Эдгар По. Ворон

ЭДГАР ПО. ВОРОН
EDGAR POE. THE RAVEN

1.
Как-то раз в глухую полночь я сидел, раздумий полный,
Над старинным многотомным фолиантом. И от сна
Отбиваясь, слышу вроде в двери стук. Но кто там бродит?
Пришлый странник в непогоде, проходящий у окна?
«Это странник», – я промолвил, – но не виден из окна».
Только стук. И тишина.

Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore –
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door –
«’Tis some visitеr», I muttered, «tapping at my chamber door –
Only this and nothing more».

2.
О, я помню, как виденье, – на дворе был день осенний.
Тлел камин, дрожали тени, догорал янтарь огня.
Ждал, наступит утро скоро. И пытался в книгах горе
Утопить, чтоб о Леноре не терзаться, свет кляня.
С нею ангелы навечно лучезарность света дня
Отобрали у меня.

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; – vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow – sorrow for the lost Lenore –
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore –
Nameless here for evermore.

3.
Шорохи пурпурной шторы наполняли страхом скорым
Сердце с грёзой о Леноре – стуки сердца моего.
И печален от потери, я уже почти поверил,
Что в мои стучится двери странник, только и всего.
Лишь прохожий запоздалый возле дома моего –
Странник, больше ничего.

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me – filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
«’Tis some visiter entreating entrance at my chamber door –
Some late visiter entreating entrance at my chamber door; –
This it is and nothing more».

4.
Успокоившись немного, я промолвил: «Ради бога,
Не судите меня строго, что промедлил из-за сна.
Я не ждал гостей, не скрою, этой позднею порою.
Я сейчас же дверь открою, если помощь вам нужна.
Распахнул я настежь двери. Там лишь тьма стоит одна.
Только тьма и тишина.

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
«Sir», said I, «or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you» – here I opened wide the door; –
Darkness there and nothing more.

5.
Глядя в этот мрак бездонный, так стоял я пораженный,
Полный грёз, сомнений полный, пленник страха своего.
Тишину единым словом я нарушил: «О, Ленора!» –
Я шепнул во мрак, который эхом возвратил его.
Так на шепот прозвучало эхо слова моего.
Эхо, больше ничего.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, «Lenore?»
This I whispered, and an echo murmured back the word, «Lenore!»
Merely this and nothing more.

6.
Я вернулся в дом несмело. Вся душа моя горела.
Только снова стук раздался, но еще сильней того.
Надо глянуть, в чем там дело. Может, ставня отлетела.
Сердце бедное хотело лишь покоя одного.
Я узнаю о секрете. Видно, разгулялся ветер.
Ветер, больше ничего.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
«Surely», said I, «surely that is something at my window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore –
Let my heart be still a moment and this mystery explore; –
’Tis the wind and nothing more!»

7.
Подошел к оконной раме и толкнул двумя руками.
Громко хлопая крылами, тотчас в комнате возник
Ворон – весь во фраке черном, весь величественный, гордый.
Важною походкой лорда прошагал меж книг моих.
И взлетел на бюст Паллады, словно было так и надо.
Взгромоздился и затих.

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door –
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door –
Perched, and sat, and nothing more.

8.
Этой гладкой чернотою и гордыней напускною
Птица вызвала, не скрою, на безрадостных губах
Тень улыбки и укора. И сказал я: «Старый ворон,
Ты почти как древний воин на полночных берегах.
Как зовут тебя, поведай?» За моим вопросом следом
Крикнул ворон слово «Крах».

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
«Though thy crest be shorn and shaven, thou», I said, «art sure no craven,
Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore –
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!»
Quoth the Raven «Nevermore».

9.
Тут я подивился снова, как надменно и сурово
Человеческое слово разумеет этот птах.
Хоть нелепость в чистом виде, кто похвастает, что видел
В комнате своей, допустим, эту тварь о двух крылах?
Прямо в комнате, на бюсте, и в неведомом искусстве
Прокричавшей имя – Крах.

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning – little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door –
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as «Nevermore».

