Эпитафия романтизму, или Не дарите даме камелий! 7

 Теперь  о  другой  личине  Януса  преисподней – внешне  успешном  Александре Дюма-отце. Человеке, которому  о  Боге  было  лень  думать, который, как  истый  блудный  сын  из  библейской  притчи, растратил  впустую  все  дары  Божии, свой  талант  прилежно  поставил  на  службу  чёрной  конторе, но  не  раскаялся  в  своих  грехах, а  только  гордился  ими. И  это  тем  более  печально, что  совсем  уже  неочевидно  благодаря  столетиям  рекламы, каковой  его  прилежно  снабжают  служители  Отца  Лжи. Этому  соловью  хотелось  вечного  карнавала, и  за  ценой  он  не  стоял. Как  говорится, эту  бы  энергию, да  в  мирных  целях…О  Д'Артаньяне  мы  уже  говорили, «Констанция  должна  умереть». Но  Д'Артаньян –– это  лишь  основной  продукт  производства  автора, указываемый  на  визитке. Есть  ещё  немало  раскрученных  брендов, принадлежащих  уже  к  жанру  исторических  романов, а  не  приключенческой  буффонады  «Трёх  мушкетёров». Исторические  романы  Дюма-отца  увлекательны, вкусный  экшн, приправленный  тонким  юмором  и  мастерски  выписанными  портретами, интерьерами  и  напряжёнными  сценами. Завораживает. Резкий  контраст  с  бездарной  халтурой  сцен, диалогов  и  описаний  у  де Сада. Однако  есть  три  серьёзных  обстоятельства.

   Первое  бросается  в  глаза. Оно  состоит  в  том, что  все  эти  повороты  сюжета  среди  массы  героев  разного  калибра  повествуют  исключительно  о  том, как  не  стоило  строить  свою  судьбу  захваченным  любовью  персонажам, и  оттого  финал  всегда  трагический. Так, Диана де Меридор  покорно  позволяет  сделать  себя  графиней  де Монсоро  во  время  представления  её  королю  Генриху III, а  её  возлюбленный  Бюсси Д'Амбуаз  не  внимает  предостережению, которое  Монсоро  без  всяких  на  то  мотивов (то  есть  его  устами  предостерегали  свыше) старательно  заставляет  его  выслушать. Ла Моль  и  его  беспокойный  верный  друг, поражённые  красотой  королевы  и  герцогини, не  молят  Бога  даровать  взаимную  любовь, а  идут  совершать  ритуал  приворота  с  использованием  натуральной  чёрной  магии, очень  честный  поступок! А  главное, логичный – даже  не  попытавшись  блеснуть  своим  мужским  очарованием, чай, молодые  женщины  не  мраморные, глядишь, и  всё  бы  сладилось – шагом  марш  за  подмогой, неизвестно, нужной  или  нет  вообще, к  дьяволу, забыв, какова  плата. Нечего  сказать, достойный  удел – вместо  блестящей  карьеры  при  дворе  умереть  на  эшафоте, то-то  любимые  и  любящие  дамы  были  рады!.. Габриэль Монтгомери  на  протяжении  всего  изложения  ведёт  себя  столь  успешно, что  раз  за  разом  гробит  все  блестящие  возможности  соблюсти  свои  интересы  и  обрести  любимую, его  отец, к  слову, вёл  себя  даже  более  глупо, чем  можно  было  ожидать (очень  разумно – какой-то  граф  вызывает  тёмной  ночью  в  доме  невесты  на  дуэль  наследника  престола! И  ещё  наивно  полагает, что  поединок  состоится  немедленно). Примеры  можно  приводить  до  бесконечности. Мрачные  финалы  оставляют  гнетущий  осадок. Но  попробуем  пока  сбросить  со  счетов  это  обстоятельство, учитывая  то, что  если  кто  казнён, того  не  спасли  перед  казнью, счастливо  подменив  кем-то, и  не  вывезли  на  постоянное  место  жительства  в  Россию  или  Америку. Нереальный  будет  финал, всё  же  исторический  роман, а  не  мыльная  опера  Томаса  Майн  Рида.

