Из книги Золотые обереги 2012 г

           Беспомощнее правды – нет…



1
Когда любимый внук глядит врагом
И жизнь, и мир твой злостно разрушает,
Не побежишь за ним вдогон бегом
И не отшлепаешь, что жить мешает.
По детству догонялки хороши,
А мужика не сыщешь, не догонишь,
В итоге в доме – нищенства гроши,
Его ж к работе не столкнешь –
                не стронешь.
Ленивая, пропившаяся тварь
Измученной душе года торопит...
Чужую мать приветила Агарь,
Родную бабушку внучок вот-вот угробит.
Нахлебником ломает жизнь и дом,
Все пропивает за безумной чашей,
Что нажито пожизненным трудом
И освящается нам жизнью нашей.
Ему ничто не свято, лишь бы пить,
Куражится с издевкою над старой,
Наверно, в детстве надо было бить,
Чтобы самой не пасть в его угаре.
Лишь б не работать, до утра гулять,
Утащит кус последний у старухи...
О век! За чьи грехи-порухи
Не может защититься в жизни мать
От сыновей, пропито-оголтелых,
От дочерей, ушедших в пьянь и блуд,
Под корень, кто сломал семью умело,
К кому потомство – дети поведут?

2
Потоком мутным и бездонным
Времён летейских мчится век,
Неважно кто, варяг иль грек
Простор российский обездолил.
Иль сам российский муж и сын
Уклад семейственный порушил.
Семьи кормилец – господин
Живет лишь в памяти старушьей.
Хозяин крепкий – меч да щит
Для любящей семьи издревле...
Теперь его удел забыт,
И муж жене лишь нервы треплет.
Добытчик – вовсе никакой,
Жена семью содержит чаще,
А он беспечною рукой
Не ищет дел и не обрящет.
И в оправдание мытарств
От тщетных поисков работы
За тридевять сбегает царств,
Чтоб отрешиться от заботы.
Мала Рассеюшка дельцам.
И заграничные кордоны
На алтари златым тельцам
Влекут, как жертву, русских клонов.
Некоронованный делец
Поддерживает власть патрона
И к усмирению «овец»
Подсушит порох и патроны.
Мужиковатая «овца»
Привыкла, чтобы погоняли
Во имя Сына и Отца
Из края – в край, из дали – в дали...

3
    А за окном пламенеют рябины

Где же взять воли, коль жизнь обложила
Вольную пташку больничным бытьём:
Сбила машина, в кровать уложила
Раненой птицей за злым забытьём.
А за окном пламенеют рябины,
Плещутся ветви берёз на ветрах,
Век скоротечный мой, век не былинный,
Снова дал трещину, как два ребра.
Только берёзки, как встарь, утешают:
«Муку размелешь, как жернов муку,
Новых стихов среброкрылую стаю
Выпустишь в лёт на рябину в соку».
Там над рябиновыми сласть-жарками
Стайки воробушек уж вознеслись,
Взгляд сизым голубем, плавно, кругами
С жарких рябин поднимается в высь.
А небеса – утром ранним!– беспечны,
Синью безоблачной льются в стекло.
Больно принять, что мы в мире не вечны,
Хочется верить в бессмертье стволов.
С веком людским – ни в какое сравненье!
Сто, двухсотлетний древесный дан срок...
Родство с берёзами и единенье
Слил бег крови в сокогонный поток.
Вот и тяну – к белым! – крылышки-руки
Слиться навеки в древесной волшбе,
Слушать курай и тальяночки звуки,
Всё принимая, как данность, в судьбе.
А за окном пламенеют рябины...

4
Очнешься на какое-то мгновенье –
И страшно: ты – в ногах, и всюду – ложь,
«Ищи – обрящешь», – Бог дал наставленье,
Но не ищи, ты правды не найдешь.
Врачи прикроют тех, кто изувечил,
Полиция – последних – защитит,
А ты лежишь, злодейски искалечен,
Прости их, ну и Бог тебя простит!
А ты на койке – в стонах бесконечных,
Прости, пусть нежатся они в морях,
И новой жертвой тешатся беспечно.
Не потому ли говорят не зря:
«Нет, не поймет пресыщенный голодных,
Чужая боль не стонет на устах…»
Тебе ж до смерти мучиться в поклонах
Больного тела, чая у креста,
Что в старом теле боли исцелятся,
Чтоб воздух нес целительный простор,
А кат собьет – другого, может статься,
Коли закон не даст ему отпор...

5
Мой ласковый враг, твои руки я помню,
Тепло их сквозь ужас телесный и боль...
Так что же случилось с тобою сегодня,
В душе твоей злобы жестокость отколь?
Неужто тебя до глубин возмутила –
О помощи! – жертвы святая мольба,
И трезвый рассудок корысть помутила,
Так где ж милосердье? Где божья тропа?
Коран есть у каждого в доме, как святость,
И учишь детей, как должно; поступать,
Но жертвы увечность не вызвала жалость:
Взрастет сын – без жалости, жесткая мать!
Сегодня – меня, ты убив, не жалеешь,
Угрозы ссыпая, как мусор метла,
А завтра – тебя твой сынок, что лелеешь,
Пошлет на рога, что за гранями зла.
Виной правосудия в жизни я маюсь,
И зло пресекала везде, как могла,
А ты – убиваешь, ни словом не каясь...
Аллах милосердный ум выжег дотла?
Зажгу я свечу да во здравие жё;сткой,
Авось наш Господь умягчит твою злость.
И капает свечка слезами из воска,
И плачет, болит моя бедная плоть...

6
Чужую шубу – с барского плеча,
Чужую обувь – с барственной стопы,
Чужой кусок – подачку богача
За труд я получила от судьбы.
Полпенсии – за крышу заплати,
Полпенсии, чтоб сына доучить,
И он, как поле-перекати,
Не может на день хлеб себе добыть.
Там – неугоден, здесь – не по нутру,
Сил богатырских в нищенстве стола
Не заимел, а значит, не к добру
На белый свет его я родила.
Чужую шубу – с барского плеча,
Чужую обувь – с барственной стопы,
Чужой кусок – подачку богача
Сын получил сегодня от судьбы...

7
В тяжких мыслях, как в темнице,
И на воле – воли нет...
Златогрудая синица
Утешает белый свет.
Птица тенькает златая
Кратким слогом мудреца,
И янтарная слетает
С ивняка, светясь, пыльца.
Помудри, пичуга-кроха,
Может, ты мне дашь ответ:
Почему слепа дорога
И в слезах темнеет свет?
Почему тоска по-русски –
Это пьяное нытье,
А счастливые этруски
Славят подвиг и житье?
Почему в Руси бескрайней
Нищета и голь, в косяк,
И всегда виновен крайний,
То бишь – лапотный босяк?
Почему Русь злато ценит
В еврозападных рублях,
Русский грош, едрени-фени,
Весь в налогах, как в соплях?
Почему души святыни –
Пред свечами лишь в церквах
А по жизни, мать о сыне
Плачет, и глядит Москва
На страданья безутешных,
Проклинающих бардак.
Адом стала Русь для грешных,
Нет грешнее, чем бедняк!
Его грех – желать кус хлеба,
Чарку сладкого вина
Да клочок родного неба...
Эка странная страна!
И жалеть – грех! – век советский,
Беззаконие стыдить...
Сами же срубили ветки,
Где дано нам богом жить.
Ныне вор, делец в почете,
А трудяга – без портков.
И звенит нам безотчетно,
Пташка малая, о ком?

8
Я выпала из времени надолго,
Держава рухнула, и плакала земля,
Но верила, течет в России Волга,
На Каме держат небо тополя.
А тополя срубают беспощадно,
И воды лишь отраву нам несут,
Советский люд отрекся семикратно
От веры правой в сталинский маршрут.
Законы сломаны в неверных душах:
Воруй, обогащайся и блуди,
И наставлений мудрости не слушай...
Одна защита – крестик на груди.
Одень на шею и, ведом судьбою,
Ищи смысл жизни в поисках труда,
Чтоб жизнь дожить не жалкой голытьбою,
Принявшей нищенство уж без стыда.
С советской верой, с крестиком на шее,
Бреду – не нужная ни Богу, ни стране,
Погрязшей не по пояс, а по шею
В гражданской и семейственной войне,
Где побежденным стал святой родитель,
Твердивший век сынам: «Не укради!»,
А дети расхищают и, как сыти,
Жизнь прожигают. Боже, пощади!
В стране без чести, совести, стыда
Контрастом стала роскошь и нужда,
А в душах – ненависть и злая зависть
К тому, кому богатство всё досталось,
К тем, кто всю державу прикарманил
В век двадцать первый, век без правил...

9
Глаза, что смеяться навек отучились,
Гримаса улыбки на добром лице,
А жизнь прожита или только приснилась
Без звезд, без венца в наступившем конце?
Приснились счастливые синие дали,
В ромашковой пене прохладных полян,
Когда мы, на выбор, пред жизнью стояли:
И небо – доступно, и ветер нам – пьян?
Какую судьбу мы себе загадали?
Прекраснейшую – из человечьих судеб,
Чтоб звезды вокруг и в душе загорались,
Где совесть и честь, и заслуженный хлеб!
И вот я стою пред загаданным честно:
Свет звездный – в душе, честь и совесть – сполна,
И хлеб мой соленый, угрюмый, безвестный
Под чарою слез, от которых пьяна.
Заблудшей овечкой, оставшейся в стаде,
Бреду на убой своей звездной судьбы.
Ее не щадит злой пастух демократий –
Ни старость мою и ни отчьи гробы,
Ни юность загубленную, сыновью,
Чья совесть и звездное небо – в запрет.
Святыни души, истекающей кровью,
Замучены свальными гонками лет.
И пену ромашкового бездорожья
Застил молодым беспредел наркоты,
Где каждый второй сосунок пьян и брошен
На пику беззвездной животной мечты.
Лишь в добром соседстве, достойном труде –
Суть нации, национальной идеи
И ясно любому и даже злодею:
Царить на Руси и добру, и звезде!..

10
«Пьяни вино, прости, нескладный год…»
Мне не у кого попросить прощенья
За всё, что в жизни задом - наперёд,
За невезенье больше, чем везенье,
За смерть лукавую, что следом шла
И всё грозилась хладным покрывалом,
За то, что отошла, не забрала,
А я – на жизнь! – ещё мудрее стала,
Что обрела и другов, и врагов,
Чего в той, прежней, жизни не имела,
Сочувствье мудрецов и гнев «богов»,
И боль, которой к сыну прикипела.
Но год ушел. Осталась вновь одна:
Хочу – вернусь, хочу – останусь в воле,
И чара  новогоднего вина
Пуста, до дна, как не бывало доле.
Пустая чаша, выпита не мной –
Заздравно кем-то в шумное застолье.
Мне – силуэт бутыли золотой,
Мне – лишь мечта о радости невольной.
О, как игристым хмелем снег пуржит,
Слезой пьянящей, без души родимой!
Нескладный год томительно прожит,
И, слава богу, так необратимо.
Пьяни, вино...

11
Тетрадь и чистая страница,
В душе – обвалы горьких слов,
Что улетела счастья птица
К тем, кто тучнеет от балов.
Два мира на Руси, две правды.
Одна – по трупам, но вперед!
Другая – плачет: хлебу рады! –
Тех, кто прокликан, как народ.
Одним – туршопы, заграница,
Другим – помойка – тот ж Клондайк,
Успели спиться, опуститься:
И грош – в ладони им подай!
Россия нищенствует горько
На пенсионные гроши.
На них не выучить ни Кольку,
Ни Саньку. Ан же попляши!
Забитый Колька или Санька
Забыты и не нужны ей.
Играют внуки в ваньку - встаньку,
Когда работы нет и дней.
Все ночи – в грязном Интернете
Или в попойках у друзей...
И ты, кукушка, не в ответе
Нам за насилие князей.
Мальчишки им по суткам пашут,
Нарктоником бодрясь в трудах,
И где уж Коле или Саше
Понять, не хватит на года
Здоровья, сил и упованья,
Что к лучшему придет судьба!
Жизнь внуков брошена к закланью:
Взамен труда – одна гульба.
Родительский очаг прохлещут –
Мгновенны юные года!–
И никогда уж не заблещет
Им путеводная звезда. 
Гробы, могилы наркоманов...
Забиты прахом молодым
Все кладбища, лишь мать в дурмане
Слез поправляет им кресты.
Век христианский – под крестами
Почил цвет сломленной Руси,
И Бога блеклыми устами
Вернуть их не проси-проси!
Доколе властвовать пороку,
Коль божьи мессы – не в заслон,
А власть имущие сороки
Несут сознательный урон?
Экраны злом нехристианским 
Забиты, как паршой ведро.
Здесь блуд господствует по-царски:
Чем дальше – в лес, тем больше – дров!
На секс младенцев с колыбели
Сажают, на порноиглу,
Чтоб власть имущие «хотели»
Ребячьим сексом тешить блуд.
А там, где блуд – не нужен труд:
Пацан, блуди, подачек – жди...
О христианская Россия,
Где церковь заплыла от слез...
Так, где священник, где мессия,
Что скажет: «Нет!» – и злых угроз
Не побоится? Где та пресса –
Ведь, третья власть! – чтоб в эру зла,
Презрев «брюшные» интересы,
Взять за узды народ смогла,
Чтобы вернулись Честь и Совесть,
И безработица ушла,
И правду божью, словно новость,
Россия с честью приняла?
Кукушка – век закуковала...
Хоть, напоследок, накукуй:
Так сколько лет нам ждать осталось
Покоя на лихом веку,
Чтоб дети нам рожали внуков,
Растили на своих хлебах?..
Кукушка или власть – порукой
Краюшки хлеба на зубах,
Честно и достойно заработанного?!



                О, Русь святая...

                1
Любовь любая – к продолженью рода:
И матери – чтоб выкормить дитя,
И женская – штормит ему в угоду,
И Божья – защитить земных трудяг.
Кто сам себя по жизни защищает
И хлеб свой добывает в поте лба,
Потомство сохранив, приумножает.
И мор – где царствует наркотгульба.
Коль на Руси всевластвует стихия
Разгула наркотических забав,
То вымирают дети за грехи тех,
Кого сломила пьяная судьба.
Наркотные забавы, без удержу,
Насаждены врагом по всей Руси.
И без войны наркотик Русь прирежет.
Кого нам: «Пожалей», – в стране просить?
И матери, и жёны в плаче никнут...
Что Ярославны плач им, когда мрёт
В наркотной мгле потомство – и не пикни?
Наркотик Русь и весь народ убьёт!
А враг доволен, руки потирая,
Державу с карты добела стирая.
О Русь...
                2
Плодятся купленные дети
От наркоманов и б...,
А общество за них в ответе,
Пытаясь воспитать людей.
И поколенье – к поколенью,
Плодится девиантный род,
Им не поможет обученье –
И вырождается народ.
Коль у мальца «ай-кью» – в порядке,
На Запад вскоре дёру даст,
В России, как на скудной грядке,
Беднеет благородный пласт.
А вот хамье и пьянь – в разгуле:
Легко дурными управлять!
Дай «дури» – и не надо пули,
Когда «гудит» на бл...- бл...
А те, кто со стыдом и  честью,
Беспомощно на свет глядят,
Коль церковь на священном месте 
Не в силах вокрестить бродяг...
Добра и правды умоляет
Советский праведный старик,
А молодежь, от секса злая,
Лишь кажет старости язык.
Два века, словно два народа...
Советский – русский был и есть,
Сегодняшний – плодит уродов,
Забывших стыд, добро и честь.
О Западе дитя мечтает,
Как о заботливом рубле,
И на кормежку уповает
На не родной – о Русь!– земле.
А ты – заплёвана, разбита,
Загажена бандитским злом.
И хлебным золотом забиты
Чужие закрома, на слом.
Нет слов, нет дел, лишь стоны, слезы
У тех, кто создал хлебный край.
И что – поэзия, что – проза,
Коль неприступен каравай?
Коль хлеб – в цене, знать, все продукты
Дороже станут день от дня,
И люди, словно сухофрукты,
Сухи от жизни, жизнь кляня.
И я сейчас – не исключенье:
Живу на дрожжевом грибке,
Вся в памятном благоволенье
О прошлом праведном райке.
О Русь святая...

                3
                Но если эта жизнь –
                необходимость бреда...
                Осип Мандельштам

И каждый век оплакал предыдущий,
И каждый век – глумленье над душой,
И только Бог, единый вездесущий,
Равняет те на тризне их большой.
И в горьком восемьдесят девятом лете
Закончен век коммуны и труда,
И ценности прошедшего столетья
Вернулись к нам в попрании стыда.
Я вижу день-деньской в СМИ человека,
Что в волчьи стаи бросил, как на кон,
Свободу, равенство, законы века
В стране, забывшей совесть и закон.
Я не хочу бояться – честь забывших,
Поправших человечьей жизни цвет,
Наркотиками души задушивших,   
На правду жизни бросивших запрет.
Но если жизнь – необходимость бреда,
Нахлынувшего в двадцать первый век,
Кому нужна та горькая победа,
С которой потерял всё человек?
О, Русь святая...

                4
Вечерняя прохлада
Темнеющего сада,
Хмель-плетью завитого
У домика простого,
Послевоенной кладки,
Открытый, как тетрадка,
И для чистописанья,
И пьяного кривлянья.
Простой, лишь двухэтажный,
В судьбе моей отважной.
Здесь – мать похоронила 
И сына дорастила.
С утра – крик, мат отборный,
Наркотный, во все горло,
А вечерами – пьянки,
До самой до уссанки.
Всю ночь визг – выше крыши...
Так год за годом – выжат.
А двор – садами дышит,
И щебет пташек слышен,
И тополя, как стражи,
Загульной жизни нашей.
Не слышать бы мне хохот!..
Деревьев мощных ропот –
Защитой и опорой.
О мой постылый город!
День – солнце донимает,
Комар – грозой летает,
И жду ночного рая
Прохлады, изнывая.
Всю ночь следить б мне звезды
На ясных млечных вёрстах
И месяца двурогость
У звездного порога.
А мой порог – средь пьяниц,
Засим, душа – скиталец,
И рвется в синь-дорогу
От горького порога...

                5
О муза, мудрая моя,
Наперсница ночных раздумий,
Когда вдвоем, лишь ты да я,
И – тишина в час новолуний.
Полуночный рожок запел
Хрустальным звоном, год закончен
Средь звездного скопленья тел
Вселенской новогодней ночи.
Он светел лезвием ножа
И отсекает беды напрочь
У всех без крова, что дрожат
Низвергнуто судьбою навзничь,
Голодных, немощных бомжей,
Утративших к судьбе доверье,
Беды – несчастных сторожей,
Замкнутых равнодушной дверью.
А месяц ласково звенел
О детстве теплом и надеждах,
И отрок – счастлив стал и смел,
В кольце родимых рук, как прежде.
Он видел дом, что его звал,
Родительское лобызанье...
России рухнувшей обвал
Смял и его существованье.
И замерзая, верил в то:
«Сбылось, и в пору новогодий
Вернулся, как мечтал, я в дом
К родной, что примет и в невзгоде».
Он замерзал...

                6
Заложница своих ночей,
Затворница святой печали,
Атланты согбенных плечей
Твои, седые, примечали.
Они держали тяжкий свод,
Чтоб солнце плыло за звездами,
А я – уже который год
Жизнь поднимаю над сынами.
Но старость зла, не удержать!
И сам не может удержаться...
Доколь измученная мать
В бессилии должна сражаться?
Нет ни учебы, ни труда,
Отменены концы вселенной,
И в завтра, словно в никуда,
Бредет Россия в век надменный.
О, участь братских стран! Познать,
Как в пору княжьих межусобиц
Не на орало меч ковать,
Ковать беду границ-бездомниц.
Украйна отхватила Русь,
И отделился край азийский,
И только жмется Беларусь
В оставшийся анклав российский.
А на остатках их – бедлам!
Лишь торгаши жируют смачно,
Все прочие – беспутный хлам
Под игом безработиц мрачных.
Вот и устройся – на кусок,
Когда пятнадцать – на тот метят
Порою. Пулею висок
Шестнадцатый – готов пометить.
Найти работу за пятак
Порою, сдуру, и возможно,
Но выложиться – за никак
И сдохнуть с голода несложно!
И как нам выживать теперь?
Выкладываться люд не хочет...
А за окном пурга, как зверь,
И радуется, и хохочет:
Не светом утренних лучей,
Чтобы зарю едой отметить,
Нет, труп очередной, ничей,
Землей погостною приветить...
Как отвести судьбы пинок,
Чем накормить детей роток?..

                7
Лилии цветут и травы,
Ласточки звенят у крыш,
Всяк считает себя правым,
Даже в мышеловке мышь.
Всяк находит в оправданье
То ли правду, то ли ложь,
То ль библейское преданье,
Как заклание под нож.
Сколько ж правд царит на свете
От достатка ль, от нужды,
И никто нам не ответит,
Где та правда – от беды?
Божья правда непосильна –
Не убий, не укради! –
Если хочется есть сильно,
Без надежды впереди.
Без надежды, без работы –
И звереет человек,
Забомжённые уроды
Коротают в пьянстве век.
Что с них взять,
У них – то ж правда,
Ведь зачем-то родились?
Были светлыми ребята,
Докатились, допились.
Вот поди, сыщи, друг, правду,
Ту, единственную, впрямь.
Ну а я, пожалуй, рада
Правдам всем, как фонарям.
И в любом убогом быте –
Своя правда, свой фонарь,
И в разбитом том корыте,
В той, что выбрала Агарь.
Да и я цепляюсь, верю
В правду – истину Христа,
Заповедным светлым перлом
Жду надежду у моста.
Переброшен – сквозь отчаянье
Между двух слепых сердец,
Где тебя, сынок, встречаю,
Все прощая, наконец.
Только помню твои руки
В детской нежности тепла
И свои вручаю муки.
Вот теперь – всё отдала.
Каждый хочет в мире выжить...




      Казанская Одиссея


      Посвящение Казани

Моя любимая Казань
В осенне-золотом убранстве,
На клумбах – розы и герань,
Газонов шелковых пространство.
Те ж скверы, словно век назад,
Мощь умудренная деревьев,
Соборы те ж, те ж образа
И улиц древнее кочевье.
В разлет расстроилась и в ширь,
В подкрылье птичьего полета,
Старинных зданий светел мир,
Ещё светлей – дворцов высотных.
Разгадки ликов старины
Задекорированы новью,
И знаком гордой новизны
В лёт – минаретные колонны.
В снах азиатских стен и скул
Жемчужиной персидской ночи
Взметнулась к звездам Шериф-Кул,
Потомкам затмевая очи.
Встречает древняя Казань
Меня, дичась, как незнакомка.
Я с ней – на ты, глаза – в глаза,
И сердце, вспомнив юность, громко,
Легко стучит, уже приняв
Метаморфозы старых зданий.
Казань, забывшая меня,
Вновь ангелом в судьбе предстанет...

***
Громадье туч – величественней гор,
Мир облаков – величественней моря,
Мощней пожаров – полыханье зорь,
Небесный океан с морским – в раздоре.
И он течет с рожденья над тобой,
И жизнь качает одиноким судном,
Штормит девятым валом над судьбой,
И направляет мыслей ход подспудный,
Таинственным влеченьем манит взор
И катит облака волной неспешной,
И освежает их дыханьем гор,
И в океан вливается небрежно.
Воздушная стихия – до звезды! –
Разбегом вольным обнимает землю.
Земные океаны зрятся мелью
В сравненье с глубью божьей высоты.
Когда откроется тебе без дна
Вся звездная космическая бездна,
То Господу лишь одному известно,
Где обрывается – ужель? – она.
Ужель неведомы Творцу края
Пределов тех небесного раздолья,
Где я ищу, надеясь, свою долю,
И восклицаю: «Родина моя!»

       Светом мысли и добра...
              1
Храм наполнен молодыми,
Нимбы света на стенах,
Нимбы мыслей над святыми,
Матерь в нимбах – суть одна,
Матерь счастья и доверья,
Матерь правды и добра...
Ею ты любовь измерив,
Устоишь на злых ветрах.
Нимбы мудрого сиянья
Человеческой любви
Грех покроют в испытаньях,
Чтоб душа жила в крови,
Чтобы стук усталый сердца
Оживить надеждой сфер,
И тебе до самой смерти
Верить ей, сынок, поверь!
Человеческие дети
В горе – немощны, слабы,
И в греховной круговерти
К ней влекут свои стопы.
И святые нимбы встретят
Светом мысли и добра.
Ей, единственной на свете,
Поверяй слезу утрат,
Ей и матери без нимба,
Но, рожденной в благодать.
Только им, без «либо-либо»:
Выручит благая мать.
Преклони свои колени
Пред любовью без конца.
Той любви нам не заменит
Свет любимого лица.
Лишь в любви Марии – мудрость
Благо отдавать везде,
И встречать молитвой утро,
Провожать молитвой день.
В тех молитвах жажда счастья,
Жажда света и добра
Царствует века всечасно,
Побеждая боль утрат.
Благовещенская церковь...

