!

Но всё же к фактам, по крупицам,
Нам удалось с трудом пробиться:
Бросив по дембелю винтовку,
Он встретил по душе литовку

И прожил с ней пятнадцать лет
И написал её портрет.
Росло с годами раздраженье,
Меж ними не было сраженья.

Толик уходит, как мужчина,
А почему? Знать есть причина.
Сказав «прощай» литовской даме,
Ушёл с бельишком в чемодане.

Толян с потерею литовки
Не присосался к поллитровке.
А мимо станций, сёл и парков
Доставил поезд его в Харьков.

Боли сердечные остры,
Звонит он в дверь родной сестры.
Накрыла быстро стол Эмилия:
Питьё, закуска – в изобилии.

А племяши – младое племя-
Уходят спать, уже им время.
Толя с сестрой и зятем – тёзкой
Судили о житейских стёжках.

Верликт такой был этой тройки:
Ему стопы двигать на стройки.
Живёт Толян на новом месте,
Работает в ремонтном тресте.

Тут жест судьбы, как говорят,
Дал на ремонт ему наряд.
В том доме частном, на Немышле,
На его стук хозяйка вышла.

И пока строил он объект,
Даме понравился субъект.
В обоях стены, вязь узоров,
Тепло от Раичкиных взоров,

Речи тактичные, толковые,
Они доверчивы, раскованы,
Секретов нет о прежней жизни,
Дни одиночества их грызли,

Они – в расцвете, им – по сорок,
Каждый из них другому - дорог.
А как готовила борщи!
Хозяйка – лучше не ищи!

Встречаются такие редко.
И папой стал он её деткам.
Совместной жизни их – за тридцать,
Дай, Боже, их летам продлиться.

У Эммы с ними я встречался,
Вечер в беседах быстро мчался.
Никто из нас в души не лез,
Но рос друг к другу интерес.

Мне нравятся, скажу без блажи,
Кисти Лашкевича пейзажи.
Его картины – в гостиной Эммы.
Холста два, а на них – поэмы.
Внуки четы сей – не пионеры,
А Толя с Раей – пенсионеры.

ЛАШКЕВИЧ НИКОЛАЙ КАЗИМИРОВИЧ.

 (Фото Николая в начале поэмы)

Сталин справлял свой юбилей.
Раньше, под шелест тополей,
Что ветками стучат в окно,
Родился третий их сынок,

Войдя в послевоенный мир.
Был трижды счастлив Казимир.
Он в выходной пришёп в костёл,
Руки к распятию простёр,

С молитвою встал на колени,
Благодаря Бога в моленье…
А мальчик рос смышлёным, ловким,
Читал в газетах заголовки,
А ему лет – меньше пяти!
Дай бог счастливого пути

Когда родился Олег, племяш,
В пять лет стал дядей Коля наш.
Отлично он учился в школе –
Знанья легко давались Коле.

Дружил он с Эммою-сестрой
Время пришло – вступил он в строй.
Служил, как все, считая дни,
Получал письма от родни.

Во время Пражеских событий-
Приказ: в Долине в спешке быть им.
В августе в Прагу, на светанке,
Ворвалися Союза танки.

В Праге вояк было немало,
Коленьку лихо миновало.
Роняет лист уже калина,
Прощай в\ч, прощай Долина.

«Привет, Литва! День добрый, Вильно,
По вас соскучился я сильно,
По вас, папаня и маманя».
Билет до Вильнюса – в кармане.

Вокзал. Колю встречают братья,
Рукопожатия, объятья.
«А где…» и «Как…» и «Почему…»
Вопросы братьев двух ему.

И шутки, смех, радость на лицах,
Мелькают улицы столицы.
Он не успел их расспросить,
такси у дома тормозит.

В доме родном трёх братьев встреча,
Звучат взволнованные речи.
С них папа с мамой не сводят глаз,
Как будто видят их первый раз..

Баклуши бьют друзья-зеваки,
Лашкевич год, как на журфаке.
У Коли - множество затей,
А в прессе – уже пять статей.

