Чистый воздух стиха М. Марковой

Мария Маркова

Кто-то смотрит, щурится слезливо.
Безобразен огненный закат.
Кто-то машет прошлому: "Счастливо!"
Выбирает книгу наугад.
Эта книга, выбранная слепо,
точно жизнь, прожитая нелепо.
Так и есть, дружочек, так и есть.
Пролистать назад не доведётся.
День закончен, полыхает солнце
и чернеет выгоревший лес.

Угольные иглы, пни и кочки.
Прорастает первым иван-чай.
Кости тела в облаке сорочки.
Разговора жёлтая свеча.
Долгой ночью видишь за границей
сна и яви таволги огни.
Короед с открывшейся страницы
по руке спускается. Моргни.
Если даже так не исчезает
текст, двоится, а слова – труха,
стань дождя холодными слезами
или чистым воздухом стиха.
Ты ли – ты? Никто не скажет внятно,
на ветру же слов не разберёшь.
На бумаге голубые пятна.
Это значит, ты – не ты, а дождь.
Это значит, с первого катрена –
переход к забвению, процесс
странного тревожного обмена,
и не будет никакого тлена,
только путь без света через лес.


  Сомнамбулическое. Где почти бесплотной тенью явлена лирическая героиня. Где метаморфозой метафорически словно из иван-чая, его осеннего «облака сорочки» или летней «свечи» соцветия проступает и она, проступает вещественное, а не только обморок чувствования, легкое, как сон, угадывание связей между живым и сгоревшим, между настоящим и прошлым, между реальным и тем, что видится. Видится тонко-тонко, едва-едва; еле-еле в последний момент схваченное за слово, найденное словом.
  Как и многое у Марии Марковой, решённое между «сном и явью». Решенное с закрытыми глазами, на ощупь: - так «чище воздух стиха», так вернее «путь без света через лес».
  Пепелище леса и во второй части от «угольных иголок» (здорово!) не исчезает, вплоть до слова «тлен», до леса, лишенного света. а в этом странном прорастании живого в выгоревшем теплится и героиня, слепо взявшая с полки книгу, ощутившая непроизвольный жест как «жизнь, прожитую нелепо».
  И всё чудесным и горьким образом сливается в течение дальнейшем стиха: труха слов и труха истлевшего вещественно, цветы таволги и первые строчки рождающегося стиха, вестник жизни – иван-чай и отрицание всякого распада, смерти. Но что-то чудесно медленное, я бы сказал – прекрасно уставшее есть в мерцании стиха, в котором дождь и слезы слиты.
  Текст мыслится как помеха между тем, что происходит в душе и отражено в реальном слове. Пусть останется поэтому «чистый воздух стиха». Никаких слов! И вот короед спускается по странице… Пожарищу нужны «холодные слезы дождя», а героине?..
  Тревожное перетекание видимого, явственного и бесплотного внешнего мира через душу.
  Слова, рождающиеся, растекаются на бумаге – то ли от дождя, то ли от слёз.
Странный тревожный обмен внешнего и души, сам процесс, а не слова еще.
И всё-таки – слова. Слова, помогающие понять, как происходит чудо рождения стихотворения.