                2
На юг, на юг, где снова лето,
Купанье позднее в прудах,
А в октябре – избыток света,
И полднем знойным – высота,
И нет ни облачка на небе,
Белесо голубеет высь,
Где мысли о насущном хлебе
С недолей сына запеклись.
И от того – и  хлеб не сладок,
И от того – на сердце груз,
Что он на зелье жизни падок,
Затем – неверен наш союз.
В какое улететь пространство
И озарить сыновний мир
Труда счастливым постоянством,
Где труд всем в сладость и не сир?
Да нет, дыхания не хватит,
Не надышать желанно труд,
В заботе чтоб о ближнем брате
Трудились там, где позовут.
Нет ничего дороже в жизни
Нам вдохновенного труда,
Чтоб не зверела в пофигизме
Душа от рабьего стыда.
Когда, как в рабство, на работу
Спешат мальчишки за куском
С одной единственной заботой
Хоть день прожить. А что потом?
Изломанное болью тело
И искалеченный костяк?
Работодатели умело
Все силы выжмут за медяк.
А те, кто выжил в сладкой нише,
Запротежированной в прок,
По лестнице взбираясь выше,
Опять же с них берут оброк:
Налог, квартплата, обученье
Съедают небольшой доход,
И не найти мальцам везенья,
Коль не потребует народ:
Пора рабочие места
Нам создавать!
             И без труда
Не выживет в стране российской
Никто!
     Будь крови, хоть арийской!
Пора трудом дух возвышать,
А не бездельем развращать...

                3
Опять вагонное окно
И перелески в дымке далей,
Равнин осенних полотно
Багрянцем рощи обметали,
Златыми вспышками летят
Вслед поезду немые рощи,
А легкокрылый листопад
Шепнет мне: «Всё в сем мире проще,
Чем ты надумала себе
И в мертвой, и в живой природе:
В живой – всё дышит и в борьбе,
А в мертвой – Галилея своды.
Везде – начало и конец,
И вечен лишь безумный Космос,
А человечий ум – слепец,
В себе самом он ищет осмос.
Лишь в книге сохранится мысль,
Забывшая о бренной плоти,
А потому, всегда в полёте,
Чтобы открыть открытый смысл.
Но в этом смысле век найдет
Лишь то, что сам вещает книге,
И век, что принял свой черёд,
Прошедшему покажет фигу.
Благословенна та спираль
Всечеловеческих исканий,
Где мысль, как спрятанный Грааль,
В истории людских мечтаний…»

***
Заволжские дали – безмерность пространства,
Летит в облаках синева, синева.
Багряно-осенним гордятся убранством
Деревья алеющие и трава.
Листва осыпается полновесным
И золотом осени, и серебром,
Заволжские дали горят безмятежно
Палитры осенней багряным костром.
Кончается время златого покоя,
Ветра раздевают леса догола,
И скоро зима ледяною рукою
Коснется раздетого ветром ствола.
Когда и мою предпоследнюю осень –
Дай Бог, чтоб была лучезарно-светла! –
Зимы вековечной смертельная просинь
Заденет прощальным полетом крыла,
Душа отлетит в синь небес быстротечных,
Как лист облетает с родного ствола,
Успев прошептать, что, увы, скоротечна
Жизнь человечья и горько-мала...

***
Какое счастие писать
Легко, светло и вдохновенно,
И от приятелей не ждать
Камней булыжных преткновенья.
Но бочки мёда им – не в прок,
И зависть дёгтем сердце гложет,
И снова я даю зарок
Пренебрегать житейской ложью.
Не может пощадить пигмей
Атлета с добрыми очами,
И коль не угодил мечтами,
То – и печататься не смей!
Но, если сотворенный мир
В цветах, дождях и жарких травах –
Природы благодатный пир! –
В реальном – должен быть по праву?
Но если мне не разлюбить
Восторгов страстные порывы?
Чернят? Жила и буду жить
В святых мечтаньях, грешных срывах...

***
Забежать бы причастницей в рощи,
Надышаться всласть прелой листвой,
Там берёз золотящийся росчерк
Куполами горит над травой,
Забрести по колени бы в лужи,
Вспомнив детство, измерить в них грязь,
Ощущенья нет, право же, лучше,
Нежность грязи – балдёж без прикрас!
Нежность праха земли освящённой –
Пузырём на девчачьей ноге...
Память. В старости умудрённой –
Ощущаю, уже на руке.
И не в детство своё я впадаю,
Возвращаясь к восторгам святым,
Вновь к истокам любви припадаю
На путях, где темнеют кресты.
Забежать да напиться без меры
Родниковой, живящей воды,
И, как в детстве, безгрешно поверить
В светлый день у закатной звезды...

***
Морской прибой подвластен лишь земле,
Морской прилив – луны полночным циклам,
А облачные волны в сизой мгле
Одним ветрам и страждущим молитвам.
Все запахи земли вобрав, ветра
Несут их в поднебесье светлым нимбом,
И влагой полнятся они с утра
И насыщают облака олимпов.
Гонимые ветрами облака
Летят в пространствах без границ запретных.
О, если б сердце и твоя рука
Ко мне стремились так же беззаветно,
И солнечным дождём твоих очес
Счастливыми слезами озарились
В безоблачном сиянии небес
И в облачном напутствии ветрила!..


        Кремль провожает горячее лето...

                1
Солнце в зарницах – ах! – солнце в зарницах,
Алым закатом мережит ресницы.
То – не зарницы, а молний блистанье,
Грома осеннего громыханье.
Синяя туча нависла над Волгой,
Зраком багровым грозить уж недолго,
Ниже, все ниже – багровое веко,
Молнии вспыхнула синяя ветка.
Кремль провожает горячее лето,
Август кончается в ярости света,
Гром – вдалеке, приближается к башням,
Солнце зашло, стало время  вчерашним.
Сизая туча, густеющий запад,
Дождик по башням осенне закапал.
Град раскалённый, как вспыхнувший порох,
Молний взлетает серебряный ворох!
Не упусти час загаданных мыслей –
Молнии, дождь, капли длинно повисли.
Кремль затихает, и люд разбежался,
Дождь закружился в неистовом вальсе.
Лето закончилось, счастье осталось,
Пусть не безмерное, пусть всего малость.
Нет, меры счастью, и нет – меры горю,
Что заслужила, с тем не поспоришь.
Сядешь тихонечко в нише заката:
Старость – и малому солнышку рада...

                2
Как дервиш, я сижу перед мечетью,
Юница Кул-Шериф горит в огне,
Выпрашиваю милостыню с честью,
Мне этот труд доступен стал вполне.
Не думала, что собирать придется –
Стихи теснятся в рукописных снах,
А им – пора, им хочется на солнце
И в теплые ладони пацана.
Им хочется расцвесть под влажным взглядом,
Им хочется пролиться в юный сон.
И это – не мечтанье, не бравада,
Душа и стих трепещут в унисон.
И медная копейка подаянья
От щедрости и бедности людей –
Надежный шанс печатного изданья
Признаний нежных, пламенных идей.
Скорей собрать бы золотую сумму,
О, как медлительно идет процесс!
А милосердный Бог или Аллах разумно
И умудрено светится с небес...
 
                3
Я – нищая, высиживаю свой пятак,
И каждый раскошелился по мере,
Высиживаю нищенство не просто так,
Хочу издать стихи и в это верю.
Подходят экскурсанты не спеша,
Рассматривая сборник мой вальяжно,
Подходят почитать, взволнованно дыша,
Читают, перечитывают важно.
Я – признана, и благодарная рука –
Читатель на меня, старуху, глядя нежно –
Уж не жалеет больше пятака,
Ругая человечью жизнь безгрешно.
Течет народный медный ручеек,
Закат осенний над Кремлем лучится,
А я надеюсь, видя в том зарок,
Что от издателя смогу отбиться
На пятаки, дарованные людом...

***
Два ангела сплетеньем нежным рук
Благословляют искры водопада,
Под шелест затихающего сада
Осенних листьев запуржился круг.
Но солнца много, и цветы цветут,
И зелень в сентябре лишь ярче стала.
Ель хмурит ветвь, но солнечный редут –
Златых рябин: пора огню настала.
Фонтаны льют отвесней синий свет
На каплях, охрусталившихся в жало.
Лишь в старости ты скажешь счастью – нет,
Лишь в старости найдешь в конце – начало...

***
С тобой встречаюсь, университет,
Встречаюсь и прощаюсь столько лет!
Здесь юность моя вешняя прошла,
Любовь, невозвратимая, цвела.
По гулким коридорам юных лет
Бежала я за ней тебе вослед.
Она, неузнанная, била в дрожь,
Вернуть б, но не надейся, не вернешь.
И первый вальс, касанье робких рук,
Испуг невинности и сердца стук,
Глаза ресницами, таясь, прикрыть,
И, обжигаясь взглядом, полюбить...
Он не узнал об этом никогда,
Скатилась в одиночестве звезда.
Подкашивались ноги – он прошел,
Не знал, как мне от счастья хорошо,
Не знал, что рядом шла моя судьба,
Что девочка, откинув прядь со лба,
Боготворила твой случайный взгляд,
Не знал – но не вернешь уже назад.
Всплакнула, уж седая, о былом,
Пройдя по юности твоим двором,
С тобой прощаюсь, университет.
Как ты прекрасен в дымке юных лет!..

***
О, кто сказал, что « нет глупей
Целующихся жирных голубей!»,
А я скажу, что нет прелестней,
Когда воркуют сладко свои песни.
Для рифмы лишь поэт-простак,
Природе вопреки, попал впросак.
И вот они пред храмом хороводят,
Целуются беззлобно при народе,
Весь век верны союзу двух сердец,
Брачуются и славят свой венец.
Из детства голубки – уж верно! –
Мне, девочке, наворковали рай,
Где светлая любовь и верность
На выбор – и любое выбирай!
Летают сизые век над моей судьбою,
И белоснежные им вторят вслед,
А разлучена, была и есть, с тобою,
На голубях – сошелся белый свет.
Какая нежность ласки и истома:
Целуются безгрешно голубки,
Словно душа моя, не знающая дома,
Льет нежность из безвыходной тоски...

***
Поля и небо в утреннем пространстве,
Бегущие за поездом леса,
Речушек голубых непостоянство
В краях, где зноем пышут небеса.
И только Волга, властно-величаво,
Вбирает их неприхотливый бег
И, полная знаменьем русской славы,
Русь с Каспием венчает тем навек.
Бескрайние шумящие просторы,
Несущие громаду синих вод,
И гордому раздолью Волги вторит
Бездонной синевы надмирный свод.
И на волнах суденышки качает,
А в небесах – волнуется полет
Крикливых белокрыло-снежных чаек,
Восторженно встречающих восход.
Огромное октябрьское ярило
Восходит над ожившей стороной,
Живительною насыщая силой
Земли и сердца ветер голубой...

***
Журчит фонтанов львиный зев
Средь зданий прошлого столетья,
А ты, единственный мой лев, –
На стрелах горьких междометий.
Сам от себя бегущий сын,
Тебя в Казани не хватает,
Фонтан журчит и утешает,
Что ты – в сем мире не один.
Три льва напутствуют меня
Журчаньем мощным и отвесным,
Достанет матери огня,
Согреть тебя на тропке крестной…
Ты встал на свой тернистый путь:
Ошибки, промахи, просчеты.
Господь поможет нам свернуть
На тропку жизненной заботы,
Исправит тернюю судьбу
К достойным мыслям и желаньям,
Чтоб бросил ты свою гульбу,
В труде нашел смысл упованья,
Надежды смысл  на сладкий хлеб
Отцовской чести и тревоги.
Нет выше счастья на земле
Принять господнюю дорогу!
Три льва, три зева, ты – один,
Дум материнских властелин...




       Золотые обереги


Жизнь моя пропета песней
Вдохновенных светлых строк
О земле, что нет чудесней.
Этим строкам – долгий срок.
Срок придет, душа заплачет:
Дайте утешенье ей,
На себя переиначит
Мой потомок токи дней.
И летейные потоки
Беспокойною рекой
Смоют горечь зла и рока
И вернут ему покой.
Вот и встретились, дружочек!
Ты – родился, я – ушла,
На серебряный замочек
Мы сцепили два крыла.
Мои крылья лебедино
Овевают твой пушок,
Наши души воедино
Сли;ты навсегда, дружок.
Навсегда я возродилась
В твоей младости звездой,
Что доверчиво скатилась
В твои руки на постой.
А иссякнут твои сроки,
Передай её – младым
Вдохновеннейшею строчкой,
Оберегом золотым...

          Не сотвори себе кумира...

                1
А церковь – это тогда,
Когда навалилась беда,
И мается  болью душа,
Пред ликом пресветлым дыша.
А церковь – то страждущих путь,
Когда ничего не вернуть:
Две древние – тропкою в высь! –
Здесь встретились и обнялись.
А церковь – собрание душ
И в радости, и в беде,
Когда просветленная глушь
Тебя славословит везде.
Тебя – средоточье начал,
Тебя – средоточье концов,
Судьбы человечьей причал
В сиянье преславных венцов.
И я опаленной слезой
Приникла к тебе: «Помоги!»,
Чтоб сладость блаженных азов
Фундаментом стала ноги,
И стала сыновья душа
Твоей, ублаженной, сродни,
И свечи, как сторожа,
Горели сияньем одним
И в радости, и в беде,
И в страждущем вечном труде
Познаньем добра и любви
В немотствующей крови...

                2
                Молитва

«Услышь меня!» – тебя миллиарды молят
И умоляют защитить от зла
И в гордой воле, в узничной неволе,
Чтоб воля твоя вышняя спасла.
В надменно-позлащенных высях мира
И в тесноте, зловонии жилищ:
«Не сотвори себе иных кумиров!» –
Рефреном вторят Лондон и Париж.
Весь мир мечтает о господнем благе.
Весь род людской под дланию богов,
Но кроткою Христовою отвагой
Не защититься сердцу от врагов.
И простодушной девочкой рыдаю
В молении соборном при свечах:
«Услышь меня, Господь и мать святая,
Коль боль твоя о сыне горяча!»
Твоя тоска моей – созвучна ныне:
Ты плакала у мертвых ног Христа,
Я плачу у живых – больного сына,
Чтоб грех отмыть слезою дочиста.
«Господь, почто меня врагам оставил?» –
Я вопрошаю в горести о том ж...
Стервятников кружится в небе стая,
И недругов острее тайный нож.
Пока жива, и жду, и верю, чаю,
Святы страданья за исток добра,
И той надеждой день и ночь встречаю
И чаю, чтобы смерть была мудра.
Тогда конец земной мне – в утешенье,
Когда Господь благую явит весть,
Что сын спасен, других – спасает рвеньем
И что спасённых, словно звёзд, не счесть...

                3
Погост кладбищенский, сороки –
Приют последний душ и тел,
Всех, кто до срока или в сроки,
Оставил свой земной предел.
Нужна ль теперь тщета земная,
Поклоны поздние, без слез –
О том за гробом мы узнаем –
И ангел душу в рай ль унес?
Но сладко верить, за деянья
Благих намерений сполна
Получим божье воздаянье:
Глоток причастного вина.
И причастимся к ликам нежных,
И будет души греть любовь,
Задутая порывом грешным
От горьких и обидных слов.
Сиянье душ легко и властно
Покой всевышний сохранит…
Ужель надежда та напрасна,
Ужели праху – лишь гранит,
Ужель лишь мотылек присядет
На твой отверженный погост,
А рай и ад – в твоей тетради,
В земной юдоли, как вопрос?..

                4
У храма. Поминальная суббота,
Молебен сладкогласый – и покой.
Соборные сияющие своды,
И облака, задумчивой рекой
Плывут на север, к непокорной Каме,
Чтоб отразиться в жемчугах зерцал
И славой триедиными перстами
Благословлять и храмы, и Творца.
Благословен Творец красот всевышних!
Земля кадит цветами – небу дар,
И понимаешь, нет душ в мире лишних,
А каждая – заветная черта.
И братья, Авель с Каином заблудшим,
Нам созданы, чтоб отличить добро,
И падшая душа, из самых худших,
Всё ж помнит про адамово ребро.
Мы все – единой плоти! – от Адама,
И кровно братство, и свята любовь,
Когда тебя из мерзости и срама
К святому детству возвращают вновь.
И помня о заботе ближних в детстве –
У каждого она была, как свет! –
В своём отверженном и горьком бедстве
На всё найдёшь единственный ответ.
Дари любовь и возрождай доверье
В душе, изломанной страстями лет!
Господней добротой судьбу измерив,
Пусть поздно, но прими благой совет,
Как сохранить и душу, и костяк,
Поняв, кто – друг тебе, а кто – злой враг.
Дари любовь...

                5
И снится сон: явились девы в черном
Соборовать меня, возложив ниц,
Крестами десятью в цепях крученых
По заповедям Юрьевских страниц:
Других богов не будет кроме Бога,
И всуе не вещай его имен,
И к храму в день седьмой – твоя дорога,
И помни матерь, ее кроткий стон.
Не убивай ни словом и ни делом,
И не прелюбодействуй в мыслях снов,
Не укради, дарованное телу,
Ни своему и ни телам сынов.
И не лукавь игрою среди ближних,
Не возжелай чужих мужей, сестер,
Не пожелай богатств земных и вышних
Ни в крае ближнем, ни за краем гор.
И наложили девы бремя правил,
Все десять тяжких праведных крестов…
О, Боже мой, почто меня оставил,
В цепях твоих восток и запад слов?
Всю жизнь несу духовные вериги,
А прожила судьбу – все ж нелегко!
Все десять заповедей твоей вещей книги
Я почитала сладостью оков.
Как больно и легко, что испытанья
Облегчены у гробовой доски,
Соборуют меня для оправданья,
Чтобы коснулась я твоей руки
Как высшей ласки, знаком упованья,
Прощенья за отчаяния грех.
Соборуют – для вышнего свиданья,
Чтоб стать причастницей причастий тех...

                6
Приют мне дан – под Рождество,
В сиянье праздничного храма:
Мерцает свечек ведовство,
Оплывших у финала драмы.
Рожденье истины благой
Они приветствуют роскошно:
Младенцу – детскою рукой
Судьбу исправить невозможно!
И не героя – детский плач,
И Господом стать вряд ли мыслил...
Вознёс судьбу его палач
На крестной, рукотворной выси.
Заветы вечного добра
Святая матерь в нём взрастила,
Времён библейская пора
Голгофный путь определила.
Был человек, а стал – Господь,
Или Господь стал человеком?
То знает лишь каменьев горсть
И вспышка света в мраке века...

                7
Молюсь пред Богородицей о сыне,
И не кощунствую, целуя Сына,
Поскольку вижу я везде отныне
Во всех сынах лишь сына своего,
От детских пальчиков – до взрослой стати,
От детской нежности – до безвременья...
Шепчу: «Родная, в грозной ипостаси
Прими моё, но и твое творенье,
И помоги ему спастись достойно –
Ни на кого уже не уповаю! –
Дай выжить парню в этот век разбойный,
Спаси и сохрани свое созданье».
Молюсь пред Богородицей о сыне.
Я своего – ищу в сынах отныне,
И слезы лью, молясь об их спасенье,
Как матери земли – от сотворенья,
Спаси и сохрани!»

                8
И сколько бы ни сообщалось хором,
О том, как был рождён младенец Бог,
Но Рождество вновь сладостным повтором
Весь мир склоняет к свету детских ног.
Дитя любая мать в свой срок рожает
Для радостной, прижизненной игры.
И лишь Христос распятьем продолжает
И воскресать, и жить до сей поры.
Он будет вечно жить в наивной вере,
И, как и ты, взывать мольбой к Отцу,
Чтоб кротостью безвременно отмерить
Зла мерзость, всё прощая подлецу.
И сколько раз – покается натужно,
И столько раз – простит, его любя!
Так – Божьей матери вселенски нужно! –
А тот, покаявшись, убьёт тебя.
И божье – в подлецах искать нам можно,
Пока прощает мать своё дитя…
Как, Господи, быть человеком сложно,
И Богом стать – крещением гвоздя!
А мы жестокость в этот мир впускаем,
Чтоб в детских играх убивать – людей!
О, Рождество! Божественно-мирская
Потребность озверевших – в доброте...

                9
Весь хутор – в работах, день – зимушку кормит,
Лишь я – лежебока, изломана плоть,
Нет сил, ноги, словно подгнившие корни,
Ни взять, ни подать, ни вскопать, ни всполоть.
И руки опухли, и ребра пытают,
Наездом – поломана старая жизнь.
Обидчица счастье в машине катает,
А мне заказала: «Все крылышки – вниз!»
Но мне, хоть и старой, до смерти охота
Еще побродить по желанной земле,
Но крылья не держат, земные заботы
Уже не по силам в житейском котле.
Но слава те, Господи, вижу и слышу,
Мирские труды заменила, грустя,
На гимны тому, кто всех в мире превыше,
И прославляю земное, крестя.
Сама прожила в доброте бескорыстной,
Хочу, чтобы внуки жизнь честно прошли,
С рожденья златого до горестной тризны
Себя под добром свято, право блюли.
Не нам разрушать вековые устои,
Что в сердце любовь налагали перстом.
И жить – под звездою советскою стоит!
И жить – заповедно под божьим крестом!
Чего ж молодёжи сейчас не хватает,
Коль любят родители, помощь вершат?
За что материнские чаянья тают,
А сын – без судьбы, лжою века зажат?
Сынок мой любимый, слезиночка – с века,
Пока молодой, все силенки сбери,
И мы одолеем проклятие века,
Взойдет и для нас день заветной зари.
Взойдет, соберемся за круглым застольем:
Красавец-сын, женушка тоже – под стать.
Какое же счастье – семейным престолом –
Семья молодая да старая мать!
Не стыдно мне, старой, тогда умирать,
Когда дети, внуки несут благодать...

***
Стремительно несется синева
За табунами облачной породы,
А солнца яростная тетива
Лучами осыпает огороды.
И в город, где владыка – огород
С плодовой веткой над ботвой картошки,
Осенним хлопотам пришел черед:
Успеть собрать и просушить немножко.
Дожди залили – осени каприз,
В начале сентября похолодало.
Спешит хозяин просушить и вниз
По погребкам запрятать, до Купалы.
Картошка на Руси важней, чем хлеб.
Бывало, на картошке выживали:
Хозяйкою – картошка на столе,
Семья не знает горя и печали.
Дары земли… Их всех не перечесть,
И вкус их с детства русскому привычен:
Морковь, капуста, лук имеют честь
Соперничать с грейпфрутом заграничным.
Нет слаще выращенного самим!
Я славлю тружеников грядок дачных,
Чтоб город – огородом запасным
Нацелился на урожай удачный...

                День рожденья

Давно тебя со мною рядом нет,
И не с кем день рождения отметить,
Но чайки на волнах кричат: «Привет!»
И, значит, можно праздник жизни встретить.
Волна сентябрьская шепнёт: «Живи!
Шестьдесят семь ещё совсем не вечность!»
И чёртик озорной чертит в крови,
И дали – дерзновенно-бесконечны.
А чайки в танце белоснежных крыл
Мне облачные выси оживляют,
И все меня с рожденьем поздравляют,
И этот вечер – радостен и мил.
Ну как не в радость он и как не мил?
Слепым дождём на миг волну накрыло,
Две радуги явились: «Чудо, милый,
Господь мне это чудо подарил!
Смотри, родной, я не одна у вод,
Душа надмирная ко мне взывает.
Пусть нет друзей, но, верно, поздравляет
Меня с рожденьем сам отец Господь…»
Сияющие в небе два венца
Над Камой и над головой взметнулись,
Смахну слезу обиды я с лица,
Что с счастьем поздравленья разминулась.
Спасеньем расчудесным от тоски –
Венец над жизнью моей старой, бедной.
Пусть нет со мной родной твоей руки,
Весь божий светлый мир мне – в дар приветный.
Тот редкий судьбоносный божий дар
Невыразимого души блаженства
Не сра;внить с щедростью тупых похвал,
Коль в сердце – дар любви и совершенства.
Весь божий светлый мир – мне...

***
О Господи, мы будем, будем,
Мы всё поймём и всё забудем,
Чтоб вяло, медленно стареть,
И позабыв всё, умереть.
И вот, когда всё позабудем,
Мы в новой вечной жизни будем
В зверье, деревьях и цветах,
Что в прахе нам Господь воздах.
И мир, в том прахе покоряя,
И с прежним – новый мир сверяя,
Мы видим, божий мир хорош,
Хоть ты его не ставил в грош!
В кругах земных отождествленья
Ты счастлив, словно в миг творенья,
Твой ген, распад твой – в трелях птиц,
В зачатье вечном без границ,
И коль трепещет всё живое,
Та жизнь – всегда, навек, с тобою.
Мы будем...

***
Вот оно и пришло бабье лето...
А мое бабье лето прошло
За огнём лучезарного света
Лишь оставило сердцу тепло.
Были плачи в потоках несчастий,
Как дожди под сентябрьскую хмарь,
Голубиным сиянием счастья
Закатилось оно за январь.
Феврали в моей жизни гуляют,
И поземками хлещет метель.
За пургой снова март наступает
И апрельской черёмухи тель.
Ежегодно, от бабьего лета
До весенней цветущей поры
В своей старости не согретой
Разжигаю златые костры.
И кострами, как счастья отметой,
Греюсь горестно по ночам,
Чтобы встретить последнее лето
Мне, по-бабьи, в объятье плеча...

***
Что больше – одиночество иль мир?
Никто не скажет и никто не спросит.
Нет одиночества, коль без предела ширь,
Или в неё – оно без края входит?
Безмерно-бесконечный окоём
Вздымается над спящею рекою.
Тоска ль вливается в него ручьём,
Иль полнится безбрежно он тоскою?
Угасло солнце за крутой горой,
Лишь отблесками озаряет Каму.
Легко ли, милый, быть с тобой порой,
Или тебе – легко ль встречаться с нами?
О, это переливчатое – иль,
На два вопроса – тысяча ответов,
Но, главное, что ты не позабыл
Слова простые счастья и привета.
И колокольный звон гудит густой
Над алыми разливами заката
Разгадкой этой тайны непростой,
Что лживые уста вещают свято.
И я отвечу раз – и навсегда:
Тоска и ширь лишь в сердце соразмерны.
И пусть лепечет сонная вода,
И сердце вторит ей струей неверной...