   Второе  обстоятельство  состоит  в  том, что  настоящие  главные  герои  романов  вовсе  не  трагические  любовники. Хотя  возникает  ощущение, что  автор  на  их  примере  пытается  протащить  и  доказать  тезис  о  том, что  коль  скоро  возникло  это  великое  чувство, ради  которого  стоит  жить, то  уж  точно  хорошим  дело  не  кончится! Если  Шекспир  в  известной  трагедии  про  погибших  подростков, которых  унесло  волной  возрастного  либидо, рассматривает  механизм  действия  родового  проклятия, столь  мощного  явления, что  человеческое  биополе  такого  шквала  не  выдерживает, то  напрашивается  мрачный  вывод, что  Дюма  хочет, чтоб  всё  закончилось  плохо! Шансов  выжить  просто  никаких, оно  понятно, сами  виноваты, но  зачем  же  так  старательно  смаковать  детали  гибели? Отвечаю:  дабы  вызвать  уныние, один  из  смертных  грехов, привить  нежелание  справляться  с  выпавшими  трудностями  и  испытаниями. Логика  такова:  если  уж  этот  образец  доблести, чести  и  добродетели  не  смог (Дюма  старательно  вбивает  это  читателю, описывая  приключения  влюблённых), то  где  уж  нам, скромным  читателям, достичь  в  жизни  чего-то! Очень  неплохая  работа  на  чёрную  контору, главное, незаметная  для  окружающих. Итог – массы  современниц  всерьёз  убеждены, что  счастье  в  любви  просто  невозможно, а  значит, создавать  семью  надо  на  принципах  брачного  контракта. То  есть  узаконивать  проституцию, гробить  жизнь  и  душу  супруга, детей, а  свою  подавно. Мужчины  же  начинают  бояться, что  всякий  искренний  порыв  души  карается  смертью  после  извращённых  пыток, да  и  вообще  никаких  перспектив  в  жизни, если  ты  не  законченный  подлец  и  мерзавец, просто  не  будет. Браво  автору, браво! Так  вот, настоящие  герои  исторических  романов  Дюма  не  очень  заметны  глазу  среди  множества  персонажей  разного  сорта, и  они  никогда  не  соответствуют  заголовкам. Например, в  «Королеве  Марго»  это  вовсе  не  сама  Маргарита  и  даже  не  её  брат  Карл IX, как  можно  подумать, а  её  супруг  Генрих  Наваррский. В  «Графине  де Монсоро»  и  «Сорока  пяти»  это  вовсе  не  инфантильная  Диана, и  не  хитрый  Д'Эпернон, а  Шико. Либо  люди, чьё  время  ещё  не  пришло, либо  некие  «серые  кардиналы»… Мания  преследования  или  комплекс  неполноценности  у  автора? Наверное, всё  вместе.