10.
Этот ворон, одиноко сев на бюсте невысоком,
Точно голосом пророка душу всю излил в словах.
Нет, в одном лишь только слове! Я промолвил: «Нет уж боле
Тех друзей моих, и волен этот ворон-вертопрах
Улететь, как все надежды. Что случилось с жизнью прежней?»
И в ответ услышал: «Крах».

But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing farther then he uttered – not a feather then he fluttered –
Till I scarcely more than muttered, «Other friends have flown before –
On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before».
Then the bird said «Nevermore».

11.
Задрожал я от ответа и решил, что птица эта
От хозяина-поэта заучить смогла всего,
Как рефрен, одно лишь слово – от хозяина былого,
От несчастного такого, где от горя одного
До другого время длится. Вот теперь твердит и птица
«Крах». И больше ничего.

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
«Doubtless», said I, «what it utters is its only stock and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore –
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of «Never – nevermore».

12.
Вновь мне стало интересно. И, придвинув ближе кресло,
Где себе нашел он место, погрузился я в мечтах,
В домыслах своих досужих, среди бархатных подушек:
Что же дикий, неуклюжий, злополучный этот птах,
Что умом отнюдь не блещет, голосом своим зловещим
Мне накаркал этим «Крах»?

But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore –
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous bird of yore
Meant in croaking «Nevermore».

13.
Так в догадках, небылицах я застыл. А око птицы,
Словно пламя, из глазницы сердце жгло мое насквозь.
Эти тайны и печали голову мою склоняли
На подушки. Ах, тогда ли с нею вместе довелось
Нам на бархате подушек так лежать душою в душу?
А теперь навеки врозь.

Thus I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light gloated o'er,
But whose velvet-violet lining with the lamp-light gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!

14.
Тотчас всё неумолимо занесло клубами дыма –
Как кадило серафимы раскачали в полный взмах.
Я вскричал тогда: «О, горе! Это ангелы мне вторят,
Чтобы память о Леноре превратилась в мертвый прах.
Бог мне шлет бальзам забвенья, чтоб усопшей скрылись тени.
Тут же ворон каркнул: «Крах».

Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor.
«Wretch», I cried, «thy God hath lent thee – by these angels he hath sent thee
Respite – respite and nepenthe from thy memories of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!»
Quoth the Raven «Nevermore».

15.
О, пророк иль злое чадо, птица иль исчадье ада,
В наказанье иль в награду ты мне послан? Для чего?
Есть забвенье, отвечай мне, на земле пустой, печальной –
Здесь, в обители отчаяния, скорби, горя моего?
Что поможет мне Ленору позабыть? И крикнул ворон:
«Крах». И больше ничего.

«Prophet!» said I, «thing of evil! – prophet still, if bird or devil! –
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted –
On this home by Horror haunted – tell me truly, I implore –
Is there – is there balm in Gilead? – tell me – tell me, I implore!»
Quoth the Raven «Nevermore».   

16.
О, пророк! Хоть тварь святая, хоть ты дьявол – умоляю,
Всемогущим заклинаю, царствующим в Небесах,
Мне вещай вороньей речью, чтобы сердцу стало легче,
Будет ли с любимой встреча там, в заоблачных краях?
Если здесь мне нет покоя, что за черною чертою?
И ответил ворон: «Крах».

«Prophet!» said I, «thing of evil! – prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us – by that God we both adore –
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore –
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore».
Quoth the Raven «Nevermore».

17.
Пусть же это слово знаком станет мне, вещатель краха.
Ты явился мне из мрака – возвращайся же туда!
Ты мне клювом сердце точишь, гибель жуткую пророча,
Улетай, посланник ночи, не оставив и следа.
Пусть же призрачный твой образ мой приют покинет тотчас
И исчезнет навсегда.

«Be that word our sign of parting, bird or fiend!» I shrieked, upstarting –
«Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! – quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!»
Quoth the Raven «Nevermore».

18.
Но с тех пор в моем жилище он сидит без сна и пищи.
Щурит демона глазищи, улетевшего в мечтах,
Всё на том же бледном бюсте, в круге света лампы тусклой,
И его тенями устлан дом, внушая вечный страх.
И вокруг меня навечно, словно тенью, круг очерчен,
Этим черным словом – Крах.

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted – nevermore!



Перевод Николая Левитова