***
«Ослепших ангелов рыданье
Над чёрной тучей воронья»
Мне станет грешным назиданьем,
Что жизнь закончилась моя.
В ней столько слёз и боли было,
Всем ангелам их не пролить!
Но, словно счастье, возносило
Стихов томительную нить.
А потому неразличимы
В строке и счастье, и тоска.
Они едино-неделимы,
Как жар рук хладного врага...

***
Не лги, не бойся, не проси,
Не забывай про честь и совесть –
Основой было на Руси,
Чтоб век сложить достойно в повесть.
Поведает ее строка
Всем молодым и недозрелым:
Блага дающего рука
На благо и святое дело.
Не расточать – на пьяный грош,
На обезумевшую девку...
Ты с должника долг не возьмешь,
Коль сам займешь, как к зверю в клетку,
В кредит коварный попадешь,
И сколь б не о;тдал, будешь – должен...
Так не проси, не лги за грош,
Не бойся, но будь осторожен!
Надежней нет родных сердец,
Но стыдно напрягать без меры
Кусок, что даст тебе отец.
Пора и самому отмерить
От щедрости своих забот
И ублажить его под старость.
Надеется старик и ждёт
И мать-старуха с ним на пару.
Седые. Прожили свой срок
По чести, совести, без спеси...
А коль смешно от этих строк,
Ты над собой, дружок, посмейся!
Не лги, не бойся, не проси –
Завет извечный на Руси...

***
Был март, снег талый в реки унесло,
Когда зима вернулась на неделю.
Сугробы по колено нанесло,
Что пробиралась к дому еле-еле.
Но небо колдовало вновь весной,
И солнце снег вновь в речки прогоняло,
Текли ручьи по пашне слюдяной,
Сверкая меж снегов небес зерцалом.
Водою талой утекли три дня,
Теплом вытягивая к небу травы,
Началом лета, знойного огня
Жара ввела апрель в луга по праву.
Апрельский южный ветер распустил
Цветеньем мощным и сады, и долы,
Сиреневою дымкою застил
Весь горизонт в сиреневом ментоле
Сияющую, сладостную кисть
Сорву и окунусь в ночную влажность,
И вся моя расхристанная “жисть”
Вмиг потеряет смысл забот и важность.
О, если бы вернуть истоки лет,
Мозг озадачивших заботой выжить,
Я б первая вернула им билет,
Мне выданный, как самой дальней ближней.
Остаться б мне за синевой полей
В объятьях с непорочною природой,
И с тем, кто всех на свете был милей,
И всех родней. Кого не сыщешь – сроду...

***
И пташка гнездышко не вьет,
И не плетет косы девица,
А я от хуторских забот
Не чую рук и поясницы.
Вот проза жизни: вновь грешу,
Мне Благовещенье лишь снится,
Земным мгновеньем дорожу,
Жгу мусор, словно молодица.
Дым тянется густой волной,
Светло зажглись на небе звезды.
Такая тишь! Себе виной
Зачла труды работ навозных.
Но – пролетает самолет,
Вдали мычит на дойке стадо,
Вран совершил ночной пролет,
И вновь безмолвная отрада.
Апрельский вечер плавно в ночь
Вливается струей прохлады.
Благая весть: земная дочь
Узнала о зачатье чада –
Земного, вышнего Христа...
Всю жизнь Мария – у креста
И в чаянье надежд, и в скорби:
Земная дева, час твой про;бил.
Благовещенье...

***
Поэтов много – толку мало,
В строке – восторг любви, измен...
И плотью мысль твою ломало,
Рождая суррогат взамен.
А Абсолют вздыхал в сторонке:
«Раздавлены мои труды…»
Но за любовной, грешной ломкой
Уж зрели Вышнего плоды.
Дитя, явившееся к сроку,
Вело заветов мудрых рать,
Запретом грешному пороку,
В сердцах являя благодать.
Отступник вновь таит надежду,
Что добрым вырастет дитя,
Вновь позлащенные одежды
Заветом Вышнего святя,
И от порока прячет детство...
В лукавстве с Абсолютом всласть
Натешится, считая средство
Надежным, чтобы не пропасть.
Порок – в запретах, детство – тоже,
Дитю бы ангелом взрастать...
Но, боже мой! Мороз – по коже,
Отколь в нем дьявольская страсть?
Оттоль: СМИ пестуют порок,
Для СМИ порок – и царь, и бог...

***
Не говори, что ночь грустит,
Не говори, что жаль – печальна,
Осколок зорь горит в груди
Веленьем божьим изначально.
Не говори, что улетят,
Забудут птицы хороводить.
Пройдёт зима, вернёт назад
Их первоцветов вешних гроздья.
Не плачь и горесть отпусти,
Чредой идущей своевольно,
Очнёшься – беды позади,
И облака летят привольно.
Они горят над лавой зорь,
И чрез мгновенье – день наступит...
Не говори, что грустен взор,
Поверь, надежда не отступит.
Для счастья ты рождён – признай!
Цветут нам облака и травы,
За вьюгами – щебечет май
И ждут весенние дубравы.
И засияют росы днём,
А грозы вспыхнут самоцветом.
Весь смысл всей жизни – лишь в одном,
Чтоб пережить ночь – до рассвета.
Пусть всё идёт своей чредой:
Утро вечера – мудренее...

***
Лиловые закамские просторы,
Жемчужный день, жемчужная река,
Волной качая, шепчется – легка!–
Притихшим улицам вечерне вторя.
Умолкли птицы, скверы и сады,
Вечернею молитвой храм стихает,
Благословляя добрые труды
И души, где кричит беда лихая.
Покоем дышат своды облаков
Бездонно-вечереющего неба...
Где та душа, что доброю рукой
Просящему подаст краюшку хлеба?
Хлеб брошен в грязь,
                не подан в доброте
Душой, не знавшей бедного отчаянья.
Краюшку хлеба в прибрежной воде,
Бесформенно-размокшую, качает.
День сытости – буханка на столе,
И нищий взгляд благословит ту руку.
Бездушен, кто в достатке и тепле,
И холе позабыл добра науку.
Ненужный хлеб оставь для нищих уст,
Они вкусят с молитвой благодарной,
А ты поймёшь, что свет, отнюдь, не пуст,
Когда добро в твой час
                тебе предстанет
Краюшкой хлеба...



         Вновь я стою у отчего порога

                1
Вновь я стою у отчего порога,
Заброшена квартира – на года,
В ней я жила – девчонка-недотрога! –
И счастлива была, как никогда.
Клён врос под дверь, порожек прикрывая,
Вокруг кустится мощно лебеда,
Вновь привела сюда судьбы кривая,
Пожалуй, не на год, а навсегда.
Здесь жившие, ушли, жильё закрыли,
И не зайти, не вспомнить отчий взгляд,
Как я летела – руки, словно крылья! –
В соседствующий рядом детский сад.
Другое время, ветхие постройки
Живут по новым замыслам, векам,
Лишь двор и до сегодняшнего срока
Упёрт в мечеть, взлетая к облакам.
Течёт здесь небо – первое, родное,
Крылатым днём и в звёздно-млечных снах,
Где я плыла, подобно старцу Ною,
В ковчеге детства полном, как луна.
На том ковчеге приплыла из жизни
К заветно-заповедным берегам
Моей единственной навек отчизны,
Что чистопольем детства дорога...
Вечерний час, в закате даль,
И небо в ласточках синеет,
Небес сияющих хрусталь
Лиловой бездною темнеет.
Исчезли ласточки под ночь,
Берез макушки ночь качает.
Долой тревоги, страхи прочь,
Мерцанье звезд душа встречает!
Ночь, засыпают дерева,
Истомой каждый лист отмечен,
И шепчется в ночи листва
Необъяснимой дивной речью.
Та речь природы – дар душе! –
И внятна, и неизгладима
Слезой – на знаковой меже
Рассудку непереводима.
Душисто, влажно и свежо 
Волна дыхания лесного
С дыханьем плоти и душой
Слилась, словно молитва с Богом.
Какие сладкие слова
О том, как просто жить, надеясь!
А смерть и жизнь – всегда права,
Как смена света нощно-денно.
Вечерний час...

                2
Золотая, солнцем, гроздь рябины
На тропинке парковой лежит,
Отголоском давних дней старинных
Благодатно память сторожит.
Прежними остались сосен своды
С танцевальным кругом молодых,
Кисть рябины – и исчезли годы,
В памяти лишь ночь, что на двоих.
Джазовые ритмы музыкантов,
Для оркестра высятся мостки.
Сосны, и мелодия бельканто
В вальсе кружит полукруг руки.
Девичья рука крылом несмелым
Плечи парня нежно обвила...
Жаль, натанцеваться не успела,
Жаль, жизнь по-иному повела.
И смотрю на танцы – слёзы комом!
Где лебяжья нежность вальса нег?
Поколенье юных, незнакомых,
Продолжает жизни нашей бег.
Бег стремительный, увы, бесцельный,
Без мечты о счастье на Руси.
В ритмах наркотического зелья
Нежности и вальса – не проси!
Танцем современным гнётся тело,
Сдобренное щедро наркотой.
Поневоле вспомнишь вальс несмелый
Из поры девичьей золотой...

                3
Полынный ветер, травами колышет
Земля и вдруг уходит из под ног,
И я лечу, взлетаю выше крыши,
На деле – падаю на свой порог.
Вот и сбылось: от печки – до порога...
Качает старость, как морской волной,
А всё мечтаю покорять дороги,
Которыми богат мой край родной!
Мечтаю о восходе белой ночи,
Или замечтаюсь о златом Кремле.
Иду по стенке, а впускаю в очи
Всю ширь и высь моих родных полей.
Ужель отколосились мне просторы,
Ужель отцеловала синь-волна,
Ужели отсияли снегом горы,
Ужели безнадежно так одна?
Мой палисад, как крошечное чудо,
Приму и за волну, и далей свет,
И в каждом листике теперь мне будет
Весь космос – упованием от бед.
Земля уходит из под ног...

                4
От генной памяти дедов
Судьба крестьянско-хуторская
Мне стала, под уклон годов,
Родней, нежели городская.
Изба – защита от погод,
Иль просто от дурного сглазу.
А за порогом – небосвод,
И светлый мир мне – домом, сразу.
Заря понежит, от щедрот,
А полдень зноем гроздь потешит,
И вот уж звездный хоровод
Закружит в небе ночь безгрешно.
Погаснут окна в хуторке,
Она пришла, светла и властна.
Смолк шелест листьев в ветерке,
Все стихло. Тишина – пристрастна,
Как в день творенья смущена,
Живое – спит, почти беззвучно.
И только – яркая луна,
И – жизнь моя, как шанс на случай
Все осознать, благодаря,
Что плоть познания здорова,
Молитву Господу творя,
В защиту дедовского крова...
 
                5
В слободе – мой родимый дом,
Отчий двор – на мечеть – да в небо!
Память детская – о святом,
О любви отеческой, в небыль!
Дед да баба – отец и мать:
Мать скиталась, кусок добывая.
Всё на ней – накормить, одевать…
Благо Русь без конца и без края!
Раз в году – праздник в доме том,
В отпуск к нам призрак-мама летела.
Целый год по совету потом, 
Жить, как мама святая велела.
Дом добрел от её рубля,
Что добыт был трудом упорным,
Всех кормила, у Бога моля,
Счастья дому, себе – непокорной.
Чистополье не дало куска, 
Стоматолог – в больнице не нужен.
В деревнях, с сединой у виска,
Добывала семье хлеб на ужин.
Вот и старость, и сына кормлю –
Руки матери – благословенны! –
И, как мать, я у Бога молю:
Дай судьбу сыновьям незабвенным.
Шлю и утром, и ночью, и днём
На труды благоволенье,
Материнской слезой и огнём
Благоволю сынов стремленье.
И мулла вторит мне с высот
Обновленной татарской мечети
Всем, растущим у отчих ворот:
Счастья, мира, покоя на свете!..

                6
Дивен белый свет, что за порогом
Сло;жил для судьбы года и дни.
Ветхие ступеньки, дом убогий,
От берез остались только пни.
Белоствольная одна – царевна! –
Над особняком качает высь.
Городок – ни город, ни деревня,
Небо куполом сползает вниз.
Как в деревне, дали неоглядны,
Кама в синеве да звезд призыв,
На центральной улице парадной
Садик, поседевший от росы.
Малая отчизна! С тем же солнцем,
С тем же небом, прядями дождей,
Не степной, но – воздух так же льется
И дурманит сердце, как везде.
Всяк кулик своё болото хвалит,
Где сроднился с ним без хвастовства,
С землями, что средоточьем стали
Кровного семейного родства.
Отчий край, покинутый однажды
Для разбега и житейских слав,
Не забудется и светлой страждой
В снах живет по праву кровных прав.
И, пройдя дорогу вековую,
Сердце яростно забьется вспять,
И домой потянет вас – втугую
Век свой доживать и помнить мать.
Дивен белый свет...

                7
Родовое гнездо – непременно одно,
Родовое гнездо – память чистого детства,
И блеснет от закатов родное окно,
И метнутся березы к тебе, в знак соседства.
Родовое гнездо – темный, низкий подвал,
Три оконца в заросший, сиреневый садик,
И огромное небо, где месяц витал,
Заплутавшись в сияющих облачных прядях.
Три оконца – и молний ночных пересверк,
Сладкий ужас от грохота града и грома.
Век учись, век живи и люби целый век,
Не найдешь для себя ты блаженнее дома.
И немало ты в жизни гнездовий совьешь
Для себя и для матери, блудному сыну,
Но хоть тысячу свей, ты родней не найдешь
Родового – из детства! – на тропке старинной.
И сегодня стоит мой старинный приют,
Обветшал, потемнел и углами, и кладкой.
Родилась здесь и юность прошла моя тут,
И окно, словно в детство святая закладка.
Книгу жизни прочтешь от листа до листа,
Но как я;сны страницы с заветной закладкой,
Здесь ютилась семья и моя чистота:
Деда, бабушка, мать,
                счастья привкус несладкий.
Родовое гнездо ждет теперь лишь меня,
Спит блаженно семья на погосте зеленом.
К отчим стенам вернусь и, как мать, не браня,
Вновь дождем расцелует, слезой подсоленным,
Родовое гнездо...

                8
И в старости нам горько умирать,
Не долюбили нас, не доласкали,
Суровых дней – послевоенных! – рать
В трудах горбатилась в немой печали.
Ночей не досыпала мать – бы жить! –
Суровою любовью нас любила:
Одеть, обуть и чем-то накормить,
В том – божий смысл любви её и сила.
Суровою любовью мы взросли
И понесли ее в судьбу сурово,
Колючим терном горестной земли
Терпка святая ласка рук и крова.
Да есть ль другая ласка на земле,
Коль нищенство судьба нам присудила!?
И в детстве – сына! – в беспросветной мгле
Суровой лаской я мальца любила:
Одеть, обуть и толком накормить,
Да выучить – последний грош для школы! –
Святою лаской – лишь себя корить,
Сын – без работы, как король, но голый.
А где венец, там и судьбы конец.
Года мои листвою облетели.
Святою лаской – явится в дом жнец
С косой лукавой в посвисте метели.
Пусть вещий взор надежды обманул
На жизнь благую и достаток хлеба…
В ушах стоит всегда – небесный гул,
Всегда синё в глазах – от блеска неба...

***
Спасибо, жизнь, за вкус слезы и хлеба,
За все, дарованное навсегда,
За это нескончаемое небо,
За ложе рек, где плещется вода,
За песнопенье птиц неугомонных,
За добрый взгляд прохожих и друзей,
За горечь ожиданий, плач бессонный,
За помощь матерей, пинок князей.
Иначе как понять мне, что – от Бога,
А что – от зла и дьявольских потуг?
Жизнь началась – девчонкой-недотрогой,
А кончилась понятьем: кто – твой друг?
И пусть не друг, но все же ясно стало,
Что жизнь – темна, но светом глаз – полна.
А это уж – скажи! – теперь не мало,
Когда сломалась мощная страна,
Когда друзья почти разъединились,
Не свидеться любимому с тобой.
Благодарю, что с ними я родилась
Под божьей и советскою звездой.
И, напоследок, дай нам в утешенье
Святую веру, что сыны взрастут
Не в рабстве злом и не уничиженье,
А крылья благодати обретут.
Благодарю...

***
И слушаю я в доме тишину.
Сын далеко – и роком не оглушит.
Предновогодье. Елку натяну
На стену – из цепей, гирлянд, игрушек.
Красавица живая – вне игры:
Бодается иголкой и ценою.
Игрушки детства: зайчики, шары
Сияют мишурою расписною
Из прошлых светлых лет, как и сама.
Пылает шарик с довоенной елки,
И рыбок серебристых кутерьма
Вокруг избушки, золотой рифленки.
Сегодня их не купишь – антиквар,
Стеклом – хрупки и временем – бесценны,
Из детства – драгоценный, теплый дар,
Из дней святой надежды незабвенной.
И с ними, сверстниками, говорю,
И слезы опаляют, враз, ресницы.
Мне – некому, и вряд ли подарю,
Кому-то эти детские зарницы.
Поколоты, но как еще горят,
Как звезды моей жизни, лебедино!
Жду новый год, дом встретить его рад,
И я – в прошедшем конце света, с сыном.
С Новым 2013 годом, сынок...

***
Эта звонкая, хлесткая вьюга
Налетела на окна мои,
И не северным ветром, а – юга
По стеклу распустила струи
Долгожданного позднего снега
Среди яблонь и вишен двора.
Абрикосовой белою негой
Ворожит вьюг и ветра игра.
Раскустилась сирень бахромою,
Все белее завьюженный рай,
По снегам своей клюшкой хромою
Протоптала тропинку в сарай.
А в сарае – засохшее лето:
Разнотравье зимует в пучках.
На заварочку мятного цвета
Принесу сквозь поземку в руках.
Иван-чай да соцветья душицы!
Ароматный настой отварю,
Будет чем в холода укрепиться,
Дверь, сквозящую в щель, притворю.
С Музой буду чаевничать в стужу
С долькой сахара, с блюдца, в прихлеб.
Пометелит с неделю, и лужи,
Как обычно, устроят потоп.
Сталинградской зимы капризы:
День – метелит, а следом текут 
Половодных потоков сюрпризы
И насильственно вёсны влекут.
И без срока, и выждав все сроки,
Эта оттепель греет февраль,
Но стрекочут в метелях сороки,
И теплеет воробушек грай.
В южной царствующей природе
Стих рождается – по погоде...

***
Сугробы подпирают крыши,
Ранетки мёрзлые – в уста!
Горят рябины, в гроздьях рыжих,
По зимним паркам и садам.
Рябиновые гроздья льдинок
В ветвях и на подножном льду,
И стая снегирей невинных
Разбрасывает их на лету.
Из чащи налетели стаи
На ту рябиновую сласть:
То ль снегири в ветвях летают,
То ль попугаев ярких рать?
Их хохолки и оперенье
Соперничающих закрыл,
В дневном алеющем паренье –
Снам вдохновляющий посыл.
И на окне – букет из гроздьев…
Снегирь, отведавший рябин,
Стучит в стекло, желая в гости,
Полакомиться кистью льдин.
Ведь через день налёт порушит
Всё, не доклёванное, в прах,
И ночь снежинкою завьюжит
Ту россыпь ягод на горах.
И памятью – отметит на год
То буйство алых снегирей,
Поклёванную связку ягод,
В сладчайшей, словно страсть, поре...

***
И в старости спрошу себя:
Какой любви ждала век целый,
Мечты надеждами губя,
За маской глаз оледенелых?
И страсти мгла, и морок слез
Неслись в кругах потоком талым.
Каким накалом, каких доз
Любовь тебя всю жизнь пытала?
И только ей – защиты нет,
Когда встречаешь без доверья.
Не выдержавши ломки лет,
Ты перед ней закрыла двери.
А та – все нищенкой стоит,
Вымаливая крохи веры,
Не отвернется, не сгорит
Последняя, та – на доверье.
Открой...

***
Если любят, не спеши,
Называть себя любимой.
Ветры любятся во ржи,
Васильков любовь незрима.
Ходит волнами, дыша
Их любовь степным пожаром,
Васильковая душа
Гибнет в том кромешном жаре.
Если любят, не спеши,
Называть себя счастливой,
Затаись, замри в глуши
Слов разгульного порыва.
Погубить цветок – пустяк,
Вырвать – запросто! – с корнями…
Пусть промчится жар-степняк,
А любовь оставит с нами...

***
Плакать – красоту рожать…
А сказать – не суше, строже:
Плакать – близких понимать
В горечи огней острожных.
Слов темничных скрыт огонь,
Жжёт и мучает всечасно,
На раскрытую ладонь
Льётся боль слезой пристрастно.
Распрекрасною слезой,
Родниковой влагой светит,
Бриллиантовой росой
Виноградный лист очертит,
Гроздья мелкие нальёт
Сладостью лозы хмелящей.
Красоту – слеза прольёт,
Станет – хмелем настоящим.
Чист исток, излив всю жаль
Драгоценною слезою.
Сердцем правит лишь печаль
В единении с красою.
Плакать – красоту рожать...

***
Живут – одним днем, не гадая о смысле
Высоких парений надежд и души,
Их судьбы раскачаны на коромысле
Не чистой воды, а зловонной парши.
И это зловонье с экранов струится,
Где царствует зло и насилья разврат,
Героями стали  бандит и  убийца,
Да пьяная девка у дьявольских врат.
Душа поневоле вскричит и взалкает
В надзвёздно-ромашковой – о-о-о! – простоте
О доблести, чести, гремевших веками,
О девичьей светлой святой, чистоте.
Духовные ценности – дню непонятны:
Воспет лишь гламурных желаний успех.
Когда ж воспоют и покажут нам внятно,
Где – святость семьи, а где – свальный грех,
Где – святость застолья, а где – просто пьянство
От злых безутешных житейских невзгод?
Когда же падёт это пьяное царство,
Воспрянет в трудах православный народ?
Когда, отойдя от геенны шакальей,
Господь нам дарует труда благодать,
Чтобы Россия судьбою венчальной
Навечно народ свой могла величать? 
Когда же народ, вновь очнувшись от пьянства,
Воскликнет, как ране: «В труде я – герой!»
А совесть и честь, и единое братство –
Не мерить войной, испытаньем враждой!
Даруй, новый век, нам всебратство народов,   
И власть, умудренную горем судеб,
Чтоб совесть и честь эстафетой по роду   
Младым подносились, как святости хлеб...

***
Мороз в садах, снега пушисты,
На солнце, с крыш летит капель,
Крещенский хлад, в ночи ершистый,
Капель на солнце – на апрель!
Рождественские ели плачут,
На выброс, сгорбившись, лежат,
А солнце зайчиками скачет
В обрывках мишуры, дрожа.
Но не согреть – навек уснувших
Лесных рождественских утех…
Не так ль душа, в огруз согнувшись,
Прощается вдали от всех
С тобой, как ель с сияньем света,
С тобой, как лес, дочь потеряв,
С тобой, как ночь в крик – без ответа,
Крещенье для тебя творя.   
Крещенских дней благословенных,
Как дней рожденья, не забыть!
Я в день божественный крещенья
Тебя крестила, чтоб любить.
В тебе – весть строгая заветов –
Взрастили в них меня деды! –
Освящена сознаньем света
Святой пророческой звезды.
И на тебя я полагаюсь,
Как матерь Божья на Христа…
Дана, земным нам, в упованье
Спасительность конца креста.
Крест тяжелей – судьба свободней.
По силам даден крест всем нам.
И полниться крещенским водам,
Нас очищая, в крестных снах!
Крещенские грёзы...

***
И лишь усталая вода
Колышет рябью гнев и милость,
Душа с ней – каплей! – навсегда
В час мирозданья обручилась.
Все начинается в воде,
И все кончается в ней тоже.
Жизнь – это бег воды в среде.
Коль кровь застыла, смертно ложе!
И та ж вода омоет прах,
Соединит его с корнями.
Пришел тебе телесный крах,
Стал ты подземными водами.
Вода, свершив круговорот,
Рассыплется дождем лучистым.
Жизнь сотворенная живет
Лишь этим замыслом пречистым.
Жизнь капли освященных вод
Течет в телесной сути вечно,
Рожденье вод и смертный пот –
Пределы жизни быстротечной.
Волна – вода, и я – вода,
И смысл того и прост, и чуден.
Мы – в капле влаги навсегда!
Хоть смертный взгляд и нас забудет...

***
Середина лета, радостный июль,
Отступила знойная пора ,
Ягоды и фрукты – лечат без пилюль! –
Дарит сад с утра и до утра.
Яблоки твердеют, сочностью полны,
Вишенью темнеют губы всласть,
Теплые набеги ласковой волны –
Знак, что лето захватило власть.
Временами года держится земля,
По весне – ей сладко расцветать,
Колосятся жарко летние поля,
Урожай под осень – собирать.
Под пуховым снегом отдохнет зимой,
Глядь, весна невестится опять.
Только сердцу жарко под любой порой,
Лишь бы только было, кого ждать,
Лишь бы только вера не оболгала
Легкое дыхание любви!
Белый свет застила, прочно, как скала,
Но к себе ее ты не зови.
Все ты отдала ей, что могла...