Он средь студентов – Монте Кристо,
Как эрудит средь беллетристов,
Он знает Гегеля и Маркса
Только в кармане мало баксов.

СМИ ловят журналистов в сети,
Лашкевич Николай – в газете.
Энергия, как у реактора,
Уже Лашкевич зам. редактора.

Пришлося Николаю вскоре
Подковаться в партийной школе,
К тому ж в прекрасном граде Питере
Дев покорять в заморском свитере.

И он был ими атакованный.
В марксистской кузнице подкованный,
И  с опытом собкора вместе
Призван в ряды самих «Известий».

Живёт с женою он в столице,
Иные нравы здесь и лица.
Только с работой- не стыковки -
В Прибалтику-командировки.

И потому, пять лет спустя,
 он увольняется, грустя.
Надеемся, что выйдет скоро
Сборник статей сего собкора.

Жаль, что из-под его пера,
К нам не явилась та пора
Трагедий судеб, потрясений
И наций «вражеских» рассеяний.

Понятно, в брежневском застое,
То было дело не простое.
Быть может, страх испортить имидж
Довлел над нами и над ними.

Время совкового развала
Печатать всё подряд давало.
По неизвестным нам причинам,
Той темы нет даже в почине.

Надеюсь, когда станет старым,
Напишет Коля мемуары.
Ну, а пока, как мы узнали,
Он секретарь в толстом журнале.

Сейчас я, к своему стыду,
Ту «Родину» и не найду.
Но это,так сказать, деталь.
Пять лет назад-он секретарь

Управы конкурсного Юкоса,
Потом понял, не туда врюхался.
Теперь попал в другие сети –
Кем-то в парламентской газете,

Возможно, он советник боса,
Нету у нас к нему вопроса…
Коли жена, до брачной связи,
Была студенткой на инязе.

А когда стала женой Коли,
Вела английский язык в школе
И написала ENGLISCH – учебник –
школярской памяти лечебник.
Ныне литовское посольство
С ней завязало хлебосольство.
            ***
На юбилее сестры Эмилии
были мужчины этой фамилии:
Коля и Эммы сыновья,
поздравил Эммочку и я.

Всего через четыре года
к Коле подкралась непогода:
мне Эмма сообщила факт,
что Николая сразил инфаркт.

В апрельский день, для родни мглистый,
прощались с Колей журналисты:
здесь не звучали декламации
над прахом Коли после кремации,
лишь чувства скорбные давили,
в последний путь благословили
своего давнего коллегу
и посочувствовав Олегу,*
а также Колиной жене,
домой отправились оне...

А урна с прахом Николая
скоро отправится в град Вильно.
Вдова - литовка пожилая-
того желает очень сильно.

 И подхоронит  мужа урну
к гробам родни очень культурно,
что характерно-своей родни,
а предки Коленьки одни
давным-давно заждались Колю,
но я его не знаю волю.
Возможно он мог пожелать,
чтоб рядом с предками лежать.
-------------------------------
Олег Анатольевич Росянок-племянник.
             ***

Ушёл из жизни Николай Лашкевич

Четверг, 7 апреля 2016 года 17:07 .

В ночь на седьмое апреля на 67-м году скончался наш коллега — Николай Казимирович Лашкевич. Постоянные читатели «Парламентской газеты» и журнала «Российская Федерация сегодня» помнят его многочисленные публикации на экономические и социальные темы, всегда актуальные, интересные и глубокие.

Он завещал похоронить себя на кладбище в Вильнюсе. В городе, где родился 29 октября 1949 года. Здесь он вырос, учился в Вильнюсском государственном университете и долгое время работал. Трудовая биография Николая Лашкевича началась на местном станкостроительном заводе. А потом были разные должности в средствах массовой информации Литвы, позже, работа собственным корреспондентом как тогда говорили центральных изданий — «Комсомольской правды», «Сельской жизни» и «Известий». В 2002 году последовало приглашение в Москву на должность заместителя главного редактора журнала «Родина». Так начался московский период его плодотворной журналистской деятельности. Через пару лет Николай Лашкевич оказался в «Парламентской газете», где занимая разные посты, но всегда его работа вызывала интерес, потом перешёл в журнал «Российская Федерация сегодня».