***
Пред кем мы больше виноваты,
Тем – мы, посмертно, платим дань,
Что разрушением чревата…
Дань – жалости, простерши длань,
К тому, кого не долюбили
Или обидели зазря,
Не помогли или забыли
В жестокий холод января.
Дань – сожаленья и прощенья,
Что не успели проявить
К тому, кто жаждал утешенья,
И коему уже не быть.
За всё не сделанное всуе
Иль сделанное – невпопад
Господь простит и не осудит…
Себя простишь ль, коль виноват?
Свои нелепые обиды, недооценку его мук
Ты отпусти посмертной свитой
В раскаявшийся сердца стук!
И на последнем стуке сердца,
Последнее сказав: «Прости»,
Сумеешь ли слезой облечься
И слиться с ним на том пути?
Пред кем, мы горько виноваты,
Посмертную приносим дань...

***
Деревья умолкли, а морем – шумели!
Ветрише гнул ветви, темнел белый свет,
По саду кружило не снежной метелью:
Осыпался, в день, абрикосовый цвет.
Мой сад отшумел, как дремучая чаща,
И ночь утомленно спустилась в пруды,
И неба разрывы в синеющей чаше
Сверкнули огнями далекой звезды.
Весенняя ночь – так умиротворённа
И снова нежна, как девичья душа.
О, как ветр метался, ярился смятённо!
Но – стих и лепечет листвой, чуть дыша.
Судьба нас – увы!– проверяет на прочность,
Ветрами в житейских просторах штормя,
Но коль переждать в испытаньях бессрочных,
То все утрясется, годами тремя.
А утро взойдет и того мудренее,
Расставит все точки над горькими «и».
Смиряясь, прими то, что стало сильнее,
Не стать нам мудрее библейской змеи.
Коль мы, развращенные веком до срока,
Гневить нам всевышних и впрямь не с руки!
И игры судьбы в тяжкой поступи рока
Верней – переждать у житейской реки.
И будь она Кама иль – грешная Волга,
Чисты ее воды, светлы берега.
Сумей отдохнуть от невзгоды проволглой,
Оставив беду в омутовых кругах.
Мы выжили, хоть вешний цвет и рассеян,
И много – поломанных ветром судьбы,
Но гордые матери гордой Рассеи
Добро – от веков! – не сдадут без борьбы.
И будут в сынах возрождать, как надежду,
Достоинство, честь и благие дела,
И встанут защитники правды, как прежде,
Стеной – у престола, стеной – у стола...

***
Благословен, кто насадил
Такое буйство разнотравья,
По коим ты порой бродил,
Как в детстве, шумною оравой.
Чего здесь только не сорвешь!
О, травы! Тянут стебли в неге
К тебе и к солнцу, но не трожь,
В июнь летящие, побеги.
Как не сорвать? Цветёт шалфей,
Тысячелистник и ромашка,
А вот – полянок корифей –
Татарник, облачная кашка.
Цветущий луг июньским днем –
Блистателен, росой наряден,
И божьим светится огнем,
И нам для счастья Богом даден!
Забудь о горестях любви,
Утешься счастьем разнотравья.
Душа – цветок! Её зови
Расцвесть, и все она поправит,
Даст Бог...

***
Нет, не солгу – мне очень жаль
Порывов светлых и блаженства.
Боготворю тебя, печаль,
За те мгновенья совершенства,
Когда душа из маеты
Спешит на звёздный луч надежды,
На зов – божественный и грешный –
В том единенье – я и ты…
Не обретённая мечта,
Так и не обретши осознанья,
Сверкнула вспышкой мирозданья
В святом раскрылии креста.
Как сладок тех мгновений крест,
Как жарко болью душу метят,
Они темны в слепящем свете,
И слёз огонь – их благовест.
И ты сгораешь в их огне
В чаду несбывшихся желаний…
О Господи, дай мира мне,
Довольно слёз и испытаний!
Мой ангел, божество моей печали...

***
О сколько печали и горя
Родные дети сердцу доставляют…
Но, тщась надеждой, снова вторю:
«Мой ангел, божество моей печали…»
В слезах тщеты и горьком споре
За детством в Лету молодость умчалась:
«Мой ангел, божество моей печали…», –
Противоядием – укорам.
Жду, онемев, с гулянок сына –
О будущем нам Парки умолчали! –
И, как вчера, шепчу я ныне:
«Мой ангел, божество моей печали…»
Судьбиной век уже отмерен:
Бесценнее всего, о чем мечтала,
И жертвеннее всех поверий –
Мой ангел, божество моей печали...

***
В скученные тучи солнце закатилось,
И пророчит дождик огненный язык,
Дали затянуло, небо окрылилось
Врановою стаей под охрипший крик.
Волны плещут в берег за моторкой шалой,
Баржи проплывают, не спеша, рекой.
Звоны. Не хватило радости мне малой –
Счастьем осень встретить под твоей рукой.
Шлешь мне SMSки, ждешь домой, на Волгу,
Только дома два – и в разных городах.
Ты – рожден на юге, благодарен богу!
Я – на Каме желтой в северных местах.
Тяготит мой север – малое местечко! –
Мне же зной коварный, словно в сердце нож,
Вот и рвется в муке старое сердечко,
Ты, улэм, далеко, к Каме не вернешь.
Не привяжешь к юбке – юность не послушна! –
Доверяет больше своему уму,
И не скажешь грустно, что она бездушна:
Хочется решать всё только самому!
Не привяжешь к юбке, материнской старой,
Что ж учись, мой ангел, жизнью управлять.
Всё покроет верой – сможет в доле правой! –
Увидать надеясь сильным тебя, мать...

***
В каждом мненье – больше самомненья,
Субъективных мерок бытия.
Если больно, значит, без сомненья,
Правда – у тебя и лишь – твоя!
Сколько в сердце боли наберётся:
Видимо мирок твой терпит крах,
И сиянье сладостного солнца
Плещется в отторгнутых мирах.
Вот и мне, сынок, когда ты рядом
Трудишься, чтоб заработать хлеб,
Не кичишься выспренной бравадой,
Кажется, мы – на одной земле.
И нет времени того блаженней:
Отработал день, спешишь домой,
Ждут тебя на ужин торт, пельмени,
Всё, что заработано тобой.
В доме нашем – сытость и довольство,
В душах наших – счастья благодать.
У работы – сладостное свойство:
Родину – в достатке! – создавать.
Родина и край родной нам в радость,
Коль кусок насущный на столе.
Нет работы, хлеба, она – в тягость,
Хоть в хлебах все закрома полей.
Бросишь всё: дома, родные нивы,
Что чужой растят хлеб не для нас!
Человек не может быть счастливым
Без работы и без добрых глаз...

***
В окне – багровая луна,
В другом – закат оправой,
Я еду к сыну, как вина,
Как оправданье права.
Я – мать, имею те права
И требовать, и холить,
И засучив вновь рукава,
Святым трудом неволить.
Я – мать, хочу, чтоб был успех
В сыновней трудной доле,
Чтоб был не хуже, лучше всех,
Моей – послушен воле.
Когда же станет он отцом,
Поймёт мои волненья.
Я – мать, хочу, чтоб его дом
Обрёл благословенье
И божье, и моё – навек,
Чтобы созрел в нём – Человек...

***
Кому-то славен Летний сад
И блеск собора Смольного,
Кому-то – вещий Петроград
И посвист ветра вольного,
Кому-то – му;ка и рука,
Перстней сияньем скована,
А мне – пречистая тоска,
Марии плат прикованы.
А мне – пречистая слеза
В туманах синих светится,
Небес и детства бирюза
К душе спешат отметиться,
Спешат, пока ещё жива,
Чтобы в стихах, без корысти,
Вновь на любовь найти права
В сыновней непокорности,
Найти причину всех причин –
Разлучницу коварную
Под маской любящих личин,
Под ложью лучезарною.
Так кто застил тебе пути
К судьбе и к старой матери?
Уж не сыскать и не найти,
Им всем – дорога скатертью.
Не забывай, мой ангел милый,
Они давно лежат в могиле.
Земля им – пухом...

***
Мой ангел, я целую твои руки
За то, что ненароком помогли,
И нет верней мальчишечьей поруки,
Твоей любви, сияющей вдали.
Как хочется мне верить этой сказке,
Что ты – навеки мой, душа – к душе,
И чаять твоей помощи и ласки
На старческой заброшенной меже.
Всё злато-серебро враны склевали,
Осталось лишь прозрачное, как сны,
Свеченье одуванчиковых далей
Сияньем отцветающей весны.
Седьмой десяток – отцветают дали,
А двадцать три – легли у твоих ног.
Мой ангел, божество моей печали,
И материнских страхов и тревог...

***
А в снах моих – всё бабочки летают,
Сияющие золотом пыльцы,
Татарники цветут, не отцветают
И не бледнеют радуги венцы.
Цветное среброкрылое свеченье,
Синь, лебединый взмах и – нет беды.
Очнёшься, стала жизнь одно мученье,
Где не подаст никто глотка воды.
И помня материнские советы,
Ползу за жизнью и не вдруг пойму,
Чтоб не был ты один на белом свете,
Я жить должна наперекор всему,
И отрицать отчаянно невзгоды,
И уговаривать надеяться – себя! –
И станешь мерить жизнь мгновеньем года,
Когда отдашь себя, любовь любя...

***
Мальчики учили, как любить,
Сами, жить любовью не умея,
Милова;ть и как боготворить
Своих деток, силы не жалея,
Нежностью и кротостью светлеть,
Радостью, любовью освящаться.
Мальчики учились жить, взрослеть,
Чтоб с любовью этой распрощаться.
Уведут от дома в никуда
Их лихие взрослые дороги.
«Ангел мой!» – шептать будут всегда
Губы материнские с порога,
И благословенье посылать
Вслед мятежной юности исканьям,
В опустевшем домике вздыхать,
Не скрывая слёз и ожиданья.
Век их не удержишь на груди,
И послушных, и мятежно-вольных.
Созданное детство позади,
Как создать судьбу – вопрос невольный?
Сказка – в доме, за порогом – жизнь,
Грубая, несчастная, люд – звери,
Не пустить б, а юность же спешит
Всё успеть за скрипом отчей двери,
Вырваться в неведомый простор,
Попытаться свою долю встретить.
Только знай, любви с вселенских пор
Выше материнской – нет на свете,
Ангел мой...

***
В доме, где пахнет сытной едою,
Жить хорошо мне бы было с тобою,
В доме, где пахнет ландышем, мятой,
Жили б с тобою, счастьем богаты,
В доме, где пахнет слезой и бедой,
Жить невозможно мне, мой дорогой.
Эту беду ты накликал нам сам,
В страхе взываю я к синь-небесам.
Ангел мой, с ангелом наедине
Ты остаёшься лишь только во сне,
А на твоих непутёвых дорогах,
Слёзы мои и рыдания бога.
Бог на кресте свой завет начертал,
Чтоб ты мудрей, человечнее стал,
Чтоб доброта в нашем доме царила,
Белой голубкой над нами парила,
Змей же поганый уполз и затих,
Чтоб оберегом твоим стал мой стих...

***
Ми;ловать тебя и милова;ть,
Слово-то одно, да смысл их ра;зен.
Милова;ла в детстве тебя мать,
Старость ты поми;луй, Бога ради!
Дай покоя ты её ночам,
Слишком тёмным в злой её печали,
Дай покоя старческим ногам:
В одиночку жизнь нести устали.
Ты подставь надёжное плечо,
Жизни груз, глядишь, и – полегчает…
Милова;ла, ми;луя. Свечой
Жизнь моя, мой ангел, догорает…
Помилу;й, поми;луй и меня,
Ведь, немногого хочу, с рожденья.
Дай покоя моим старым дням,
С преблагим найди ты единенье.
И тогда поймёшь ты в нужный час
И поми;луешь меня, милу;я.
Ангел мой, не опоздай. Сейчас
Посмотри, как бьюсь я и тоскую.
Помилу;й, поми;луй...

***
Декабрь принёс берёзам вешний ветер,
Капель стучит по волглости снегов
Напоминаньем о тепле и лете,
Ушедшим за полгода далеко.
И двор, как путь, что из варягов – в греки…
Как гонка лет состарила его!
Следы мои растают в рыхлом снеге,
И воробьи слетят на них легко.
Уж вздрагивает хвостик без опоры,
Готовый каждый миг, стремглав, вспорхнуть.
Тепло. Но день весны ещё не скоро,
А первый день зимы наводит грусть.
На талый снег уж не ступить на лыжах,
Сквозной лыжнёй не прочеркнуть леса,
И ощетинились в сосульках крыши,
И мглою затянулись небеса!
День первый, новогодний – тоже близок,
И новогодье чудится в мечтах,
Как ёлка засияет в ярких ризах
Огней, игрушек – счастьем на устах.
Мой ангел, я предвижу нашу встречу,
Хоть ты сейчас безвестно-далеко,
На твой немой вопрос я не отвечу
И лишь коснусь прощающей рукой
Затылка, что мальчишески-вихрастый,
И постараюсь грустный взгляд понять,
И нежно прошепчу: «Мой ангел, здравствуй,
К тебе вернулась любящая мать…»

***
Огарочек – успеть стихотворенье
На жаждущей бумаге начертать,
Над хутором летает вдохновенье,
Чтоб вечера в безлюдстве коротать.
Сын далеко, совсем отвык от ласки,
В своих проблемах мечется, вертясь,
А я смотрю вслед, и душа в опаске
За будущность их дел, на скоростях.
Младенчество в тревогах пролетело,
И юность пролетает на ветрах,
И как бы изменить жизнь не хотелось,
Нам, нищим, брать лишь то, что даст Аллах.
Давно душа татарскими ветрами
Пронизана молитвенно насквозь,
А потому едиными перстами:
«Един – Аллах и Бог мне, а не – врозь!»
Молюсь Аллаху-Господу о сыне,
Выманивая счастье для него.
И первою молитвою отныне:
«Работу помоги найти – всего!»
Работа будет, значит, хлеб – на долю,
Работа есть – уверенность в труде,
И материнский глас не тщетно молит:
«В труде дай долю, а не в наркоте.
Не дай, в отчаянье, мальчишкам спиться,
И в безнадёгу не позволь уйти,
Надежду дай младенцам утвердиться,
И лишь трудом определить пути».
Огарочек свечи угас...

***
Эти губы, что сладко смеялись,
Ненасытно умели ласкать,
Все морщинками обметались –
Бывших лучиков солнечных рать.
То печаль наложила печатью
Сей морщинистый страстный узор,
Этот горестный оттиск несчастий,
Что бросала судьба мне в раззор.
Были властью упрямою сжаты,
Были скорбно изломаны, в боль,
Материнских тревог супостаты
Выжгли эти дорожки в юдоль
Не утешенных женских волнений,
Неутешных заплачек-тревог…
В послесмертном упокоенье
Отдохнут от житейских дорог,
Вот тогда и помолодеют,
И морщинки как будто сойдут,
А сегодня вновь горько в беде я,
И она надо мною, как спрут.
Где уж солнышком им затепли;ться,
Где уж сладко смеяться, взахлёб?
Полуночная, горькая птица
Омрачила и сердце, и лоб.
Сын далёко, в безвестной отлучке,
Жив ли, нет – мне никак не узнать.
Прожигает с друзьями получку,
И седеет беспомощно мать...

***
В чужих стихах – ищу себя,
А не найдя, не принимаю.
Всё пережи;тое любя,
В заветных строчках понимаю.
И оживляю, как своё –
И нацелованное страстно,
И намолённое всечасно,
И про;клятое бытиё.
Проклятье – страсти грозный груз,
А сбросишь – смотришь, полегчало!
И вновь средь неразрывных уз
Любви и боли бьешься шало,
Надеясь на благой исход,
Вернуться к жизни заповедной.
Так Моисей вел свой народ
В края отчизны беззаветно.
И я свою судьбу творю
В единстве лишь с твоей судьбою.
В проклятье – я боготворю,
Ведь кро;ви мы одной с тобою.
Мой ангел, пожалей же мать,
Законам верным стань подвластен,
Чтоб в этом мире не страдать,
Он – так божественно-прекрасен!..

***
Мало матери нужно для счастья,
Чтобы ею доволен был сын,
И душа не рвалась бы на части,
Когда он обделен и один.
Как же много ей нужно для горя:
В плаче биться о нем день и ночь,
Коль судьба его с радостью в ссоре,
И удача умчалась вдруг прочь.
Но наметится оттепель близко,
Материнское сердце вздохнет,
Слезы вытрет и, словно артистка,
О любви монолог заведет,
В утешенье – надежду припомнит
В новых планах удачу искать,
Чтоб в ответ согласился и обнял,
Приласкал истомленную мать.
Мало матери нужно для счастья,
Только б сын помнил, что она ждёт
На пороге в теплынь и ненастье,
Оберегом любовь бережет.
Материнское сердце поможет
Устоять и в беде, и страде.
Но ему кто б помог, правый Боже?
Для него нет защиты нигде...

***
А жизнь моя принадлежит не мне,
Тебе, хоть не уверена, что любишь,
И плачут мои тени на стене,
И ждут, что на порог родимый ступишь.
Не помнишь ты в азарте юных дней,
Что мы принадлежим тем, кто нас любит,
А потому мне – нет тебя родней,
Ты – мой сынок… и ласковый и грубый.
Никто тебя уже не назовет:
«Родной сыночек», – в гости не покличет.
Седьмой десяток матери идет,
Старею, становясь светлей обличьем.
Чужие – матушкой в миру зовут
И помогают мне идти, по мере,
А я молюсь: от жизненных остуд
Сберечь в наших сердцах любви доверье.
«Родной сынок», – шепчу в ночи и днем
И мыслями тебя сопровождаю,
Понять пытаюсь, где ты, вороньем
Поклеванный, сидишь в звериной стае.
Та стая за тобой – всё по пятам,
Ждет долгожданной пьянки иль промашки.
Не роковая ль то, сынок, черта,
Где «друг» твой сплюнет: «И – не стало Сашки!»?
Вернись, сынок, в родимый отчий дом,
Мы жизнь направим в колею иную,
Чтоб защититься лаской и трудом,
И лихолетье – даст Господь! – минуем.
Тебе – вся жизнь моя...

***
Чужие сыновья меня целуют,
Чужие сыновья меня благодарят.
То – утешеньем мне в  минуту злую,
Что прожила я жизнь свою не зря,
Чужим мальчишкам радуюсь ответно,
Благословляя добрым словом в день,
Чтоб век их в жизни нашей беспросветной
Не захлестнула безнадеги тень.
Нет! Ищут счастье дети и находят
Свой тяжкий трудовой, но хлебный путь!
Ведь, не напрасно говорят в народе:
Везде – успех, коль во время свернуть.
У каждого в судьбе – своя удача…
Так и быка хватают за рога,
И верь, то – бык, не дохлая то – кляча,
И вынесет тебя к твоим брегам,
Где и семья – в достатке, и надежде
Не следует последней умирать…
Дерзай, работай и оставь невеждам
Да дуракам то, напоследок, знать.
Ищи работу, свой кусок твори,
И будут тебе в помощь – январи,
Апрели, феврали и каждый месяц,
Да божье слово с материнским вместе!



        И в горести, и средь веселья...

                1
В моем дому темно и стыло,
В саду моем – январский снег,
Зажгу свечу, вернись, мой милый,
Мой самый главный человек.
И трепет старческого сердца
Мечтает о блаженстве дней
В надежде робкой отогреться
В сыновней нежности твоей.
По стенам – тени, в сердце – тоже,
Не тихнет снежная пурга,
Мне холодно – и дрожь по коже,
Застыли ноги и рука.
Но я зову, хоть зов напрасен,
То – знаешь ты, то – знаю я.
Не отвергай мой мир, он – ясен,
Ясна душа, слеза моя.
Ты хочешь счастья и покоя,
Златого века – без труда,
Беспечной, медленной рукою
Листаешь юные года.
Но юность птицей пролетает,
А старость – и того быстрей.
Гниет колдобина пустая –
Жизнь разбитная у дверей.
И золотые рыбки-годы
Увьются в Лету, не вернуть,
Ни во саду, ни в огороде:
Среди людей – твой крестный путь.
Спеши – пока не заштормило! –
Иль в шалаше, или дворце
Построить жизнь, мой ангел милый.
И будет счастлив сын в отце,
Жена довольна будет в муже,
Седая мать – твоей судьбой,
Не оставляй меня, сын, в стуже
И доброй жизнью успокой…
А за окном январь и снеги,
А на душе – немолчный стон:
Где счастье и сиянье неги
И не напрасно ль ты рожден?
И в горечи, и средь веселья
По замыслу вселенских слав
Утешусь, что с достойной целью
Стать нам дано одной из глав
Книг бытия земного счастья...

                2
И в горести, и средь веселья
От замыслов вселенских слав,
Утешусь, что с достойной целью
Стать нам дано одной из глав
Книг бытия земного мира,
Где мудрость – горечи сродни,
Беспечность – наслажденью миррой,
И в коей юность тратит дни.
А мудрость старости взывает
Экклезиастом: «Грех сует!»
Но юность мудрым – не внимает,
Иной дороже ей завет,
Завет господень – жить, плодиться.
И горько, что внушают – секс,
Где плотью можно насладиться,
А чадо… не допустит бес.
Промчатся годы быстротечно,
Вот – двадцать пять, вот – тридцать лет,
А что в итоге? Сникли плечи,
И взгляд угрюм от пришлых бед.
Господь изгнал – за грех познанья,
Но коль познал, плодись – в любви!
Расти потомство в упованье
И божьим стадом назови.
Послушный сын отцу и богу –
Порукой от ненастных дней,
Продолжит мудрости дорогу
В зачатье праведных детей.
О век злосчастный! Послушанье
Евангельским стихам добра
Отвергнуто. И наказаньем –
Мир тешит дьявола игра.
Уте;шены игрой лишь каты,
Создатели экран-миров,
Где мать – на сына, брат – на брата
Войной идут за алчбой слов,
Где злато стало мерой счастья,
Бессилье старости – в укор…
В чаду захвата и отъятья
Стреляют матерей в упор.
Забыто благо, бог – попойка,
А как пропьют всё, приползут
К объедкам, сброшенным в помойки.
А счастье? Счастьем станет блуд –
Страницей смрадной бытия…
Вернись к божественному – Я!..

                3
Библейская история – сегодня.
Авессалом и попранный Давид:
Отец о сыне – и обид не помня! –
Все дни и ночи плачет и скорбит:
«Из чресл моих – и нет родней на свете! –
По младости души моей искал…
Висит – на древе, и качает ветер
Мальчишку глупого средь диких скал.
Ему бы жить по правилам потомства,
А мне бы – нежить юношеский пыл,
Господь так предрешил: за вероломство –
Он! – наказал, я сына – не губил!..»
Так и сегодня я скорблю о сыне:
«Не я, а наказал его Господь
Безвольем, сродни смерти, и отныне
Повесил разум он на ржавый гвоздь.
Без разума, в одних инстинктах, грезит
Жить захребетником чужих богатств…»
Мерцают свечи на златом обрезе,
На желтой строчке Первой книги Царств...

***
Любовь ненасытна и ждет обязательств,
Любовь по одежке встречает порой
В лукавых намеках, игрой обстоятельств,
Да и сама станет праздной игрой.
Влюбленности игры и боль самомнений
Ждут слов уверений, признаний и клятв,
Венчаются радуги, тянутся тени
В посевах любовных объятий и жатв.
Отрадная жатва – младенец под сердцем,
Любви естество новой жизни дано,
Чтоб линия жизни продлилась бессмертьем
В сынах, дочерях животворным звеном.
И мать – возмужавшего сына невесте
Вручает, как плод материнской любви.
Отныне жена за бессмертье в ответе,
В вселенской святой эстафете крови.
А старые матери гордого лета
И в позднюю зиму, и в снежный висок,
Как высшую меру любви и привета,
Разделят с потомством – последний кусок...

***
Компьютер унес, в праздник мать не поздравил…
Прошел «рассчастливый» мой мартовский день,
Подобранной веткой мимозы «прославил»
Прошедшую жизнь в трудовой борозде.
По детству впряглась и тащила бесслезно
Ярмо трудовое, за счастье почтив,
До звезд слепоты под болезнию грозной
Трудилась – иного не вышло пути.
Кусок – свой! – и в здравье, и в болести ела,
Не попрекала и ближних куском,
И делала все, что по жизни умела,
Не женским трудом обиходила дом.
По миру – учащиеся разлетелись,
Завод – лихолетье разрушило, в слом,
Но песни, что в детстве от счастья запелись,
От боли сегодня стихом допоем.
Вся нежность души, обгоревшая в жаре
Лихих испытаний, испитая всласть,
В завещанном господом песенном даре
Навек над душой обрела свою власть.
Под старость пою, как и в детстве запела,
У музы совета прошу от невзгод,
Судьба обрелась и пристрастно велела
Вращать до креста стихотвороворот.
И строчкою мудрой судьбу ублажая,
Шепчу: «Все-то будет теперь хорошо…»
Приехав к тебе, от тебя – уезжаю
И жду, чтобы сам ты в родной дом пришел
Пока жива...

***
Секунда, час, минута, день,
Неделя, месяц, год…
Жизнь в той летейной череде
На убыль, сын, идет.
Мой ангел, этот список пуст
Вдали от ясных дней,
Неопалимый сердца куст
Горит в лихом огне.
Считать мгновенья без тебя,
Привета ждать без сна,
Платочек слезный теребя,
У зимнего окна.
Доколь седая мать в тоске
Должна звать тебя в дом,
Ждать с доброй вестью и в руке
С гостинцем – за постом?
Взамен блинов, что из печи,
И вместо пышных роз
Жду, чтоб к томлению свечи
Взгляд ласковый принес,
И успокоил сердце мне:
«Идут дела на лад!»
Душе и в дальней стороне
Нет лучшей из наград.
На убыль жизнь идет...

***
Не исцелил моей ты раны
Огнем бальзама и слезой,
Дремотой пыльного бурьяна
Заволокло взгляд детский твой.
Душа молчит в изнеможенье,
И старые её крыла
Качнулись скорбным дуновеньем,
Огромна боль: любовь – дала.
Я ль твои раны не жалею
На теле, юностью больном?
Упреком яростным немею:
Огреть бы плетью за вино.
Ушел в обиженном молчанье
Искать защиты у врагов,
А я мечусь в глухих рыданьях
В пучине боли без брегов.
Житейское бушует море,
Штормит в семье девятый вал,
И нету в мире горше горя,
Коль сын врагом обоим стал...

***
И не говори: «Замри, мгновенье, –
Лишь тверди, – мгновение, продлись…»
Чтоб слеза обид и сожаленья
Отпылала и скатилась вниз,
И слетели грянувшие слезы
Так отвесно и остыл их жар,
А огонь измучившей занозы
Не перерос в сжигающий пожар!
Слезы охладят огонь страданья,
Не тверди: «Мгновение, постой!»
То душа проходит испытанья,
Освящая боль немой слезой.
Но когда и слезы не помогут,
Укрепи ты сердце навсегда.
Свой кусок есть ну и слава Богу! –
Да живая волжская вода.
Не умрешь! Но, чтоб слезы не видел
И не слышал материнский стон!
Если б так он грех свой ненавидел,
А не возлюбил похмельный сон.
И не бейся головой о стену,
Не изменишь, коль Бог попустил…
Бьет волна, бросая наземь пену,
Это пена – бесполезный сын,
Эта пена – злое поколенье,
Что не чтит ни разума, ни слез…
Бесполезны юным – наставленья,
Душу им сковал мирской мороз.
Живи...

***
Не спрашивай, зачем пишу,
Зачем творец мне мысль поведал,
Грехом отчаянья грешу
От боли, что несут мне беды.
Зачем душа взросла, свята,
Средь заповедей неуклонно?
Под светлой тайною листа,
Не зная, чтила их бессонно.
Все десять – не разъединить! –
Мне в рубище судьба вплетала,
Чтобы надежд благая нить
Ничем себя не запятнала.
Но преступила все ж завет,
И отрешилась от бесплодья,
Чтобы родить на склоне лет
Дитя любви в ночном беззвёздье.
Что хочет женщина, то бог
Того же хочет, коль – разумна.
Под старость обрести залог
Покоя, мнила я безумно.
Но вот и старость, но от слез
Душа не просыхает в муке,
Отмщеньем сын в наш дом принес
Безлюбья жалящие руки.
И меркнет свет ночей и дней
От безысходности увечной.
Он разрушает…но родней
Его мне не сыскать навечно
Я – мать и жду его всегда...

***
Три лилии – конец цветенья,
Три стебля – отгоревших мальв,
Три дня – волненья и смятенья,
И ропот, древний как скрижаль.
Все материнские тревоги,
Заплачек яростных посыл,
Словно яремные оброки,
Инстинкт родительский носил.
И никуда от них не деться,
Инстинкты – разума сильней!
Мне напоследок бы согреться
В сыновней кротости твоей.
Мой ангел, как же мне спокойно,
Когда ты дома, не в бегах,
Тобой наполненная койка,
Как центр Вселенной, на руках.
Мне в сладость жизнь, когда ты дома,
И старость нежится моя.
Бежишь ты, страстью в ночь влекомый,
Что искушает, как змея.
Три искушенья – златом, властью 
И чарами ночных утех
На выбор – суррогатом счастья
Пленяют и влекут на грех.
Желанье страстное обманет,
Хоть все отдашь – себя, мечту,
Всю юность, жжет тебя и манит,
Взамен рождая пустоту.
Три лилии – конец цветенья...

***
Понежилась рядом с сыном,
Советами оплела,
Сколько его не просила,
Отъезда не отвела.
«Ну, всё, погостил и хватит,
Помог тебе всем, чем мог.
Тебе белый свет весь застил
Возлюбленный городок.
А мой – величав и пышен! –
Стоит по волжским брегам,
Волною цветущих вишен
Ложится к моим ногам.
Мне Волга стала купелью,
Где в детстве резвился я,
И в волжской волне-колыбели
Качалась судьба моя.
И волжской волной – не спорит
Ни с Камой, ни с плеском Оки,
Течет, разливаясь к морю,
Чрез города, городки.
Мне стала земля Волгограда
И родиной, и судьбой,
И Волга – моя отрада,
А Кама – дружна с тобой».
Я слушала без досады,
Прирос парень сердцем – там,
Как я приросла измлада
К прикамским родным местам.
Ушел, рюкзаком темнея,
Прощаясь – сквозь слезу,
По чистопольской аллее
В натоптанную стезю.
Опять далеко – на юге,
А я – у камской волны.
Напрасны мои потуги,
В судьбе сынов не вольны
Свои диктовать указы,
Коль наш не нужен совет…
Чуден сынам и прекрасен
Белый, бескрайний свет!
Шишки еще не набиты,
Не стоптаны башмаки,
Благослови, мать, молитвой
И трищепотью руки,
Да поручи господним
Ангелам сына беречь
От рая и преисподней
И помнить родную речь.
Понежилась рядом с сыном,
На ангела положилась...

***
День отъезда канул в ночь,
Впереди – пора сиротства,
Ты был ласков, словно дочь,
Сын, не знающий отцовства,
Не родивший внуков мне,
Мне, живущей без привета.
Не заплачешь обо мне,
Не испросишь и совета.
Мне б о детское бытьё
Хоть немножечко согреться,
Тельце детское твое
Вспомнить, узнавая в тельце
Внучки ласковой, внучка –
В старости мы жаждем ласки! –
Чтобы детская рука
Рассказать просила сказки.
Сам отвык мать приласкать,
Так роди мне дочь иль сына,
Чтоб одной не куковать,
Не дрожать, как лист осины.
В днях младенческих вернусь
К детским шалостям и счастью,
Чтоб забыть, как плачет Русь
В наркотическом ненастье.
Хоть порадуюсь сполна
На безгрешные забавы,
Когда Русь бредет пьяна,
Позабывши облик правый.
Ублажи старуху-мать,
Дай порадоваться детству,
Сколько ждать мне, куковать
На земной дороге крестной?
Ублажи...

***
Дождика, дождика! Батюшки-светы!
Чахнут цветы от июльских лучей,
Брызнула тучка дождем перегретым,
В травы сливая искристый ручей.
Первые капли летят, испаряясь,
Не долетая до ждущей земли,
Вот застучали по листьям, играя,
Влажными пятнами потекли.
Дождик слепой, в свете солнышка щурясь,
Радугой выгнул закамскую даль,
Крохотный садик, поникший понуро,
Ожил оазисом лилий и мальв.
Несколько капель, а все засияло,
Травы вздохнули, остыли кусты,
И хоть чуть-чуть, но прохладнее стало
В легких касаньях небесной воды.
Дождика, дождика! Это – природе!
Ласки сыновней – то сердцу бальзам!
Ждет сердце старое дождика вроде,
Только тот дождик, сыночек, ты – сам...
 
***
Не зови – обманет, усмехнувшись вслед,
Вот живи, заране рок свой знай,
Мартом – оживай, в июнь – цвети от бед,
Осенью невзгоды собирай,
А зимой – под зыбким небом декабря
Радости по пальчикам сочти,
Головой качая, год-то прожит зря!
Но иного нет тебе пути.
Утешай, утешься: лилии цветут,
Мальвы пламенеют на ветру,
Крошечное счастье греет мой приют,
Только нам цветы и ко двору.
Ты же не прижился к моему двору,
Снова уезжаешь, убегай,
Раненько-раненько, вставши поутру,
В не родной пустынный жаркий край.
Никакою правдой – не остановить,
Лживые приятели зовут,
Мне с своею правдой – оставаться жить,
Ты ж со своей неправдой – счастлив, плут...

***
Лохматое солнце в лохматые тучи
Спустилось, окончен сентябрьский денек,
Чернеет от стаи вороньей, летучей
Прикамский, замытый дождями, песок.
Охрипла картавая зыбкая стая,
Вспорхнула и дружно взнеслась к тополям,
Обсыпала ветви, и тополю стало
Теплей и уютней, хоть стыла земля.
И я от застолья в дому хлебосольном
Сижу на песке в окружении птиц. 
Сестренка приветила, сердцу все ж больно,
И катится боль с повлажневших ресниц.
Не плачь, не успел он надежно утешить,
Не плачь, не умел он поздравить тебя:
Ты знаешь, что сердцем он чист и безгрешен,
Смирись, материнской надеждой любя.
Стал он средоточьем твоим – мирозданья,
А ты для него – на задворках миров,
И общей нам стала лишь горечь страданья:
Колен разделенье, как вечность старо!
Не вспомнил, у матери праздник рожденья,
Забыл отыскать поздравляющий стих.
Светило плывет средь воздушных течений,
Оно – лишь нам общее – на двоих.
Зашло, словно праздник забытый рожденья,
А в полночь пришло от него поздравленье:
«С днем рожденья, мам,
Желаю тебе вселенского счастья!..»

***
Туманные дали загадочно тают,
Березки и ели навстречу летят,
Златою поземкою листья свивает
Подброшенный ветром густой листопад.
Октябрьские ночи вступают в предзимье,
Уж скоро пурге по равнинам свистать,
Я вновь покидаю родимого сына,
Чтоб будущей встречи зимой ожидать.
Когда озимая нежнейшая зелень
Отважно заляжет под снежный покров,
Тогда от берез и заснеженных елей,
Вернусь в ореоле татарских ветров.
И в дом принесу свет завьюженных далей,
Внесу материнский сердечный привет,
И снова пойму, что чужими – не стали,
На все отыщу в твоем взгляде ответ...

***
                Нечего на рожу пенять,
                Коль зеркало криво...

Коль зеркало криво, не трогай сына,
Он в зазеркалье жизни, без чудес,
Заткала свет недужно паутина,
Как солнце пылью гаревой небес.
Леса дымятся, солнце затмевая,
Душа в беспутье тычется слепцом,
Событий потерявшаяся стая
Судьбу пронзает угольным концом.
В низине, опаленной головешкой,
Чернеют детство, юность и мечты,
В них не досталось самой малой ложки
Нам на застольном празднике еды.
Мы в том неотразимом зазеркалье,
Самодержавно отключившем явь,
Стоим беспомощно пред топкой далью, 
Что ни пешком, и не осилить вплавь.
Пловец – никчемный в старости бессильной,
То зазеркалье нам – вершитель дней…
О, где мой свет весенний, молодильный,
Где длань надежды с яблоками в ней!
Крутнуть по сердцу, чтобы обернулось,
И тайный выход – указало в снах.
Вдали аукнулось? В гарь окунулась
Зеркально – зазеркальная страна...

***
Сосновая ветвь с золотистою шишкой,
Хрустальный бокал золотого вина,
Свеча догорает в подсвечнике низком,
Щенок, весь в колечках златого руна.
Свеча золотится в огне золотистом,
На елке златится игрушек наряд,
Фонарь заоконный лучом серебристым
Огнями фейерверка златит снегопад.
Здесь вишни и яблони сладко уснули,
И грезят о мае в рождественский час.
Сижу одиноко на стареньком стуле,
Не отводя с них задумчивых глаз.
Так вот оно счастье – в парадном застолье
Сияют улыбки, на лицах восторг,
Рождественский смех на экране! Но болью –
Безмолвье в квартирке с окошком во двор.
Безгрешное сердце – о, нет! – не лукавит,
Ему не до смеха, беда – в доме том…
Свеча догорит, Рождество позабавит,
Чем жить, чем дышать в этом доме потом?
А пламя колеблется змейкой безвредной,
Змеится по полу из окон сквозняк,
Год змей умудренностью ветхозаветной
Пришел, но не знаешь, как друг или враг.
В такой же – лукавый! – родился мой ангел,
Доселе не знаю, на радость ли, страх…
Душа изболелась от раны до ранки,
А я все надеюсь – в змеиных ветрах...

***
Когда от горести изнемогая,
Привета жду от родственной души,
Участья ничьего не отвергая,
Благодарю за благости гроши. 
За каждый поданный кусок – от жали,
За взгляд, несущий свет и благодать.
Дум потаенных грустные скрижали
Тебе готова с сердцем я отдать.
Но ты, единственный, взгляд равнодушно
Отводишь от меня, как от врага.
Хоть перед смертью, ангел мой ослушный,
Ты немощь старости не отвергай.
Придет пора, и ты, свой век кончая,
Не проклянешь ли немощь своих рук,
Мою мольбу однажды повторяя,
Не оглушит ль тебя сердечный стук
Повинной жалости твоей?

***
Печаль, сопредельная с болью,
В году приснопамятном том:
Мы стали чужими и боле,
Не рвется душа твоя в дом,
Где жизнь моя теплится драмой
В небесном огне бытия,
И ждут тебя книги упрямо
Строками раздумий и я,
С своею суровой любовью,
У отчих остылых дверей,
С душой, истекающей кровью,
В бессилье старух-матерей.
И горькой любовью неволю
Тебя средь житейского зла:
Искать свое дело, чтоб доля
Отвергнуть тебя не могла.
Всю жизнь, окрыленная светом
Защиты звезды и добра,
Я верила мудрым заветам.
Прошла золотая пора.
И мне не дано, отгоревшей,
Теперь обозначить твой путь
Судьбой не по-женски взлетевшей…
Но все же могу подтолкнуть
К той вехе, что смысл изначальный
Покажет любви и добра!
О, знать б, чем так сердце печально,
Когда к Магомету гора
Идет вопреки рассудку,
Сыграть с тобой скверную шутку...

***
Тереблю свою память – седую кудель,
Тереблю: что и где попустила?
Веретенцем раскручиваю карусель
Прошлых лет, когда матерь растила.
Нет беспечней тех, детством овеянных дней,
Нет вольготней, за маминой силой.
Мать жива – нету крепче любви и родней
Материнских потуг до могилы.
Мать почила, ушла от меня в мир иной –
Навсегда моя жизнь оскудела…
Не начнешь ли и ты теребить шебутно
Память детскую осиротело?..

***
Полночь. Новый год заждался,
Мир напутствует Господь,
Чтоб никто не сомневался,
Время – не случайный гость.
Ну а ты, мой гость нечайный,
Кровных голубых кровей,
Свет перстней необручальных,
Боль немых ночей и дней,
Вряд ль придешь, судьбой обижен,
Разделить мой бедный стол?
Вот – вино из черных вишен,
Вот – картошка и рассол.
Чем попотчевать, мой ангел?
Чем могу – не обессудь,
В пенсионном скудном ранге
Завершается мой путь.
Твой – в начале и на взлете,
И от юности пьяна,
Встретит новый год в полете
Чарка пенного вина.
Мне ж – весь день и поздний вечер
Ждать тебя или не ждать,
Гость залетный, гость беспечный?
Вечно ждать, я твоя – мать...

***
Плачет ненасытно
Брошена жена,
А вдали от сына
Плачет мать – одна.
Одиноко стены
Плач ее хранят
Вырос. Нет измены,
Но бессонен взгляд.
Как с судьбой поладит,
Выдержит ли жизнь,
Иль, как вольный прадед,
Сдастся за гроши?
И пора привыкнуть,
Сам он выбрал путь,
Ни вернуть, ни крикнуть
И не повернуть.
Стал весь мир, как скатерть,
Юноше – в жене,
И оставил матерь
В плаче, как в вине.
Молодым вольготней
Жить без матерей,
Грустью век мой отнят,
Ждет мать у дверей...

***
Чтобы ты, невзначай, не подумал,
Что к страданьям душа прикипела,
Умудренною старческой думой
Вновь ищу свою долю и дело.
Между строчек, овеянных болью –
Жаль, не ты – буйный ветер их слышит! –
Я бреду, как по мерзлому полю,
От снегов, подпирающих крыши.
Больно, холодно и одиноко.
Наши души, увы, не созвучны,
И родство, что сниспослано Богом,
В длани – мукою собственноручной.
Оттого-то и дни мне – печальны,
И не радует мудрости гений,
Слово, сказанное изначально,
Продолжает скорбеть и на сцене.
Разойдемся. Не знать нам заране
Кто, в какой срок поникнет победно?
До последних земных воздыханий
Ты – наследник судьбы беззаветной.
Сонаследуй, сын, горесть земную
От разлук и сердечных метаний
Неприкаянных – и отказную
Не спеши отдавать в поруганье.
Ведь, родство обозначено свыше
Испытаньем на долгие сроки.
Срок придет – и прочтешь, и услышишь
Заповедные горькие строки...

***
Коль в юности не обучился
Дарованному в прок судьбой,
То в старость – скукой истомился
Всяк, не обученный собой.
Борись за место под синь-небом,
За хлеба радостный кусок – 
Коль не ленив, то, где б ты не был –
За влаги сладостный глоток –
А праздность – матерь заблуждений,
Источник всех пороков зла!
И не кляни удел бездельный,
Что жизнь достатка не дала.
Учись, работай и мечтай,
И сам создашь при жизни рай...

***
Когда беда забьется в гневе,
Отчаянной сожжёт слезой, 
И не победною Минервой,
А глянет – нищенкой босой,
Молить тебя – судьбу лишь мучать.
Протянет руку вслед тебе
Отчаянье иль тяжкий случай –
Нам равно, нищей голытьбе! 
Мне – старость все пути застила,
Тебе – неопытность, не в лад.
Сломать! Какой незнамой силой
Твой замороченный уклад?
Живешь ночами, на день – спячка,
Я гневно бьюсь в запор дверей.
Жизнь твоя, жалкая подлячка,
Мою – ломает жизнь зверей,
Чем боль от  прожитой плеяды.
И я с ума схожу сама
Все оттого, что ты, мой радый,
С ума сошел, сошел с ума 
В безделье и экранном блуде! 
И мать не слушаешь, смеясь.
Судьбы – не даст на синем блюде
Ни Бог, ни матерь, отродясь.
Твори судьбу, любимый, сам
С молитвой, верной небесам...
 
***
Игрушки. Были ли они
У девочки послевоенной?
Не помню с куклами возни –
Их не было, знать, откровенно.
Прислала в отрочестве мать
На зеркальце – па балерины,
И стала я сама летать,
Во снах, танцовщицею дивно.
И на пуантах, высоко
Взлетев, от сцены отрывалась,
Парила счастливо, легко
Над миром в колдовстве астрала.
В пространстве звёздного луча
Деревья кланялись мне низко
В ночном полете – от плеча,
Судьбы – завышенная риска!
В тех снах невестилась душа,
Кружились травы подо мною.
Я танцевала, сон верша,
Словно свидание с судьбою,
С поэзией, что и во сне
Несла волшбу златых мгновений.
Земной отрадой стало мне 
Рожденье чувств и вдохновенья.
А у тебя  игрушек тьма –
С последнего гроша дарила! –
Но не мечты, тебя тюрьма
Компьютерная полонила,
Мой ангел...

***
Сколько нежности, чистой радости
Ты берёг, ангел мой, в душе!
Жизнь тебе заменила сладости,
Не доступные нам уже,
На усталые объяснения,
Что они нам – не по зубам.
Но не слаще – от откровения
Стало детским твоим губам.
Как хотелось всего витринного!
На столе – лишь сахар и мёд,
Из уклада дедов, старинного,
Щи да каша и наоборот.
Наше нищенство оголтелое:
Под запретом – кино, театр,
Бабы Лиды улыбка несмелая,
В доме – царство лишь школьных мантр.
С высоты своей горькой старости,
Детство вспомнив, счастье своё,
Поняла, радость нам – от сладости,
Горечь – школьное бытие.
Если б – заново! Пусть играется
Вволю детство, да по лугам!
Жаль, оно так быстро кончается,
Не исправить ошибок нам,
Ангел мой...

***
Я приняла тебя таким, как есть,
Но боль от этого не слаще.
На выбор: твой протест иль твоя месть?
О, как ты хочешь стать пропащим!
Увы, обломовщина – не с руки,
Коль хлеб – фантом благополучья …
Сколь в омут не бросай! Одни круги
Беды лихой, как сеть паучья!
Тот тайный омут – интерес «друзей».
Что нам от них, родной, благого?
Ждут, когда клюнет глупый ротозей,
Из дома выгресть дань залога.
И приручат, вином закабалят,
Долгами кутежей, коль падок,
И призрак «счастья» превратится в ад
Бандитских долговых нападок.
В дурной компании, дружок, осел,
Но знать - не знаю, кто – мой ворог.
Завязывай, мой ангел, пока цел,
Пока ты матери – так дорог
Мольбой отчаявшихся матерей –
Разъединить пути дороги.
Уж сколько – их и горьких сыновей прошли
Погостные пороги!
И сколько уж товарищей твоих
Остыли рано под крестами…
Учись, работай! Горе на двоих
Поделим, лишь Господь был с нами...

***
В печали юности мы ищем счастье,
В семейном счастье, отыскав изъян,
В чужом привете – видим мы участье,
В родном – не видим, что он Богом дан.
Участье кровное порой сурово,
Родной – всё в корень зрит, а – не сиречь,
Отвергнем мы его, нахмурив брови,
Зато лукавую внимаем речь.
Лукавый друг советом не обидит,
Но и добра ты от него не жди.
Мать прозорливая твой грех лишь видит,
И что нам ждать за это впереди.
Не доверяйся ты рукам лукавым,
Что за копейку лаской обовьют.
О вразуми ты чадо, Боже правый! –
Моя мольба и упованье тут...

***
И помощи ждать неоткуда мне,
Зло окружило сына безвозвратно.
И я в каком-то смутном черном сне,
Когда крик боли судится превратно.
Играет где-то пьесу злых людей,
Пасущих нашу дружбу на продажу.
Век разрушенья праведных идей
Сердца и души обездолил кражей.
Все светлое, все ценное украл,
И лишь порок взамен ломает души.
О, детка моя, капельку добра
Дай старой матери потухшей!
Хватаю за руки – не остановить,
Кричу вдогон – и, слушая, не слышит…
Как сына мне спасти и умолить,
Когда угар похмельный в парне свищет,
Где бедному ему найти приют,
Где та работа, что подаст нам хлеба?
Нет мира в этом мире грубых пут.
Остановись, родной, где ты бы не был.
Вернись в приют, в наш отчий дом родной,
И мать поможет, коли сам захочешь.
Я жду тебя – и призрачно окно,
И призрачны все дни мои и ночи...

***
Вновь не права? Найти слова?
А где их взять, коль все уж сказаны?
Седая – кругом – голова,
И правда, словно хлеб намазанный
Все маслом норовит упасть,
И словно мед – под ложкой дегтя…
Подложил – знать бы, где упасть! –
И от себя порой отрекся.
Но, если ты отверг себя,
И мне ли грех – седой, согбенной?
Неправда! Я люблю тебя,
И гневаюсь – самозабвенно.
Вернись, сынок, под сердца кров,
Мы одолеем зла неволю.
Я – мать твоя, единой – кровь
Была и будет в нашей доле.
Ты – плоть от плоти, мой – навек.
Ужель лишь слезы – моя участь?
Родной мой, нежный человек,
Себя губя, меня не мучай.
Смотри, как много солнца – в день,
И как светлы ночные звезды!
Они для нас, как свет и тень,
А мы для них – пылинки просто.
Они для нас – исток борьбы
За свое место под луною,
И вервия своей судьбы
Сбрось перед Богом и собою.
Господня правда – и для нас
Светлей луны и солнца, даже.
Не отвращай души и глаз 
В гордыне жалкой эпатажа.
Оставь гордыню и прими
Мое моленье, наставленье,
И жизнь к добру свою стреми
По божьему и моему веленью.
И дай покоя нам опять,
Душа в страданьях изломалась.
Тебя прощающая мать
Поймет и робость, и усталость.
Как мы устали в мире зла…
Но он – единственный! – нам даден.
Скажи – люблю! – и исполать
Нам выжить то ль в аду, то ль в аде.
Люблю, надеюсь, верю, сын,
Что ты со мною – не один...
 
***
Кисти пуховые тополей,
Кисти цветущих акаций –
Белыми прочерками аллей 
Светлых весенних простраций.
Вот она доля – и сетовать стыд,
Грозен запрет на страсти
Немощью старческой маеты,
Всплеском ассоциаций.
Запрещены все волненья, нагруз, 
Лишь – перестрелка простраций,
Не заключить параллельный союз
Разночастотных вибраций.
Не тороплю ритма сказанных слов,
Их частота – не по силам,
Но инфразвук убивает и кровь,
Душу и мысль, мой милый.
Горько душа, в ритме низких частот,
Мается, мечется, плачет…
Ну а тебе – лишь добра и высот,
Светлой земной удачи! 

***
Все призрачно! С тобой себя разрушила,
Все призрачно! С тобой с ума схожу.
Какая сила мне нужна, чтоб выжила,
Какая боль, когда тебя сужу
По меркам своим праведным, житейским?
А ты ушел от правды – навсегда…
И – горькая полынная вода,
И – посоветоваться в мире не с кем!..

***
Ветер, солнце и тюльпаны,
Красных вспышек стройный ряд,
Туч спешащие туманы,
Ветра шум, дубов парад.
Ветви мощные, нагие
Грезят в синих облаках,
Чтоб проклюнулись тугие
Почки страстностью витка.
Лист развернут солнцем утра,
Нежной сочностью светясь,
И ветвей зеленокудрых
Раскрывает – дали вязь.
Птицы тенькают призывно, 
Славя жажду и весну.
Только я молюсь о сыне,
Мысль терзая, боль одну:
«Не творец – своей удачи,
Жизнь пустил на самотек,
А для матери, то – значит,
Непосилен дольный срок,
Непосильная забота 
Накормить, одеть, обуть…
Не ребенок – и работой
Должен озадачить грудь.
Свой кусок добыть пора бы,
Успокоить лаской мать…»
Но, увы… Судьбы корабль 
Манит сердце, испытать
Напоследок счастье воли,
Где сбываются все сны,
Без слезы – от тяжкой доли,
Без удушливой волны.
В сне весеннем, расчудесном
Оседлал сын жеребца
И, отринув путь свой крестный,
Ускакал в путь в два конца.
На одном – порог счастливый,
Матерью – благословлён,
На другом – семьи призывы,
Дом успешно сотворен.
Те блаженных два конца
И надежны, и вольны,
Без начала и конца
Счастьем сытости полны.
Ветер, солнце...