За долгую жизнь в профессии Николаю Казимировичу Лашкевичу удалось главное: он был востребован и как журналист, материалы которого вызывали немалый резонанс, и как коллега, всегда готовый помочь своим товарищам.
Мы будем его помнить.
В редакции «Союзного вече» он проработал меньше года. Но даже за это совсем короткое время сумел завоевать уважение и признание коллег. Не только сам писал о жизни Союзного государства профессионально, ярко, со знанием дела, но и активно помогал коллегам. На него всегда можно было положиться: и по работе, и в жизни. Он старался не обременять никого своими проблемами и заботами. Всегда бодрый, жизнерадостный и элегантный. Ложась в больницу, где его готовили к тяжелой операции, он взял с собой ноутбук. И продолжал работать. Его последний комментарий «В чем сила, брат?» – о 20-летии создания Союза России и Беларуси – как всегда, точен по мысли, хорош по стилю и непараден по сути. У нас было много совместных планов и задумок. Но судьба распорядилась по-своему. Очень горько осознавать, что мы больше не увидим его замечательную, добродушную улыбку, не услышим его спокойный, доброжелательный голос... Николай Казимирович, нам будет страшно не хватать вас! Светлая память. Наши соболезнования родным и друзьям. Редакция газеты «Союзное вече» ПРОЩАНИЕ Будем помнить Когда дружишь с человеком долгие годы, делишь с ним и профессиональные заботы, и личные проблемы, тогда его внезапный и безвременный уход не только трудно пережить, но и осознать невозможно. Николай Лашкевич – замечательный журналист и замечательный человек. Я не произношу слово «был», потому что в моей памяти и в памяти всех, кто его знал, он навсегда останется живым, деятельным, добрым, отзывчивым и верным другом. Остановилось сердце... Он всегда много работал, был в гуще событий. Всегда был поглощен проблемами героев своих публикаций, как это и бывает с людьми, посвятившими себя журналистике. Окончив Вильнюсский университет, он представлял Литву и в «Известиях», и в «Комсомолке». Потом, уже в Москве, куда они с женой Татьяной переехали после развала СССР, работал в «Парламентской газете», заместителем главного редактора в «Союзном вече». Писал материалы даже лежа в палате под капельницами. Просто потому, что не мог ни минуты провести без дела. Как горько, как страшно, что его больше нет. Его, такого надежного, такого душевно теплого человека. А нам теперь осталось только плакать и помнить. Плакать и помнить.
 
Людмила Фомичева, председатель Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области

ИЗВЕСТИЯ (РОССИЯ) ;  15.10.1996 ; N 194 (24801) ; 

Следы теракта в Киеве ведут в Таллин?
 
Автор (ы):     Николай ЛАШКЕВИЧ, "Известия"
В июльском покушении на премьер-министра Украины Павла
Лазаренко замешаны трое жителей Эстонии. Это сенсационное
сообщение сделала одна из ведущих эстонских газет "Синумилехт".   
Его тут же подхватили другие средства массовой информации
Прибалтики.
   И хотя руководитель эстонской полиции безопасности Юри
Пихль официально не подтвердил версию об их возможном участии
в теракте, вместе с тем он не преминул отметить, что имена
двоих предполагаемых террористов, Юрия Дедуха и Александра
Моргуна, названные в газете, ему хорошо известны. Правда,
он ни словом не обмолвился о конкретных причинах того, почему
ранее их взяла на заметку эстонская госбезопасность. Он также
заявил, что до сих пор никто не обращался в его ведомство
с просьбой о содействии в розыске преступников в связи с покушением
на украинского премьера. Напомню, что июльский взрыв бомбы,
заложенной на автостраде Киев - аэропорт Борисполь, на пути
следования правительственного кортежа, повредил лишь автомобиль
премьер- министра. Сам он не пострадал.
С учетом эстонского  следа, похоже, подтверждается наиболее
часто упоминаемая версия - о причастности к взрыву в Киеве
так называемого "донецкого клана" - группировки, якобы контролирующей
положение в угольной промышленности Украины. Как разведали
эстонские журналисты, упомянутые жители республики, а также
некто Валерий, - все они, кстати, не имеют эстонского гражданства, -
связаны с лидером этого клана Евгением Щербаковым, предпринимателем,
в 1991-1993 гг. создавшим в странах Балтии целый ряд совместных
фирм и завязавшим множество полезных деловых связей с эстонскими,
латвийскими и литовскими предпринимателями. "Донецкий клан",
по их утверждению, использовал в своих интересах фонды заработной
платы шахтеров Донбасса и дотации, отпускавшиеся угольной
промышленности. И когда П.Лазаренко попытался решительно навести
порядок в этой сфере, прозвучал взрыв.
   По сей вероятности, конкуренты Е.Щербана, недовольные разросшимся
влиянием украинского бизнесмена в Северо-Западном регионе,
решили "настучать" на него и его людей охочим до сенсаций
эстонским журналистам, чем те не замедлили воспользоваться.
Кроме того, немалую роль, не исключено, сыграл и чисто практический
интерес - получить 75 тысяч долларов вознаграждения, обещанного
украинскими властями за сведения о террористах. Как бы там
ни было, а эстонский след в деле о покушении на премьер-министра
Украины является весьма перспективным и, похоже, всерьез заинтересует
как украинских, так и эстонских следователей.
   ВИЛЬНЮС.
 

ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Я описал ваши истории,
Хотелось бы, чтоб вы не спорили.
По скудности материала
Поэма много потеряла.

Откуда предки ваши вышли,
Пришлося автору домыслить.
И что и с кем было когда-то,
Могут неточными быть даты.

Что написать мог и о ком?
Иных не знал, других – мельком.
Боялся, чтоб мои фантазии
Вас не обидели, не сглазили.

Не передал быт и традиции,
Из-за начальной эрудиции.
Коль из приличных вышел правил,
Прошу, чтоб кто-то меня исправил.

Где ложно двигал я пером,
Всё вырубите топором.
Отдал вам труд свой без редакции
И ожидаю любой акции.
                ***
А ныне Эммы ремесло
В иконы бисером вросло.
О, впечатлений от них - сила!
Эмма и Лиду заразила –

Одну из лучших учениц,
Теперь та вышивает мучениц.
Забыл я написать об этом.
Много у Эммы книг поэтов,

Которые мне по душе.
Изданий много там уже.
Вторая хобби половина-
Делать из яблок, ягод вина.

Я их попробовал в гостях,
От них блаженство аж в костях!
Как будто Бог меня растёр…
Ходит Эмилия в костёл

И ставит свечи за упокой.
Пусть живёт долго она такой.
Муж- Росянок – натурой хваткий,
Лежит в земле, где Пятихатки.

К могиле ездит Эмма с Илюшей,
Где и общаются их души.
Как героине этой поэмы,
Скажу такую мысль для Эммы:

Я понял это поздно слишком,
Чего же не хватает книжке?
Картины прошлого наличия,
Мгновенья зримого величия.

Я думаю, такой изъян
Может исправить брат Толян.
Служители сих муз-фанаты-
Навек запомнили пенаты.

Картина дома, части улицы,
В книжке моей к стихам притулится,
Придаст им шарм и многомерность
И подтвердит слов достоверность.

С картины книжке нужна копия,
Как наркоману доза опия.
Если Толян готов на вклад,
Буду признателен и рад.
Надеюсь, опус мой безвреден
Тебе читатель. Твой Медведев.

Если читатель книжки бравый,
Найдёт, что автор, порой, неправый,
Мы скажем, что он, как писака,
На вымысел назначен всякий.

ЛАШКЕВИЧИ