***
Вновь «Занят, абонент не отвечает», –
Настойчиво вещает МТС.
Пацан уплыл от отчего причала
Туда, где нет проблем, лишь – интерес
С такими ж шалопаями, под кайфом,
Мгновенья жизни сонно убивать,
Иль в экстазийном интернетном драйве
Бесцельно дни и ночи коротать.
Забыта материнская досада,
Сыновья жизнь споткнулась, без трудов,
И нищета в тарелках, как осада
Врага безжалостного без крестов…
Да крест – не панацея, не защита,
Когда безвольный ум ушел в отстой!
А лжа твердит, что все-то шито – крыто,
И нет слезинки правды золотой.
Зачем им – правда, заповедь святая,
Зачем себя лишать бесцельных нег?
А за окном весна, и опадают
Листки календаря и вешний снег,
Снег лепестковый, снег – седин...
 
***
Мой Сталинград. А стал ли ты моим?
Здесь четверть века жизни пролетело,
И столько боли в сердце накипело
Под небом, от моих седин, седым.
Седое небо в мороси иль в пекле,
Под ним – рабой клонилась ниц душа, 
В незгодах жизненных, как в потной петле,
Я задыхалась в нищенстве гроша.
Мой нищий грош, истраченный на сына,
Не стал златым, и сын – златым не стал.
Все годы, словно зыбкая трясина… 
И век мой здесь отчаялся, устал.
Сыновних неудач ряд бесконечный,
Мои потуги за кусок – на стол…
Не вспомнить ни один мне день беспечный,
Лишь боль, как выжить на витке крутом?!   
Трясина жизненная с ума сводит,
Сын – в играх, я – в слезах. И как нам жить?
Одна – я и при нем, и при народе,
Но без него – не выжить - не прожить.
Треть жизни отдала сыновней доле,
Треть жизни, словно бы коту под хвост…
И голодать, и плакать – сил нет боле.
Нужны ли мы друг другу – вот вопрос?
Но без него – не жить мне...
 
***
Пока ты первая, он – твой,
И будет псом тебе послушен,
Ты – почвой, он – твоей травой.
Всевластна – над своей игрушкой!
Забудет дом родной и мать,
Чтоб лоно нежить твоё – злое,
Все, что имеет, отдавать,
Влеком тобой, как нить иглою.
Он распалён и ищет хлад,
Лишь твоим взором упоенный.
Тобою созданный разврат
Любовью мнит юнец зеленый.
Как больно! Первая – вольна
Бесцельной сделать судьбу сына.
То – не жена, а – сатана,
Все отберет, столкнув в трясину.
Так, где для наших сыновей
Подруги светлые, как солнце,
Чтоб ждать нам от своих детей
Привет и радость, всласть, до донца,
Чтоб внук возрос в семье, в добре,
Без корысти, угроз и пьянства?
Ну а бабули – в серебре,
Вам душу отдадут, без чванства!
Будьте счастливы в светлой любви...

***
Рокочущие кроны тополей
Вновь ураган, как дух лесной, качает,
Пришедший из безлюдия полей,
Когда мать возвращенья сына чает.
И пыль клубит дорогой впереди,
От тихого фонтанчика на Качи,
И сердце мается в моей груди,
И в одиночестве скорбит и плачет:
Лишь мама до конца с тобой, сынок,
И руки старые с надеждой тянет.
Остановись, пока горит восток,
 Мать не предаст тебя и не обманет.
 Как ураган, невзгода отшумит,
 И солнце благодатное в мир встанет.
 Пусть всё в подлунном этом мире спит,
 Мать тебя ждать, сынок, не перестанет… 





         Друзья, прекрасен наш союз...



           Друзьям – художникам...

                1
Мой бог, вновь обрела я утешенье:
Слетается в мой угол – по цветку.
От миллиона роз – то без сомненья! –
Мне стала раем келья на веку.
Взгляд пробежал по розочкам бессчётным,
А в жизни – роз дарённых ждать-не ждать!
Их бросил мастер щедро на полотна,
И расцвела на стенках благодать.
И вышитые розы дышат негой,
Теплом любимых материнских рук…
Мне хорошо дышать средь них, хоть снега
Не занимать от засвистевших вьюг.
Зима лютует за окном и дверью,
А в моей келье – вечная весна!
Друзей картины – высшее доверье! –
Живут здесь, значит, чаю – не одна.
Вот сосны реют в облачном просторе,
А вот кувшинки в за;водях цветут,
Стога желтеют мне на косогоре:
Душа друзей моих витает тут.
И мне не одиноко в горьком мире,
Когда живая роза – от любви! –
Цветет уж месяц в маленькой квартире
Ответной благодарностью крови;.
Мои друзья – надеюсь я на это! –
Вы осветили нищенский уют
Душ бескорыстных ласкою привета,
Согрели светом страждущий приют.
На родине, где счастья ожидала,
В судьбу свалилось столько бед и смут,
Что жить отчаялась в слезах, устала,
И только вы да розы мне цветут...
 
                2
Мир акварельной прорисовки,
Жемчужинами – виноград,
Струной осенней оркестровки:
Дыханье, шорох, листопад.
Уж скоро снег светлейший ляжет,
Ручьи замедлят летний бег,
И нити белой вьюжной пряжи
Завьются на ресницах век.
И веки жаркие остудят
От не проли;тых знойных слёз,
А там, за осенью, прибудет
Хозяин – батюшка-мороз.
Неуловимое томленье
От роскоши щедрот земли
Разли;то нежно-акварельно
В пейзажных про;рисях дали;.
И всё художнику подвластно,
И всё природе – светозар,
И мир Творца –
             нет! –
                не безгласен,
Когда творцу дарован дар...

                3
Вселенная ромашек полевых,
Ромашковых полян лесных кипенье
Слились в симфонии стихотворенья,
Где отголоском детства – плеск травы.
Полотна дышат кипенной волной
Из той, из юной, солнечной отрады.
Замри! И большего тебе не надо:
Мой детский мир пришел порой ночной.
В нем светлая ребячья угловатость
В объятьях трав томится счастьем сна,
Где мы,
      как боги,
      и не виноваты
Ни в чем! И счастлива моя страна!
Любимая земля – в покойных далях
Живет заботой любящих сердец…
Ушло, как будто вовсе не видали.
Она – в полотнах, коих ты – творец!
Она – в моих стихах – вселенной мира.
Как дышится в них сладко и легко!
О детство наше,
      юность,
    сладкой миррой,
Обожествлять ты будешь боль веков.
Век рухнул, и страна лежит в развале,
Лишь в наших душах вечна красота,
Та, что любовно в детстве прививали,
Чтоб снизошла на юных высота.
И новый век, и юный взгляд очнется,
И в сердце пламенном – взорвется кровь:
Родная Русь – единственное солнце,
Единственное счастье и любовь!!!

                4
Чарующее слово – красота…
Абстрактно-чувственное знанье мира,
Иль человечья праведность Христа,
Или сердец возвышенная лира?
Как родилось понятье красоты?
В природных играх продолженья рода,
Иль домыслах измученной тщеты
Смешений родословных рас, народов?
И есть ль в тщете той верный эталон,
Чтоб отделить красу от безобра;зья?..
И лишь руке, что утешает стон,
Мы благодарно шепчем: «Ты прекрасна…»
И поневоле в блеске всех красот
Душа ту, совершенную, отметит,
Что милосердьем – час и твой черед
В ничтожестве бессилья! – перекрестит.
И вдруг в убожестве своем поймешь,
Лишь бескорыстная любовь прекрасна,
А остальная вся – тщета и ложь,
И для души – опасна и напрасна.
О, красота!..

                5
Век без лукавства мы опишем,
Ты – красками, а я – пером,
А что написано пером,       
Топор не вырубит и вышний.
Потешим гордость за себя
Средь равнодушно-серой массы,
В среде, разгромленной на классы,
Полёт души мечтой губя.
И ни к элите, ни к бомжам
Не принадлежим с тобой как будто,
А нет в кармане – ни гроша
Ни вечером златым, ни утром.
Элита прячет капитал
На банковских счетах и картах,
А ты – с утра голодным встал,
Виновный, как школяр за партой.
Не переучишь свой урок,
А потому – судьба святая:
Жить на подачки у дорог,
Что в вышних странствиях витают,
Следить ужимки, заплутав,
От власть имущих и сограждан
Чтобы подобием креста
День проживать и вечер каждый.
Потешим гордость за себя...

                6
Искать совершенств в сотворенном рукой –
Пустое занятье, лукавство, по сути.
Ни кистью, ни телом, ни страстной строкой
Не передать сфер небесных распутья.
Все божьи творенья – вне зла и добра,
На грани природного противоречья,
А жизнь человечья затем и мудра,
Что ищет добро, несмотря на увечья.
И ищет в природе божественный знак,
Чтоб душу утешить в убогой недоле,
Лишенной надежд, всенадеянных благ,
И вымыслом счастья натешиться вволю.
Все божьи творенья – бездушны они:
Душой состраданья их мысль наделяет,
Чтоб бедному сердцу те стали сродни.
Сродни – оживленная мыслью краса
Небес золотых и лесов, в снах кореньев…
И в замыслах этих творит чудеса
И легкая кисть и перо вдохновенья,
Чтоб в новой красе славить божий восторг.
И вот рождены за отрезки мгновенья
Полотна художника и стихотворенья,
Узрев: «Хорошо!»,
      как в экстазе сам Бог...



             С музой закадычною в обнимку...

                1
Что ты хочешь вспомнить? Говори,
С Музой закадычною в обнимку,
Осиять вязь строчек от зари,
Вспыхнувшей морозной снежной дымкой?
Ох, уж эта Муза! Натощак
Вечерять не хочет, по лукавству,
Ей бы – ананасы и коньяк,
Да еще копчености, и яства.
Ну да ладно, я накрою стол,
Вместо коньяка квасок – в фужеры
Да к картошечке – еще рассол,
А огурчик съели кавалеры.
Пошутила, сын гостил как раз,
Чем могла, его и накормила.
Так что, Муза, не сердись на нас,
За безденежье прости, помилуй!
Хочешь, расскажу, как где-то, встарь,
Я встречала праздник Новогодья?
Вот уж был январь, так уж январь,
Хлебосольный, при честном народе!
А сейчас сидим мы лишь вдвоем,
Но на скуку жалиться негоже.
Что я – о моём да о моём?
Ты век прожила со мною тоже.
Вот и расскажи мне обо мне –
Что – всё я себя понять пытаюсь?–
Расскажи при солнце, при луне,
Как я плачу, проклинаю, каюсь,
Как молю в отчаянье простить
За грехи бессилия острожно.
Что ж ты поднялась – и уходить
По-английски хочешь осторожно?
Нет, уж стой! Не ты ль причина слез,
Муза моя горькая заплачек?
Ты вошла хозяйкой моих грез.
Где ж твое обещанное счастье?
Ревностная, ревновала – к всем,
Уводила от друзей и сына.
Потому, жизнь – в черной полосе,
Потому, без выбора судьбина.
Твои грезы заменили все:
Бабьи радости и бабьи страсти.
Мир твоих высот – земной пресёк
Неизбежной творческою властью.
Вот уж и терпи, что нищий стол,
Вот уж и терпи, слезой – греховна!
Твоя власть – твой созданный престол!
Плачу век на нем под ней – духовной.
Твои грезы заменили все…

                2
А в стихах моих – всласть куража
И влюбленности безоглядной,
Хоть просчитано все, до гроша,
И спланировано припарадно.
И достоинства выбора – в счет,
Выбор сделанный – чести достоин,
Планетарный кругооборот
Каждым месяцем стал мне пристоен.
Где ж та удаль, что вечно роднит
Всех поэтов от воли привольной?
Моя правда – крепка, как гранит,
Моя кривда – слезой своевольна.
Что чудить, коль острожен мой нрав
И уделом пожизненным – келья?
Порицательница – злых забав,
Прорицательница – рифм и зелья.
Ядовитое зелье то, всласть,
Мне затворную душу спалило,
Стихотворной забавы напасть
Одиночеством жизнь накалила.
И куражусь я с ним неспроста,
Потому, как пьянее и слаще
Нет душе – однодневки-листа,
Где мне легче прожить – настоящей…

                3
Читаешь, зацепить хотя бы фразу!
Лишь подсознанье плещется рекой.
И боль твоя, с моей – сливаясь, разом
Уносит расчленённый непокой.
Утешена, утишена – и полно
Решать, чья боль очистила верней,
Твоя ль мою – намереньем невольным,
Или моя – в взметнувшемся огне
Заждавшихся слезы и упованья?..
Гремите горести, прорвавшись в стон,
Срывая плач в сметающем слиянье,
Чтоб воскресить житейский небосклон!
Он синью безмятежного измысла
На срок утешит старческую грудь,
И радуга, венчальным коромыслом,
Покажет, новорожденным нам, путь.
Куда идти по тупиковой трассе?..
Но мчатся судьбы слепо и в обгон…
Остановись, на тупиковой фразе:
Есть – перебор путей, им имя – легион.
Куда идти?..

                4
Суть музы страждущей души –
Потребность выразить томленье,
Осмыслить жизнь в глухой тиши
И отразить в стихотворенье.
Тот поэтический отчет,
Лукавством изрыгая рифмы,
Ведет невзгодам твоим счет
В тетрадях под секретным грифом.
Но гриф «секретно» в гонке лет
Пообветшает вдруг однажды,
И рано умерший сонет,
Забытый – возродится дважды.
Прочитанный повторно, стих
О давней залепечет боли,
Чей пароксизм давно утих, 
И мотыльком взлетит на волю.
И выпустишь его с виной,
Не веря, неужель то было?
И фактов давности вино
Взыграет с обретенной силой.
А ты – в моем! – себя узнал,
Неискушенный мой читатель,
И встал на тот же пьедестал ,
Что выплакал тебе создатель.
Суть музы – лишь томленье, суета-сует…

                5
Когда нет мысли, лишь ассоциации,
Но рифма и добротна, и смела,
Создатель тщится отыскать в прострации
Крупинку смысла, ножкой у стола.
Коль нет четвертой – рушится творение
Безвестного создателя услуг.
Безногие столы – не исключением! –
Валяются на свалках и полу.
И не починишь: ножка-то поломана
И выброшена в бесполезный хлам…
Скольким стихам судьба – та! – уготована?
Не оказался б в той помойке – сам!..

                6
Где душа, что меня понимает,
Суть кровиночка, сердцем – дитя,
Что, как я, истомленная маем,
Ждет октябрьских снегов и дождя,
Что, как я, слёзы звездным сияньем
Затмевает вдали от молвы
И застенчивость, и мечтанье
Облекает в мельканье листвы?
И мечты – той листвой-мотыльками
В золотистом убранстве парят,
А  потом – золотыми стихами
О любви нам с тобой говорят,
А потом – в лепетаньях неясных
Тщимся благословенье сыскать,
Уверяя, что жизнь не напрасна
Всех, готовых в отчаянье впасть…

                7
Творец волшебных строк лишь подсознанье,
Сознанье нам – затверженный урок.
А подсознанье – бездна упованья,
Мелодий, красок трепетный восторг,
А подсознанье – кладовая чувства
На уровне касаний вещных тел,
Не вещь – в себе,
не ложе слов Прокруста,
А чувственных оттенков беспредел.
Чем больше власти взято у сознанья,
Роскошней тем – безумье рифм и строк.
Поэт-творец венчает подсознанье,
Как разумом его создатель Бог.
И в том – приятье слов и отрицанье,
И в том – всевластье божьей красоты,
И нежности пронзительной мерцанье,
И обнаженной страстной простоты
Строки немыслимой…

                8
И сколько б ни прочел чужих стихов,
Чужая боль – не на твоих устах,
И сколько б не свершил другой грехов,
Душа не станет от того пуста,
Не опустеет мир твоего сна
От запустенья судеб прочих душ,
А сладость недопитого вина
Не станет мерзостью помойных луж.
Чужому – посочувствуешь, всплакнешь…
Но никогда ему не стать, не быть
Тем, от чего однажды – ты! – умрешь
И что – тебе! – вовеки не забыть.
И как бы совершенен не был строй
Обласканных и признанных стихов,
Он чужд тебе и лишь своей рукой
Ты утоляешь боль – своих! – грехов…

                9
Чем великодушнее и проще,
Тем благороднее поэт…
Но коли зависть душу гложет,
Сожрёт, как моль ковёр, на нет.
Но что завидовать, коль каждый
Господню толику щедрот,
Дарованную нам однажды,
С рожденья взял – и не на год?
Когда с рожденья чувства в коме,
Им не дано увидеть свет,
А если корыстью влеком ты,
Ты – сочинитель, не поэт.
Поэта суть – открытость детства,
Отроческий порыв хвалы,
А сочинитель – жертва следствий
От похвалы и от хулы.
Закажут – гром аплодисментов,
Укажут – втопчет тебя в грязь.
Увы, сегодняшним моментом
И балом правит этот князь.
А истинный поэт – отвержен,
Забыт, унижен злобой дня,
В России потому все реже
За чадом виден свет огня.
А чад ползет, змеясь елейно,
И часто сетуем на то,
Что благородные творенья
В печати не узрит никто,
Что настоящие поэты
Скромны, не требуют наград.
Их строки грустно канут в Лету
Или на мусорках сгорят.
Чем великодушнее и проще,
Тем благороднее поэт… 

                10
Нет нерва оголенного – в стихах,
Ты – не поэт, а только стихотворец!
Нет покаянья в собственных грехах,
Душа подобна пальцу на затворе:
Не выстрелит строка достойно в цель,
В лукавстве тешась, прикрывая душу.
Нет, не стриптиз пороков – самоцель,
Глас покаянья выпусти наружу.
И этот глас – поэзии струна,
Она зовет в надмирные просторы.
Стыдливый глас, и не его вина,
Он стал таким, сопротивляясь горю.
Душа светло вошла в сей грешный мир,
И хоть обрюзгла в мерзости пороков,
Отколь же девочкою-недотрогой,
Рыдая, рвется в тающий эфир,
Сияющий от правой простоты?
Прочь гнев,
          отчаянья нелепость!
И на воздетые твои персты
Огонь прощения нисходит с неба:
И ты – спасен,
             и вновь душа светла,
Хоть сожжена была виной дотла.
Спаси и сохрани, Господи…

                11
И снова печатаюсь в толстом журнале,
Потешить тщеславье и старость свою,
Полвека держала я музу в опале,
Теперь выпускаю, как рыбку в струю.
Хочу, чтоб умчалась она без оглядки,
И пленных тетрадок забыв толчею,
С наивным задором играючи в прятки,
Ввела мои строчки в пространств колею,
В вселенско-сотворческое распространство:
Толкутся поэты в своих колеях,
Пересекаясь в стихах по-собратству
И в мыслях, и в снах, и в строках-вензелях.
Пусть тема – одна, да свои завитушки,
Размеры свои, ритм и музыка слов:
Одна – прогремит – на разок! – погремушкой,
Другая – заляжет основой основ.
И строчка-основа, строка-погремушка
Разбудят на миг мирознанье твое,
И светлая девушка, позже – старушка,
Вздохнет: «Заплутало ты, счастье мое…»

                12
Как долго быть у рифм в плену,
Искать утешно ту, златую,
Что вспашет мыслей целину,
Взрастив единственно-простую,
Чей указующий обет,
На все века, всем – в утешенье,
Как голубой вечерний свет
Небес вселенского теченья,
Как свет защиты и добра,
И нежности неизречённой!
О ней с утра и до утра
Рыдает старость обреченно.
Где рифмы нежности сыскать
И отогреть души жестокость?
Не отыскать, коль даже мать
Забыла нежности истоки,
Коль сын родной не кажет глаз,
Приворожён недужной долей…
Где эта рифма, рифма-глас
В пустыне вопиющей боли?
Зрю анатомию стихов,
Насилующих глаз натужно,
И блеск пороков и грехов,
Как радужную плёнку лужи.
Она сверкает и горит,
Скрывая блудный срам и стыд,
В твореньях множества поэтов.
Не дьявол ль платит им за это?..
 
                13
Мгновенье чудное строфы!
Когда она небрежным дивом
Рождает на устах молвы
Гул восхищенный креатива,
Когда пред ней и я рабой
Склонюсь язычески-покорно,
Греша несбыточной волшбой
И блеском рифмы рукотворной.
Ее немыслимой красы,
Наркотиком пьянящей сердце,
Жду, как сияния грозы,
Полночной звездной круговертью.
В ней – таинство и морок грез,
И опьяненье невозможным,
И наслажденье – вспышкой слез! –
От совершенства, что безбожно.
Возможно, я и не права,
Причастность Бога отвергая:
Не прорастет весной трава,
Коль почва семени не знает.
Знать, верным знаком совершенств
То семя рассевает ангел,
Чтоб всходы мудрые блаженств
В строфе взросли в надзвёздном ранге
Мгновений чудных рукотворных строк…

                14
Успеть! И вызвать интерес,
Затем подогревать интриги,
Греша – с сочувствием иль без! –
Безбожным домыслом расстриги.
Мгновенна слава – вечен сон,
Интрига – фейерверком нови
Из добиблейских зрит времен
Печальных строк немногословьем.
Гремит фейерверочным огнем
Миг славы так неотвратимо,
И мудрости – нет места в нем…
Гремишь – а жизнь сверкнула мимо,
Гремишь – а санки с горки лет
Вдруг промелькнут в окне остылом.
Но, слава Богу, тихий свет
Дань Рождеству несет счастливо.
Благословенна сторона –   
Мне сладко грезить о прошедших! –
Несбывшихся надежд полна,
Заиндевевших и отцветших…

                15
Родная, вот – сбылась твоя мечта,
По-детству я ее не принимала:
Стать вестью поэтического зала,
Где божеством – лишь ум и красота.
Все экскурсы твои в век золотой,
В салоны пушкинских времен и строчек
Закончились в поэзии простой
Моих стихов – твоих изгнанниц-дочек.
Когда из тех времен мои стихи
Сквозь век серебряный к нам заструились,
Ты их отвергла, словно бы грехи,
И отверженью я сдалась на милость.
Потоком животворным тайных строк
Поэзия в тетрадках пожелтелых
Отмерила свой заключенья срок
И вырвалась на волю оголтело.
Струится, открывая берега
И дали неоглядные России.
Ее неволя тем и дорога,
Что было что сказать, хоть не просили.
Затворница – свободна и горда,
Ни слова – по заказу, все – по воле,
И безупречной мысли высота
Мне в жизни стала и судьбой, и долей.
И па;мятуя матушкин наказ
Открыть салон для возжелавших света,
Я книги издаю, где добрый час
Воспела материнского запрета.
Родная, вот и сбылось…


Мыслей игра и узоры в новом прочтенье страниц...

                1
Белое солнце предзимья,
Лег преддекабрьский снежок
Меж зелене;й осины
И озимых, с вершок.
Вечнозелёные ёлки
Детскими стайками – в бег,
Серым сияющим шёлком –
Хладных небес оберег.
Снегом припудрены дали,
Чёрные кроны – в узор,
И бесконечное ралли
Мчит до Сорочьих Гор.
Кама блеснёт устало,
Вот – и Никольский собор,
Чаяла и гадала
Встретить твой светлый взор.
Быстрые разговоры
В дружестве муз и лиц,
Мыслей игра и узоры
В новом прочтенье страниц.
Строки читая степенно,
Смысл тайный чтоб осознать,
На поэтической сцене
Заново жизнь проиграть.
И утолённой печалью
Встретить свой день, как зарю.
Белое солнце за далью –
К снежному декабрю…

                2
Юность в строчках твоих расцветает,
Растворенная в синеве,
Где и я, как ты, молодая,
Пролетала стрелой в тетиве.
И меня отпускала прицельно
Не жалеющая рука,
Потому и не стала бесцельной
Золотая стихов строка.
Эти сны голубого детства,
Мне ль их вкус и полёт не знаком?
Мы живём с тобой по-соседству,
Лишь века разделили наш дом.
Где кончается моя старость,
Твоя юность взнеслась на крылах.
Душ настрой – неразлучная пара,
Пара веток родного ствола.
А берёзовое межстволье
Нам приветно блестит синевой,
И единое чистополье,
Слава богу, у нас с тобой…

                3
Судьба, как парусник мечты,
Осевший намертво на якоре…
И сколько не мечтаешь ты,
По жизни бороздя, как на; море
Бескрайние просторы счастья,
Мель старости тебя осадит,
И не спасёт ничьё участье.
Лишь молвишь обречённо: «Хватит,
Наплавался, дружок, сверх меры,
И измечтался, и изверился,
И доверялся, и уверился,
Что чаще все мечты – химеры».
Вокруг оглянешься с тоской:
«Где те моря, корабль нездешний,
Влекущий новых простаков,
Поэтов, юных чудаков
Так, как тебя когда-то прежде?»
Стоят на горизонте мачты,
Зовут под паруса мечты,
И юность рвётся к ним глазасто,
Презрев похожесть на кресты.
Пускай зовут, а ты – огруз,
И якорь старости – твой груз.
Судьба, как парусник мечты…

                4
Безо;бразность и безобра;зье фразы –
Понятья – антиподы, суть – враги.
Безо;бразность – успокое;нность мысли,
А безобра;зье – все ж словесный шок,
Скорее, чувственный шок твоего прозренья…
Но как сравнить любовь с коровьим калом?!
Затем, возможно, чтобы подчеркнуть,
Что твой инстинкт воспроизводства
Боднула глупая, тупая телка-самка,
А не святая женская любовь?
По мне, так лучше безобра;зья фразы
Безо;бразность обычных русских слов,
Таких, как: нежность, верность и любовь,
Безо;бразная глубина которых
Не оскорбительна и беспредельна…

                5
О вкусные, заветные слова!
На них не говорят, не говорили,
Но летопись словарная права,
Поскольку их – поэты сотворили.
И суть не важно, чей то говорок:
Поместный иль поэтом сотворенный,
Но сказаны слова, сложились в слог,
Душа их прояснила обостренно.
Словарный код – он верен для ума,
И в опьяненье выпит хмель душевный.
Поэта вольность –
                вещь – в себе
                сама,
Но мы ей балуемся ежедневно.
Творите слово вкусно и свежо –
Не каждый повар угостит на славу! –
И щедро благодарствуете ужо,
Я ж слогом пушкинским кичусь по праву.
Расхож столетья пушкинский словарь,
Всяк русский его сызмальства осилит,
А щебетанье, говор, как и встарь,
Рождались и родятся впредь – на вылет.
И слово-воробей, слетая с уст,
К нам улетит и вряд теперь поймаешь…
О говор деревень – капусты хруст:
Как скажешь вдруг –
                и сам еще не знаешь!..

                6
Когда меня славянскою строкою
Пронзает жар твоих дремучих слов,
И принимаю их, и успокою,
И с грамотой любви пошлю послов.
Пусть соловьиной трелью слух понежит,
Наворожит кукушкой светлый век.
И сердца стук остынет, станет реже,
Беседы потекут ключами рек.
Привольно, без запруд сердечной боли,
Им течь, слиясь, и страсти охладить.
Какая нега в простоте и воля!
Зачем терзаться? Не пора ль простить?
Неукоснительно забвенье нежить
Доверьем, обретенным невзначай,
Чтоб, не дай бог, не осквернила нежить
Свечи родства и тайную печаль, 
Чтоб никогда славянскою строкою
Дремучесть слов твоих мне грудь не жгла.
Жгу смертной мукой и живой рукою
Свечу любви во всепрощенье зла…

                7
Извечный замысел узнать,
Что ждет нас за порогом смерти,
И станет ль горестно рыдать:
Хоть кто-то о тебе на свете?
И свет, доверчиво-жесток,
Худою славой взгляд пометит,
Лишь ангел душу на восток
Умчит, оставив стих в конверте.
И любопытный мудрый свет
Глазами критиков и детства
Сочувственно пошлет нам вслед:
«Жила, страдала – по-соседству,
Через дорогу, мог руки
Коснуться и приветить словом
И из замысленной строки,
Как из ручья, испить основу
Томленья нежности и снов,
Где так сияет солнцем Кама,
Где им полна душа без слов –
Нежна и правотой упряма».
Нам стал привычен свет зарниц,
Душе довольно крыл струенья,
Земного песнопенья птиц
За смертной вспышкою прозренья.
Любите песнопевцев душ,
Им так при жизни одиноко.
Зачем поэтам поздний туш,
Примите в жизни их стооко,
Тысячеоко и цветок
Рукой признанья и привета
Помилосердствуйте в свой срок
На душу нежную поэта.
Извечный смерти страх…

                8
 «Поэт в России – больше, чем поэт»…
Он – глас народа и его протеста,
А творчество поэта – манифест
Во имя чести, совести… и места?
Поэтам верим, чтим их светлый глас,
Поэт в России –
               зна;чим,
                как икона,
Но за иконой прячется подчас
Подлец и бражник низшего резона.
Надрывно, на облёванной струне,
Вопит он о любви своей народу.
Любовь – болоту родственна вполне:
Не суйся, коль не знаешь в нем ты броду.
От книги к книге трепетно бреду,
Поэты –
      в строй! –
               трубят многоголосо,
И с ними я в раю или аду
Рыдаю дурочкой простоволосой.
Откуда в них над смертным сердцем власть,
Когда собой не властвуют – порочно?
Поэт в России –      
              на;пасть
                иль напа;сть –
Пропитый бражник мудрствует бессрочно.
Слова, дела – не совместимы в нем,
И сам, отнюдь, не образ, а фанто;мас,
Двойною жизнью мысль искрит огнем
В его мечтах поэзией,
                сам ж – гомос.
Кумир – сегодня, завтра возвестит
Об отреченье новостью престольной.
Где ж здесь гражданственность –
                пусть бог простит! –
Коль сытно лишь ему, народу – гольно?
Гражданственность – не тема для бесед,
Коль сам забыл, когда был гражданином.
Издаст стихи свои – нет! – не поэт,
А кто пред властью гнет умело спину.
Не будем говорить, кто есть – поэт,
Наверно, просто – соловей в запале…
Когда моей простой душе в опале
Вдруг станет нестерпимо ярок свет,
А ты – душою вспыхнешь мне в ответ,
То я скажу: «От Бога, знать, поэт».
И нет поэта, кто сегодня ясно
Продиктовал б о беспределе властном…

                9
Поэтов возвращает детство –
Седых девчонок и мальчишек! –
К родным, до боли, отчим крышам
И к улочкам, что по соседству.
Как перелетных – тянет к гнездам,
Оставленным при недолетах,
Так души певчие по веснам,
Забыв про возраст, ждут чего-то.
К крыльцу родимому, скучая
По материнскому участью,
Приходят, чтобы горько чая,
Вернуть утраченное счастье.
Где вы беспечно-золотые
Года под материнской лаской?..
Чужие лица, дни пустые,
Лишь детство в сердце – чистой сказкой.
К родным погостам дух стремится,
К родному, до кровинки, праху,
Чтобы покаяться и слиться,
Положив голову на плаху
И за ошибки, и грехи,
И за любимые стихи.
И тихо, обреченно плачем:
И потому мы – что-то значим…

                10
У вечности – печали много,
Еще одна – вряд ль будет в прок…
Возможно, сабельный бросок
Героя – нужен в знак залога?
Иль нужен миг, когда висок
Рулеткой русскою накроет,
Плашмя, в крест и наискосок
Землей навечно тлен прикроет?
Иль – вспышкой, яростной как сталь,
Взорвать вдруг тугоухость грома?..
Нужна – не вечная печаль,
А вечность родственности дома,
Чтоб оказаться с вечностью в родстве…

                11
Как за игрушкой, пониманьем
Мы тянемся душою вслед…
Вот этот или тот – признаньем
Шлет долгожданный нам привет?
Вот та душа, что нет – и ближе,
Душе твоей – свет и покой,
И плеч, бессилием поникших,
Коснется доброю рукой?
Ну почему в досаде странной
Мы отвергаем свет тепла,
Вдруг понимая, что лишь рана
Душе дала все, что могла…
Родному ж сердцу и уму
Мы кажем фигу. Почему?

                12
Заманят в ад, пугая раем…
Что за земля моя родная?
Великая держава мира
Предстала миру – жалью сирой.
Мы сами строили державу,
И нам гордиться бы по праву!
Но, словно дети, свой венец
Разрушили, верша, вконец…
Что за потребность разрушенья
В душе гнездится – боже мой! –
За сотню лет от обновленья
Мы трижды рушим мир земной.
В пример, разумно устояла
Коммун китайская стена.
Чего ж России не хватало:
Пространств, где ждёт нас целина,
Небес бескрайних иль приволья
Непочатых богатств и дел?
Стран иноземное бездолье
Блазнилось блеском потных тел.
И вот – свершился наш удел,
Где каждый первый – не у дел.
Заманят в ад, пугая раем…

                13
Купелью росной стала для души
Твоя поэзия, мой брат далекий,
Слова-росинки – солнечно-свежи,
Пейзажи – в блеске ма;стерского слога.
Как жаль, что на закате моих дней
С заветной строчкой встретилась незряче,
Читаю, наслаждаюсь и родней,
Светлей души сегодня нет мне паче.
Уходим мы, влюбленные в мечту
И в красоту заоблачных закатов,
И всю земную страсть и маету
В стихах воспели трепетно-предвзято.
У каждого – своя любовь и боль,
И кто-то плачет в стих, а кто – в подушку.
Мы так близки, брат дальний, что позволь
Всю нежность выплеснуть по полной кружке
Росы из утренней купели трав,
И дай нам бог, любви, добра, здоровья.
Хоть младше ты, но умудрено-прав
В желанье
         «выразить былое
с новью…»

                14
                Инне Лиснянской

Твоя судьба, прочитанная вслух,
Нет, не твоё – моё самоубийство,
Ты всё сказала кратко – за нас двух,
Прощаю я тебе твоё витийство.
Но голос твой, охрипший от высот,
С моим теперь сливается, басово:
И вторю я – пора сбирать народ
В единый, под радетельное слово,
Под стяг содружества и гордого труда,
Чтобы Отчизна горести избы;ла,
Объединённая, как прежде, и свята,
К счастливым дням из страха выходила.
И братством крепким воедино слит
Встал новорожденный Союз народов,
Союз Советский стал нам, как кредит,
Праобразом для крепнущего рода.
А паханы и каты, что сломав
Советскую несчастную Россию,
Навеки бы лишились своих прав,
И обрела Россия свет мессии.
Мессией стал наш горестный народ,
Мечтающий о нерушимом братстве,
И ненавидящий бандитский властный сброд,
Загнавший нашу жизнь и землю в рабство...
Дай, Господи, нам праведных вождей,
Единство всенародное идей…

                15
                Анне Ахматовой

На семидесятом и опальном
Прочесть тебя мне суждено,
Чтобы согрело ум печальный
Стихов волшебное руно,
В печали столько слав и света,
И негасимого тепла,
Где муза поздняя дуэтом
Два одиночества свела.
Две музы плача – две старухи
От боли за родных сынов
Скрестили старческие муки
В оковах жизненных основ.
И материнский ро;пот жалок
Перед всевластьем бытия.
Легла наитием весталок
Твоя стезя, стезя моя…

***
В жизнь строки – розами бросала,
Читатель возвратил – кустом,
В сверкающем плену бокала,
Чтоб розы обживали дом.
Их королевскою осанкой
Взгляд благодарно восхищен,
Бокал хрустальною огранкой
Подсвечивает роз бутон,
Багряно-алый, как мечтанье,
Тугой, объятьем лепестка.
Руки несмелое касанье,
Как восхищенная строка.
Жарки; – придуманные розы,
Живые – жарче греют кровь,
Забыто зло житейской прозы,
Любовь владычествует вновь,
Не позабытая с годами,
Прождавшая век – ласки роз.
И сердце те;плется мечтами
В сединах старческих угроз.
Наперсница моя родная,
Подружка одиноких дней,
Владычица и крепостная,
Как муза старости моей…

***
Яхинский залетный сандугач
В сердце заливается пол жизни,
Серенький таинственный спивач
Пролетел за мной по всей отчизне.
Тот сладкоголосый соловей,
Окрылял мечты и душу строго.
Девочкой искала средь ветвей
Крошечную пташку-недотрогу,
Юность истомил ночной певец,
Так ни разу и не показался,
Но под старость всё же, наконец,
В зале, на концерте, оказался.
Сандугач, о девочка моя,
В серебристых трелях чистой ноты 
Юности счастливая струя
Вспыхнула пьянящей позолотой.
Всё вернулось силой волшебства
Соловьиной чародейной трели:
Детства – бирюзовая листва,
Юности – цветущие апрели.
О сандугач…

***
Толстой, Танеев, Иоанн Дамаскин,
Серовский симфонический оркестр,
Хоралы литургической окраски,
И дирижёр Серов – известный мэтр.
Блестящая карьера Иоанна…
Но из фавора в келию ушел
Простым монахом без чинов и сана.
Там совершенству время он нашел.
Поэт, мыслитель, вышнего художник,
Средь нищих рыбаков обрел приют,
И время, самый яростный безбожник,
Глас вняло сей, как божий атрибут.
Века нам Дамаскина воспевают,
Там, где признанье – вечная хвала…
Сегодня же талантов не бывает,
На гениев – насмешки и хула.
Лишь тот, кто в прессе подсуетился,
Известность обретет, карьерный вес.
Открой журнал – знакомые всё лица!
За грош редакторов попутал бес.
А гении? Выходят в самиздат,
Не жди, когда вам Зайцев их издаст…

***
     Величанье учительниц Православной школы
         Волгоградского Казанского Собора.

Женщины святое назначенье:
Передать потомству свет любви
Добротой счастливого ученья,
Что взывает к совести в крови.
Чтобы честною душою нежной
Мир очистить от грехов и зла,
Сделать жизнь хоть чуточку безгрешней,
Матерь-дева женщин призвала,
Дом устроить, накормить домашних,
Научить Завету и добру…
Более трудов на свете важных
Не было, не будет на миру.
Да и в школе мудрою наукой
Пестуют смышленость малышей,
Алфавитом букваря: аз, буки,
Альфой и Омегою в душе.
Милые печальницы о благе
Детских душ на долгие года
Хлебосольным счастьем, божьей влагой
Озарят младенчества года,
Тут тебе и сладкое застолье,
Чтобы рвенье к знаньям подсластить,
Деткам в школе приходской привольно
И учиться верить, и любить.
Ласково-заботливые руки
Год за годом к Богу их ведут,
Имена простые, как аз, буки:
Ира, Ираида дети чтут.
Здесь Ирина Юрьевна научит
Смыслу всех евангельских молитв,
Ираида-стольница всех лучше
Милых деток чаем напоит.
Светлая воскресная обитель
Привечает православный люд,
Знать, здесь не один царит святитель,
Коль все сестры святость тут блюдут.
Чистых женщин православной школы
С Женским, вечно мироносным, Днем
Поздравляем – мартовски-веселым
Солнцем, светом душ, любви огнем.
Счастья, благодати божьей, славы
Вам, любимые, из года в год
Всем желает по житейски-правый,
Православный любящий народ!..

***
Гипатии Александрийской (370-415гг.)
Не сочетать религию с наукой,
Хоть миллион суждений приведи,
Порукой в том, не сломленная мукой,
Гипатии великой мысль летит.
Коперника костер, лжа Галилея –
Людского разума – земной венец.
Душе, признавшей радости елея,
Слёз утешеньем – веру дал Творец.
Кострам «святым» свет разума – противник,
Философа мысль – здесь, там – чувств обман.
Ум точного познанья тоже – схимник,
Хотя не ждет его священный сан.
Господь судил: всем сильным – знанья точность,
Всем слабым – мудрость божьих добрых слов.
Бог дал: кому – звезду узреть воочью,
Кому – надежду праведных основ,
Кому – вселенную постичь достойно,
Кому – защиту в ней, чтоб выживать…
Я славлю ум Гипатии и, стоя,
Чту свет ума и веры благодать.
Но чтобы вера правой быть могла,
Коперники должны встать у стола…




            Поэт – Господень сотворец...

                1
Ай-яй, сынок, на Пасху не приехал,
Господь тебе – судья и приговор.
Хотя бы деньги сохранил, для смеха,
И занял, и прображничал в раззор.
Забудь, душа! Старушечьим отчаяньем
Мне не вернуть его на верный путь,
Господь благой, тебе лишь упованье,
Твоя лишь воля: сына в дом вернуть.
Не для себя – бесплодные старанья,
Всё – для тебя! Ты – общий наш отец!
Коль душу дал ты мне не для закланья,
Пошли – воссоединение сердец.
Так что ж творишь? Я – под твоею волей,
А тяготы невзгод влачу, гневясь,
И сына – наделил бесплодной долей…
За что, мой бог? Ответь мне, не таясь.
О, знаю: крест по силам мне наложен,
Так говорят, когда судьба лиха…
Господень замысел, увы, не сложен,
Чтоб счастье раздала – слезой стиха.
Твой приговор мне ясен, о Творец:
Поэт в веках – Господень сотворец…

                2
Три звездочки – стихотворенье,
Судьбы не путеводный знак,
Творцы богов, мировоззренья, –
Лукаво-дружелюбный враг.
Лукавый враг – родней не сыщешь! –
Лукавый враг – звездой в ночи
В разливах лепестковых – вишен,
В томленьях страждущей свечи.
И все, что грудь томит и нежит,
С лукавым, с ним, в судьбе делю.
Я знаю, где он свят, где – грешен,
Благую жизнь ему молю.
Одна звезда – любви заклятье,
Другая – сына звездный путь,
А третья – розданное счастье,
Которое мне не вернуть.
Три звездочки в судьбе сияют,
Обозначая высоту,
И сердце до сих пор не знает,
Свою ли выбрало звезду…

                3
Дубы-близнецы, что по-двое, по-трое,
Опора, поддержка в горячих степях,
И летом от ярого зноя прикроют,
И в зиму укроют от вьюги тебя.
В природный шатёр путник спрячет, в защите,
Усталость свою в стволовом затишке,
И одолеет пуржистую свиту,
А летом – воспрянет в сквозном холодке.
Здесь травы пьяны в первоцветах весенних
Тюльпанов златых и фиалок ночных,
Кукушечьим, утренним птичьим весельем
Приветит нас Бог на тропинках весны.
В природе царит красота воскрешенья,
Что вторит пасхально – Христосе воскрес!
И бабочек лёгких красу и томленье,
Любя, оживляет и празднует лес.
Тропинки петляют, и брачные игры 
Справляют и змеи, и живность в листве.
Листва, распускающейся палитрой,
Мильоном оттенков играет в траве.
За что мне, усталой и немощной дуре,
Восторг, восхищенье нетленной красой,
Когда в поэтической конъюнктуре
Полно претендентов без нищей босой?
Пишу для себя, на печать не надеясь,
И жаль, что восторги со мною умрут
Заветными строчками счастья, и где я,
Останусь живой, пусть прочтут-не прочтут!
За что мне – восхищенье бессмертной красой...

                4
Коряги змеятся – гадючий грот,
Листва раскрылась Пасхе, и дубравы
Отражены на зыбкой глади вод,
И тенью залегли на пруд и травы.
И полдень зноем не сжигает свод,
И безмятежна даль, как сон младенца,
Не вспоминай, душа, знак слёз, как встарь,
В нежнейших ласках солнечного скерцо.
Ускорен ритм, подвластный майским дням,
Бегут, вприпрыжку, светлые мгновенья.
Смеётся девочка счастливо – нам,
И светлый смех звенит стихотвореньем.
Душа алкала счастьем оградить
От горестных мгновений прозу быта.
Как мало нужно, чтобы воспарить 
Душе отверженного злом пиита!
Что зависть, что тщета златым стихам?
Душа-ребёнок – чистотой в защите.
Клоака графоманская – глуха:
Нужды нет в новоявленном  пиите!
По рангам лавры распределены,
И каждый врос, собой пространство метя,
И имя новое в простор страны   
Не выпустит – нет! – ни за что на свете.
Колонки куплены за год вперёд,
Пригретым – создают и честь, и славу…
Утешься, что затюканный народ
Поэтов речь читает, как отраву!
Расхристанной душе невнятен зов
Облагороженных цензурой строчек.
Поэтов не читают, чтоб азов
Момента выживанья – не просрочить!
Остался элитарный круг друзей,
Рифмующих проблемы друг для друга:
Рабов литературных и князей,
Замкнувшихся на круговой поруке.
Поэты в корифейной тесноте
Не могут «масло» заработать строчкой,
И претендент – отброшен и «в хвосте»
Глотает слёзы, без куска, воочью.
Пусть гениальны строки, не взорвёшь
Надвинутую прессой оборону!
Им конкурент, как в сердце острый нож,
Вросли – и с места никого не стронешь.
Им прокормить б, хоть как, своих детей,
А тут на славу новый – претендует.
То ль – дружество поэтов, то ль – б...,
Взаимно-признанное? Сплошь – статуи.
Колонки куплены…

                5
Тепло, и тело негой тешит
В порыве кротком ветерка,
И синевой залива брезжит
Гладь затоплённого лужка.
Мысль с ветерком – легка в полёте,
Бутоном чувство налилось.
Всё – наслажденье рифмоплётам,
Коль формой мысли облеклось.
Одни – мысль внове сотворяют,
Они – творцы, в них – божий дар,
Другие – первых – повторяют,
И им дано: взять Слово с парт.
А третьи – и не разумеют,
Да вряд ли первых и поймут…
Творцы,
      наставники,
                пигмеи,
Но лишь вторые – мнят, что пуп
Земли – они, и божьим, первым,
В доверье вправе отказать!
Но… суждено им повторять…
А первым – укрепи, Бог, нервы,
Чтоб от касанья ветерка
Счастливо мыслила рука…

                6
                Шуточное          
Кукушка мудро нагадала 
Не два, а двадцать лет и зим,
А это, братцы, всё ж не мало,
И смысл – померяться! – засим.
Да, двадцать лет – совсем не малость!
Есть, где расщедриться страде,
И старость, вроде бы, не старость,
Конь старый – верен борозде!
На двадцать лет путей не сыщешь,
Коль пуст старушечий карман,
Вот миллионы б, а не тыщи, 
Тогда себе я – кум и пан!
Слетала бы я на Мальдивы,
Иль, лучше, к Боттичелли – в Рим,
И не смущалась бы курсивом,
И молодой купила грим.
Помолодела б лет на двадцать – 
Душа-то вечно молода! – 
Тогда бы стихотворцам-братцам
Пришлось признать: взошла звезда!
Не будут ж – двадцать лет в загоне
Мой стих держать, словно раба?
И всё ж признать, хоть не икона:
Поэт и божия раба.
Кукушка мудро нагадала двадцать лет…

                7
Становятся поэтами – от Бога –
Эстеты с благородною душой.
Это она, прекрасной недотрогой,
Рождает перлы строчки золотой.
Господь, увы, не раздает таланты,
Ни в колыбели, ни в черед за мздой,
Владельцы поэтического гранта
Не понукаются его уздой.
Кто ж в очереди свой талант отхватит,
Отхватит – у другого пастуха,
И за известность, не скупясь, заплатит,
Затем – и напечатан, и в стихах.
Становятся поэтами – от Бога –
Эстеты с благородною душой…

                8
«Распни, распни, – толпа кричала, – 
Не Бог ты нам и не пророк!»
Молва стыдливо умолчала,
За что распят еврейский бог.
И умолчала о закланье,
Сюжет евангельский создав,
Что назидает в оправданье
Всем главам древней книги царств.
О боль земная человека!
Не утолить её пером…
Предательство друзей – от века
Сквозит во взглядах, как тавро.
Но ты возжаждал сей печали,
Библейский исполняя глас.
Ну а меня за что распяли
«Друзья», не поднимая глаз,
И чей заказ ужо исполнен:
«Распни, распни, поэт – чужой»?
И желчный взгляд «друзей» подобен
Той губке с уксусом и лжой.
Распни…

                9
Мой слиток-стих заброшен камнем в заводь,
Бегут по глади чёрные круги,
И не понять, где тупость, а где зависть,
И где друзья, а где уже – враги.
Теперь его свободой не обточит,
Не отшлифует в яростных ветрах,
Но серебро – пусть недруг и не хочет! –
Останется всё ж слитком серебра… 

                10
Советский стих – душевный позитив,
Где строки светлой радостью одеты,
Бодрит нередко, как аперитив,
Пред аппетитной жизненной котлетой.
Бесспорно, есть, прожившие легко
И совестливо, вещие поэты,
Но горько мне от сладких облаков
Средь старости, а не в разгаре лета.
Младое лето кончилось, прошла
Давно и осень, лишь зима – в раскрутке
Снегов, остатков листьев и тепла:
Изыска нет в махорочной закрутке.
Дешёва и горчаща, но хмелит,
И в голову шибает вонью шибко,
А коль уронишь невзначай, спалит.
И жизнь моя – ошибка на ошибке! –
Птенцом, изъятым из советских гнезд,
Кукушкой демократии гламурной…
И паровоз мой не летит вперед,
И остановка там, где пахнет дурно.
И все, что по-советской по-судьбе
Достойно, совестливо мной прожито,
Разрушено, захвачено в борьбе
Неправой, мне ж осталось – жито
Щепотью пенсионного зерна.
И передел судьбы уже немыслим…
Советский стих – счастливая страна!
Страна другая – и другие мысли…


            День – изумрудное яйцо...

                1
Нет, не лазурной красотой,
И коей брег морской пленяет,
Дух – травяной, и травостой
Зеленым маревом сияет.
Жемчужной пеленой росы
Седеют травы на рассветах,
И дальней вспышкою грозы
Дожди приветствуют жар лета.
Дубов янтарная листва,
Нежнее трав и легче пуха,
Жарою тронута едва,
И дышит майским банным духом.
Уж полдень, смолкли петухи,
Козел увел козлят на травы.
Пеку пасхальные стихи,
Как куличи, для Божьей славы.
День – изумрудное яйцо,
Раскрашено цветами мая!
Ветра ласкаются в лицо,
Ответной нежности внимая.
О, Боже мой! Дыханье трав
И шелест ласковой дубравы
Свидетельствуют, как ты прав
В своей отеческой расправе.
И коль нам век – блуждать в раю,
Как мы узнали б превращенья
Зим в лето в замкнутом краю,
Где нет времен и дел свершенья?
Когда ж сломаешься в тоске,
И звезды слез от горя брызнут,
Очнешься, а в твоей руке –
Венцом! – две радуги повиснут.
И вновь промолвишь: «Хорошо,
Что сотворил мне ад блаженства,
Пасхальный день, где так свежо,
И зимний – в роскоши крещенства!»
И хоть крещенье – зимний дар,
Благодарю за ежедневный
Душе живой и хлад, и жар,
За голос мысли – кротко-гневный…

                2
И в предпасхальную весну
Мой хуторской приют
Небесных тучек белизну
Яичком подаёт.
Пусть иерихонскою трубой
Гремит в ночи гроза
И над бедой, и над судьбой
Нашествием осад.
Уж осадили! Не в продых!
Да злится, как змея,
И без царя, и без узды
Судьба сы – нов – няя.
Уйду в леса, в зеленый шум –
Как пахнут тополя! –
От толчеи и горьких дум,
Где ждет любовь-земля,
Где одуванчик мне цветет
Младенчески-светло,
Невинность юную блюдет
Фиалок колдовство,
Анютки нежен кроткий взгляд –
Хоть целый век смотри!–
А лебеды –  седой парад
С заката до зари,
Росы жемчужной хладный блеск,
Час хриплых петухов
И сухостоя хрупкий треск,
И мягкость юных мхов.
Не сеянная лебеда –
Господь рассеял сам! –
Прикорм дарован без труда,
Крапива по лесам.
Несытный, но уже прикорм –
Есть, Пасху чем принять! –
А старикам зеленый корм,
Что божья благодать.
Да и хозяин ждет меня,
Мой ворон хуторской,
Приветствуя день изо дня
Картавящим баском.
Томлюсь бездельем, отекла…
Перо еще скрипит –
И жизнь прекрасна и светла,
Пока оно – творит!

                3
Тенькают птицы, коровы пасутся,
Блеет прожорливый выводок коз,
Ветрено, тучи крылато несутся,
Травы густы – начинай сенокос! –
Тянутся к ярому солнцу, хмелея,
Духом цветочным наполнив леса…
Через полмесяца топь обмелеет,
Схлынет вода в заливных туесах.
Брачные игры природа играет,
Род продолжая на грешной земле.
В чем наслажденье  заветного рая,
Коль он беспол, словно звезды во мгле?
Нет! Счастья благо творит лишь живое:
Игры зачатья, рождений слеза!
Только живое – любовью покроет,
Что разрушает несчастий гроза.
Только живое – любовь плодородит,
Только живое – рождает экстаз.
Раем бесплотным душа колобродит?
Значит, смысл жизни навечно угас.
Жить, наслаждаясь, в слезах оживая!
Ветхое, бренное тело – забыть!
Вечно любить, на любовь уповая,
Хоть малой строчкой – любить, чтобы жить!..

                4
                Будь здоров, как вода,
                Будь богат, как земля…

Березозол и цветень, травень –
Апрелис то. Апрель – открытье
Всех тайн природы и оправлен
Полетом воспарившей птицы.
Над полем жаворонок в дымке,
Небес синь и ветров сиянье,
И лучезарнее травинки
Туч громоздятся изваянья.
По-облачному легкость влаги
Трепещет на перстах эфира,
Земля парит и полнит благо
Сияньем капель весям сирым.
Наполнились земли дыханьем
Те капли, тяжестью серея,
И как на первое свиданье,
Посыпались, от счастья мрея.
Пора снегов и лютых ветров
Умчалась прихотью Борея,
А над землёй – хоралом-ретро
Березозол и цветень реет!
Апрелис вербным воскресеньем
Приводит вербный херувим…

                5
Птахи малые, две невелички,
Разыгрались в ветвях под цветущий апрель,
В незатейливых их перекличках
Басовито гудит золотящийся шмель.
Май пришел в зеленях и сиренях,
Половодье сошло, но овраги полны
Черной талой водой, в испареньях
От духмяных просторов степной целины.
Разнотравье, счастливее доли,
Оглядеть спозаранок весь мир, не найти!
Ветер нежит цветущее поле,
Окрыляя, как дали, земные пути.
Сколько этих путей! По охоте
Выбирай и шагай за капризной судьбой
По лесам и при честном народе.
Этот мир и для нас, разведенных, с тобой!
Плоть от плоти, и кровь – первой группы…
Нам лелеять б заповеданное родство.
Ты ж, сынок, за копейку, за рубль,
Как Иуда – Христа, предаёшь естество.
Птахи малые разыгрались…

                6
Кружит над призрачной тщетою счастья
За пухом одуванчиков, вдогон,
Пуржит весна вишнёвым одночасьем,
Течет, бурлит по веткам сокогон.
И ветки крыльями в рассвет влетают,
И сердце мечется успеть понять,
Что на земле единственно святая –
Священная цветенья благодать.
Рождаясь, оживают внове воды,
Речная живность празднует любовь.
И неба разверзающие своды
Являют всепрощающий покров.
Рука добра, святой весной влекома,
Спешащая тебя с колен поднять,
По-матерински, по земным законам
До смерти будет жизнь благословлять.
Трава зеленым светом высь качает.
До слез ль, когда – нашествие листвы,
А звонкий щебет птах рассвет встречает,
До слез ли, до докучливой молвы?
Трепещет и чирикает, захлёбом,
Весной душа воробушком шальным.
Прошла зима, и вновь душа и нёбо
Влюбленностью и горечью полны…

                7
Утро майское, солнце отвесно взошло,
И прохладой дымятся поля, 
И подворье ромашками, в снег, замело,
И татарник цветет, пчел суля.
Золотая пчела пролетает, в облёт,
Только осы жужжат в хуторке,
Замыкая доверчивых бабочек лёт,
Кувыркающихся в ветерке.
Петухи голосят, солнца луч возвестив.
Утро. Ставни скорей открывай!
На лугах спозаранок весенний мотив
Распевают коровы и май.
Закукует – и тут же сорвется, взахлеб,
Оборвав прорицанья судьбы,
Моя серая гостья кукушка, да чтоб
Не случилось мне новой мольбы.
Зачастит лет на двадцать лихой приговор:
«Успокойся, живи, не грусти!»
Ну а сердце не хочет скреплять договор,
Душно бьется в усталой груди.
Вновь простора не стало ему доставать –
Хоть ветров, загулённых, порыв
Норовит на веревках простынки сорвать! –
Сердцу – мало воздушной игры.
Все томится от зноя дневного, и стук –
Перебоями в венах, в судьбе,
Потому, как сынок, не случившийся друг,
Не помощник ни мне, ни себе.
И не скрасит мне, старой, заветный досуг.
Где, какими ветрами гоним?
Разрушает домашний, семейственный круг.
Боже, будь на ветрах рядом с ним.
Помоги ему, Господи…   
О Кама дивная, чаруй…

                Ода Татарии

Как с волжской – камская струя
Сливается в порыве властном,
Так муза камская моя
Сроднилась с волжскою, пристрастно.
Две величавые реки
Сплелись всей мощью и теченьем
Российских недр в стихотвореньях,
В пространствах созданной строки.
И в лабиринтах страстных чувств
Стремительно несутся своды
Над камской золотой природой,
Над взлётом волжских водных буйств.
И на равнинных берегах,
Где ветры царствуют нередко,
А смерчи носятся в кругах,
Живут татары по-соседски
С чувашем, русским и мордвой,
Марийцем, нацией другою.
Национальною молвой
Земля та названа родною.
Прославлена она в веках
И в песнях, и в летящем слове…
К ним лепится моя строка
У камско-волжских вод не внове.
Величье полноводных рек,
Муз величальных окрылённость
Прославила строкой навек,
Поэзией своей влюбленной.
Русско-татарский отчий край,
Российская моя держава,
Вам и любовь, и честь, и слава,
И пожелания добра…
Благодатное солнце
Серое небо с жемчужным отливом,
Проблеск заката на дальней волне,
Малость нужна, чтобы стать здесь счастливым,
Малое – в малом: не надо полней!
Краешек берега в скопище чаек,
Даль в синеве до седых облаков,
Может, об этом всю жизнь и мечталось
В знойных краях у чужих берегов.
Маленький век быстро скатится с горки
К малой земле, чтобы прахом в ней стать,
Все упростилось, уменьшилось горько,
Только безмерна небесная гладь.
И благодатное, жаркое чувство:
Малость даров – от судьбы! – увлекло,
Крохи даров растворились в сем буйстве,
И на душе необъятно-светло.
Сгинули горести, страхи, наветы,
Душу очистило шквальным огнем.
Где же ты, малое? Батюшки-светы!
В сердце – лучей обжигающих сонм.
Словно взошло благодатное солнце
От жемчугов безграничных небес,
Жарких волнений языческий стронций –
Чудо людское средь божьих чудес…



           О Кама дивная, чаруй…

1
Благодарю за дар умелый,
Волна, знобящая меня,
Экстаз души экстазом тела
Сменяется во мне, звеня.
Он слит с простором бесконечно,
Весь – в синеве небес и струй.
Очередной волной беспечной,
О Кама дивная, чаруй!
И на перстах волной играя,
С тобой сольюсь, а ты со мной,
Я от блаженства умираю,
В который раз очередной.
И снова возрождаюсь в пене
Венерой-девочкой средь волн,
Той девочкой, из той Вселенной,
Где детства взор любовью полн.
Ты плещешь сладко и призывно:
«Забудь про старость и года,
В объятиях всевластно-сильных,
На все года ты – молода!»
Волна навечно обещает
Объятьем ласковым любовь,
И сердце, оживая, тает,
И горячит призывно кровь.
Нет старости с тобою, Кама!
Юна душой я близ тебя,
Ты мне и любящая мама,
И страстная любовь моя…

                2
А теплоходы уплывают
За облаками, на закат…
С волнами берега; играют
И тешат прихотливый взгляд,
Песчаным ложем привечают
Крутую камскую волну,
Где низко бреющие чайки
Распарывают глубину.
И звучный колокол соборный
Им вторит бархатной волной,
Девчонки стайкой обнаженной
В волне ныряют озорной.
И все сияет в нежном блеске:
Тела;, гладь Камы, облака,
Небес чарующие фрески
Творит господняя рука.
Знобящая прохлада лета
Финальным балует теплом,
Когда волна еще согрета,
Но – осень! Ясно то без слов.
И припекает еще жарко,
И бабочек лёт – над волной,
И облака – узорной аркой
И над рекой, и надо мной…
Но – осень! Ясно то без слов,
Основа  жизненных основ…

                3
Наконец-то запахло рыбой
Побережье прикамских вод,
И на берег синеющей глыбой
Навалился сверкающий свод.
Синь бездонная иллюзорна:
Из пространства плывут облака,
Словно там, за лесным горизонтом,
Запускает их чья-то рука.
Эти шарики, лебеди, змеи
Всем живущим на радость и страх,
И надмирной игрою овеет
Озорной ангелок-вертопрах.
Величавые влаги творенья,
Отнимают тепло в воздусях,
Нет земного для них измеренья,
Каждый миг их меняет стезя,
Каждый миг изменяет их корни
Безотчетная мера причин,
Разглядишь в них и очерк нагорний,
И волну в многоличье личин.
И изменника-счастье увидишь
Над судьбой и над Камой рекой…
Но того, кого ждешь, не приблизишь,
Ускользнет беспечальной строкой…

                4
Колокольный звон, в закат – дорожка,
Самолетный прочерк, к звездам, ввысь.
Осень – и осталось так немножко
Солнца и тепла: Еще! На бис!
Мягко на волне река качает
Таянье закатов в берегах,
Напоследок, щедро привечая
Удальцов в хладеющих кругах.
Зрители отчаянной прохлады
Утолить дерзают свою страсть
Холодком струящейся Наяды,
Тешатся речной волною всласть.
Предпоследние денёчки: осень рядом,
И волна – ожогом холодна.
Берег пуст, и стала мне наградой
Мысль, что с Камой, наконец, одна.
Никого вокруг, лишь плеск да небыль,
Одичало лодка пролетит,
Да стихи, взлетающие в небо, 
Да душа, что вслед летит в зенит…
 
                5
Кончается лето в дождях и под градом,
Парит, охлаждаясь, сухая земля,
И свежестью пахнут, дождями объяты,
Луга и могучие тополя.
По городу бродит лесное дыханье
Смущенных прохладой лесов и полей,
И падают листья и яблоки ранью –
Созревшие, сладкие! – с тяжких ветвей.
И берег – в безлюдье, и волны  сияют,
Вливаясь в синеющий окоём,
И чайки ныряют, и рыбки взлетают,
И так упоительно с Камой вдвоем.
Подружка и мама, сестра и сыночек –
Замену им всем благодарно дала,
Её на листах вязью ласковых строчек
На вечную память душа обрекла.
Она еще светом наполнена щедро
И данницей лета спешит на песок,
И полнится устье и Волга от ветра,
От желтой волны, что вливает Восток.
Волны золотой – от сиянья закатов,
Волны голубой – от мерцанья небес,
И тихое счастье в душевной отраде
На сердце прихлынуло плеском словес…

                6
Плеск волны, блеск небес золотых,
Чайки криком закат провожают,
Память дней и ночей молодых
Догоревшим лучом обнажает.
Налетели на Каму враны,
Над волной у звезды хороводят.
Тополиные чащи полны
Птичьих тел, прикорнувших в полёте.
Бабье лето. Тепло у реки,
Небеса, как в крылах лебединых,
Заалевшиеся косяки –
Над крестами соборов старинных.
Ошалело моторки спешат
По домам от вечернего клёва,
Берега камышами шуршат.
Мы молчим, не промолвив ни слова.
Да и не о чем нам говорить,
Все-то сказано, раз, за годами,
И раздумий беспечная нить,
Перевившись, цепочкою стала.
Цепью жизненной связаны мы
И на счастье, и на несчастье…
Опускаются пологи тьмы
В ночь и в нашу судьбу, отча;сти.
И закаты, и старость – в одном,
Неизменны и так величавы –
Наше жизненное кино,
Где друг в друге нашли мы оправу…
 
7
Октябрьские пылающие дали
Закатного вечернего конца
Над городком взметнулись мощью алой,
Над Камой и собором, в два кольца.
И пламенеют камские просторы,
И облака над вспыхнувшим крестом,
И плещет в небесах багряным морем,
Волной горящей запад и восток.
И отблесками солнца жжёт стихия
И душу, и распахнутость очей,
И листья осыпаются сухие
С раздетых веток в лежбища ночей.
Угасло опаленное светило,
Огонь стекает в ночь за горизонт
Туда, куда летит, расправив крылья,
За теплым ветром птичий хоровод.
И я на юг за ними улетаю –
Прощай, мой городок, опять прощай!
Мне хорошо лететь за птичьей стаей
От Устья Камского в приволжский край
Погожим октябрём…

***
Осыпаются листы и яблоки
Спасом яблочным, зажглись рябины,
Яблочные, праздничные запахи
Город полонили мой старинный.
После влаги полуночной – дождика
Зеленее травы на газонах,
Кислорода столько, словно в тропиках,
Кружит голову в ветрах озона.
Сосны плещут солнечными кронами,
Зной смягчен закамскою прохладой,
В парке, с колокольными дозвонами,
Ретро-радио шлет серенады.
Время здесь советское застыло
Средь стволов белеющих берез…
Растеряло лето жар и силы
В легком лёте листьев и стрекоз…

***
Теплом отошедшего лета
Ещё привечает волна,
И блещет потоками света
Бездонная глубина,
Ещё распирает грибами
Оживший в лесах чернозём,
Под каждым кустом, под листами,
На каждой полянке – им дом.
Тепла необъятная бездна,
Тепла, ещё с лета, земля,
И ивы листами небесны,
И мощно шумят тополя.
Ещё и закамские дали
Багрянцем лишь чуть отдают,
И чайки парить не устали,
Рыбацкое счастье блюдут,
А серые лебеди-тучи
Летят ещё мимо дождей,
И лист – не пожухл и не скручен
На полной корзине груздей.
Но лето ушло. Только осень
Ещё не вступила в права,
Под зеленью солнечных сосен
Блестит в позолоте трава,
Летящие паутинки
Трепещут на гибких ветвях,
И солнечные былинки
Ещё прорастают в садах.
Но как ни надейся, что лето
Задержится долго в трудах,
Всё ж летняя песенка спета
В осенних поспевших плодах…



               Роза на закате…
1
Западным ветром синеет волна,
Крылья заката раскрыты в полнеба,
Берег в сиянье песчаного дна,
Словно ты, ангел мой, рядом и не был,
Словно за рученьки брал не меня,
Словно не ты оживлял трепет розы.
Что же молчишь, не браня, не виня,
Роза твоя – в сердце жаркой занозой.
Все-то шипы в моё сердце впились,
И не казни, напоследок, заботой.
Ангел мой, наши пути разошлись ,
И не ищи, кто виновник развода…

2
Багрянец розы, спекшийся как кровь,
Сродни сиянью рдяного заката,
Так отгорела поздняя любовь,
И глаз не поднимаю виноватых.
Тишайшая, нежнейшая, как плеск
Вечерней усыпляющейся Камы,
И светлая, светлей, чем неба блеск,
Ее взметнуть б на полотно – и в раму!
Как солнце, закатилось в поздний час,
И где же наши первые восторги,
Кому ж она – неверному! – из нас,
В мольбе споткнувшись, кинулася в ноги?..

3
Из туч – свет солнца озарил
Багровой стежкой гладь речную.
Мой ангел, розой в блеске крыл
Закат цветет, и не ревную,
Что охладел пыл рук твоих,
И взор рассеян стал и грустен.
Я эту розу, за двоих,
Спущу по Каме спящей, к устью.
Цветет закат, горит пурпу;р
Багряных лепестков меж пальцев.
Я прошептала: «О amor…»,
Ответил ты: «Судьба скитальца…»

4
Закат угас, и роза, в кровь,
Лиловым бархатом оделась,
Печалью грез и старых снов,
Шипов и ран в ночи зарделась.
И плещет Кама на песок,
А на песке – темнеет роза,
Пуст берег, и седой висок
Блестит в предвестии мороза.
Мой ангел, а любили ль мы,
И где теперь любовь резвится?
Закат угас, лишь хлопья тьмы
Слетают в души и на лица…

5
Чернеет роза на закате,
Оставлена ночной поре,
Мой ангел, пощади  и хватит
Терзаться в суетной игре.
Жизнь невозвратно пролетела,
И розы вянут у межи,
И впереди – зима, метели.
А розы?..
        Были…
             И свежи…

***
О сосен солнечная сень!
Полвека с вами я прощалась,
Но вот настал желанный день,
И вы простили мою шалость.
Златящихся ветвей полет,
Встречающих светило хвоей
И светоносною игрою
Взметающихся в небосвод
Я вижу! Неужели я
В разлуке с вами полстолетья,
Вдали от солнечных известий,
Прожить смогла? Неужто – я?
Семнадцать и шестьдесят семь!
Но в сердце – то же наслажденье,
Восторг, смущенье, удивленье:
Полвека, неужель я – есмь?
Ужель жива и суждено
Мне вспоминать уроки жизни,
И старости седой вино
Испить – нет! – не на вашей тризне?
Несёте вы прощальный свет
На кронах, золотом прошитых:
Из века прошлого привет,
Из лет, так счастливо прожи;тых…

***
Печальная мгла волны и небес,
Прозрачные лики дерев,
Туманно сереет закамский лес,
Берняжки чернеющий зев.
Осенняя стынь, и мир оголен,
И чает дождаться одежд:
Крещенских, горящих в снегах, пеле;н,
Рождественских звездных надежд.
Синеет в сей облачной мгле исток,
Шепнула снежинка таясь:
«Метели свистят в ледяной свисток
В лесах, где царит мороз-князь,
Царит средь хрустальных своих палат
В узорочье крепнущих льдин,
И северный ветер, вернейший брат,
Докажет, кто здесь господин…»
Природы господней послы творят
В душе фейерверки щедрот:
И радуги радость предрайских врат,
Сияние льдины и вод.
Прекрасен времен золотой черёд,
И чуден господень храм!
А сердце не чает, но жадно ждет
Весны птичий щебет и гам…

***
Пришли на Волгу облака Закамья,
Роскошные, сплошные облака,
Те, что над Камой высятся веками,
А Волгоград лишь трогают слегка.
Приплыли, принесли душе отраду,
Родимых мест несказанный привет,
И свежий ветер нежит ветви сада,
И мягче льется поднебесный свет.
И дышится так сладко и глубоко
Закамскими ветрами по садам,
Причудливые массы зрятся оком –
Воздушно-облачный небесный храм.
По Чистополью грусть-тоску покою
Картиной грандиозных облаков,
Седую прядь приглажу я рукою,
Растрепанную лаской ветерков.
Плывут, плывут от дальнего Закамья,
Гонимы ветром невесть бог куда,
И в Волге плещется над белым камнем
Златая камская, уральская, вода.
И как узнать, чья доля в ней вольнее?
Слились, как сестры,
              камский ток – сильней,
Но Волгой нареченный, дружен с нею.
О Кама в Волге, нет тебя полней!
Российская державная дорога,
Связующая веси, города,
Течет ко мне от отчего порога –
И я утешена, и тем горда.
Синь Камы в Волге нежит, словно в детстве,
И облаками тает моя грусть…
Великое – по тесному соседству! –
Рек единенье – дружбы светлый путь!..
 
***
Идут дожди на сизом горизонте,
Сияющим завесою лучей,
Лишь изредка за их могучим фронтом
Луч солнца в мир прорвётся горячей.
Светило вырывается из зева,
В речную гладь вливаясь серебром,
Где нежится серебряная Ева,
Забывшая адамово ребро.
Юнец влюблённый жадно ловит взглядом
Текучесть её гибких ног и рук,
Волна, ребро и Кама, как преграда,
Его душе, включённой в зыбкий круг.
Такою недоступною наградой –
Ах, Ева! – серебрится на волне,
И если что-то мальчику и надо,
То чувство не осознано вполне.
Томленье, робость, чистота и нежность:
Прощается он с детством навсегда,
Ещё сильна мальчишечья безгрешность,
Но увлекает грешная вода.
Там нежится серебряная Ева,
И серебрится гладь волны, как дева…

***
Утро. Как рыба на глади играет –
Всплески, подскоки на тихой реке!
И синева без конца и без края
И в небесах, и в речном далеке.
Синею дымкой укутаны дали,
Воздух безоблачно тает в волне,
Бабочка ангелом вьется опальным
В утренней свежести, нежится в ней.
Словно река ей – нектаром облита,
Синим цветеньем сияющих вод.
Ей, нежно-трепетной, мощною свитой –
Чаек стремительный радостный лёт.
Парус – на грани мечты и слиянья
С зыбкою дымкой закамских лесов,
Колоколов золотое звучанье
День начинает с библейских азов.
Воздух пронзён благодатью Христовой,
Яблочным духом созревших плодов,
Сладостью, тающей как основа,
Грешной земли и священных крестов.
Утро…

***
Саженцы, что посадили дети,
В мощные взметнулись дерева,
Подпирающие высь столетье,
Заслужившие на взлёт права.
Ветви небом разметались вольно
И летят родным ветрам вдогон.
Свистнет ветра глас закамский сольно,
Рябью Кама вздрогнет в унисон.
Даль, отсвеченная серебристо,
Морщит гладь реки тугой волной,
Засиявшей солнечным монистом,
На плечах девчонки озорной.
Ах ты, Кама, царственная дева,
Даришь всех объятьем, не скупясь,
Яблоко волны вручая Евой,
Тешась неуёмной страстью всласть.
Дар её престольный – первороден,
Словно грех, свершившийся в раю.
Примешь – и навек душой свободен
В отчем иль ином чужом краю!
Примешь – и навек оденешь очи
Голубой обводкой синевы,
Озаришь улыбкой страстных строчек
Светлые зрачки, что в тон травы.
Ах ты, Кама…

***
Бескрайние ковыльные просторы,
Синеющие ветками вдали,
Последыши бесхитростных историй,
Где по весне акации цвели.
Столетье их заботливо сажали,
Ковыльный блеск листвою оживить.
Они цветут, но многие – в опале:
Нет рук, чтоб новый кустик посадить.
Земля заботой сердца оскудела…
И в Чистополье мощные леса
Под корень вырубают оголтело,
Погублена лесная полоса.
Пустынная змеится к Каме трасса,
И, слава богу, что цветут в степях,
Сопротивляясь, выживают вязы
На знойных, изнуряющих ветрах.
А на земле прохладной, татарстанской
Создать дорожный рай – совсем пустяк!
Деревья, оживлявшие мир лаской,
Погублены за корыстный пятак.
Уродуется городок, порубки
Снесли верхушки, ветви рук берез,
Дерев обезображенных обрубки,
Оплаканы бессильем моих слез…

***
Закат и Кама – в огненном слиянье,
Алеет плёс, багряны облака,
То осень назначает мне свиданье,
Чтоб жарче стала новая строка.
И небеса бескрайне холодеют,
Волна остылая качает хлад,
Лесные чащи от ветров редеют,
И шепчет Кама на осенний лад.
Сентябрьский горизонт, зеленой кромкой
Лесных массивов, держит небосвод,
И тонкий месяц, выглянувши робко,
Прохладных месяцев ведет отсчет.
Сентябрь, октябрь приводят перемены,
Снежинки заморозком полетят,
Но облака алеют неизменно
И в январе, и в золоте – закат.
Ну, а сейчас, алеющее небо –
В сизо-жемчужных редких облаках,
И лето, заплутавшее, как небыль,
Так памятно объятьем ветерка.
И сколько неги, сколько страсти в лете
Рассеялось над грешною волной,
Что только память призрачно отметит
Загар нежнейший кожи золотой.
Угасло солнце за горой высокой,
Полотнища закатные – бледней.
Любуйся, восторгайся и немей
Пред совершенством божьего порога,
Где бытие всевышних – чудный блеск,
Слетающий к нам в души, как бурлеск
Сияющий…