   А  третье  обстоятельство  и  вовсе  неприметно  глазу, зато  есть  серьёзная  причина  отправить  писателя  к  психиатру, сгодился  бы  даже  Фрейд  для  начала  лечения. Уж  этот-то  прикладник, слуга  своего  времени, выдал  бы  жёсткий  диагноз:  фиксация  на  фетише, мазохистического  толка, бурные  любовные  похождения  как  попытка  ослабить  её, неудачная. Конечно, вкус  у  Александра  неплохой, скажем  прямо; видимо, испорченная  негритянкой  кровь  древнего  французского  рода  даёт  себя  знать. Портрет  его  зазнобы  таков:  высокая  пышнотелая  блондинка  с  серыми  глазами, утончёнными  чертами  лица, движения  плавные, без  лишней  жестикуляции. Уверенна  в  себе, немногословна, очень  образованна, стратегический  склад  ума. Эмоциональная  натура, однако  хорошо  владеет  собой. Хорошо  владеет  также  боевыми  искусствами, отличная  наездница, пловчиха  и  танцовщица. Знает  себе  цену  и  не  разговаривает  впустую  там, где  нужно  действовать, чужда  тщеславию  и  лени. К  своему  закономерному  успеху  у  мужчин  относится  холодно, считая  его  скорее  обузой, чем  достижением, верна  избраннику  до  тех  пор, пока  считает  его  достойным  себя. А  вот  здесь-то  и  зарыта  собака:  такая  женщина  очень  щепетильна  в  интимных  вопросах, и  не  любит  самодовольных  нахалов, бахвалящихся  своими  сильно  приукрашенными  достоинствами, стремящихся  вечно  быть  в  центре  внимания. Это  же  есть  характеристика  самого  Александра  Дюма, этими  словами  всё  сказано, добавим  лишь, что  наш  красавчик  вращался  среди  провинциалок, белошвеек, актрис  и  буржуа, где  не  знал  никаких  возражений, не  говоря  уж  об  отказе. Эта  же  неизвестная  Диана (имя  также  не  случайно, уж  очень  писатель  на  нём  застрял, даже  Франсуазу  де Шамб  переименовал  в  заветную  луноликую  Диану)  явно  из  аристократок, и  здоровых, не  вырожденцев  и  не  больных. Видимо, встреча  была  без  свидетелей, (скорее  всего, это  один  из  агентов  кого-либо  из  важных  персон  мира  сего, предпочитавший  оставаться  в  тени, в  то  время  таких  людей  в  Европе  хватало), и  красавица  без  лишних  жестов  и  слов  поставила  на  место  привязчивого  нарцисса. Обида  хлещет  из  Дюма  всю  оставшуюся  жизнь, и  ведёт  он  себя  отнюдь  не  доблестно, осыпая  любимый  образ  грязными  оскорблениями  всякий  раз, где  героиня  напоминает  недостижимую  незнакомку. Незнакомку, так  как  имя  Диана – лишь  аллегория, подходящая  под  портрет  реального  человека. И  уж  как  он  казнит  своих  Диан, прямо  по  формуле  «не  доставайся  ж  ты  никому!», старательно  придумывая  им  новые  несчастья. Правда, убить  рука  дрожит, и  он  находит  компромиссное  решение:  монастырь. Когда  же  надежда  что-то  доказать  неизвестной, но  такой  желанной  красавице  пропадает, он  разрешает  себе  уничтожить  её  чужими  руками, однако  из  осторожности  даёт  ей  другое, созвучное  имя: Анна, но  оставляет   имя  нарицательное, которое   характеризует  полностью  недостижимый  идеал:  Миледи. То  есть  дословно  «моя  леди», а  вовсе  не  графиня  Винтер, как  было  бы  логично  обозначать  персонажа  в  тексте. Небось  Д'Артаньяна  автор  называет  только  по  фамилии, даже  имя  не  упоминает. Да  и  это  имя  созвучно  теме  «Диана»:  Винтер  есть  Зима, то  есть  белая, холодная… как  Луна, персонификация  античной  богини. И  такая  же  недостижимая, есть  ведь  поговорка:  как  до  луны  пешком… Полная  творческая  сублимация  по  Фрейду, читайте  внимательно  тексты! И  кто  же  наш  «гений»  после  этого? Не  ушёл  дальше  нашкодившего  подростка… Хорош  поклонник, который  из  «любви»  убить  готов. И  это  уже  не  человеческая  повадка…

   Далее. Не  нужно  забывать, что  начал  знаменитый  романист  не  с  истории, а  с  драматургии, и  как  раз  эти  новшества  для  нас  особенно  интересны. И  новшеств  хватает. Впервые  мелодрама  на  сцене, причём  все  та  же  история  мадам  де  Монсоро, только  здесь  Диана  знает  о  готовящемся  убийстве  Бюсси, но  позволяет  мужу  уничтожить  возлюбленного  в  момент  их  соития, а  также  Генрих де Гиз, стращающий  неверную  жену  инсценировкой  казни, которую  он  вроде  бы  собственноручно  вершит (заставил  выпить  бульон, заявив, что  это  яд, потом  сказал  правду), а  после  зверски  расправляющийся  с  соперником. Драма  «Генрих III  и  его  двор», грандиозный  успех. Любопытные  сюжеты, не  так  ли? Феминистки  могут  возмущаться  на  законных  основаниях. Но  я  не  феминистка, у  меня  другой  вопрос:  насколько  честен  мужчина, убивающий  соперника  не  в  честном  бою, на  поединке, а  с  толпой  вооружённых  до  зубов  сообщников, это  раз, и  не  иначе, как  в  тот  момент, когда  мужчина  занят  сексом, это  два? Извините, как  же  известная  мужская  солидарность, это  три? Помнится, справедливо  разъярённый  Гамлет  не  решился  убить  Клавдия, убийцу  своего  отца, а  вовсе  не  соперника  в  любви, когда  тот  стоял  на  молитве – поступок  христианина. Положим, Шарль де Монсоро  дикий  язычник, варвар, по  недоразумению  называющийся  христианином, но  никакой  ЧЕЛОВЕК  не  додумается  до  такого  поступка. Однако  Дюма  эта  гнусность  не  смущает, а  напротив, приводит  в  восторг:  такого  ещё  никто  не  изображал, возьмём  успех  эпатажем! Да  уж, воспевать  пороки  как-то  было  раньше  не  принято, Дюма  же  хватает  знамя  бесовских  деклараций  из  рук  де Сада  и  работает  с  неутомимой  энергией. Успех  пьесы  смонтирован  также  на  удачной  манипуляции  людьми, не  подозревающих  о  том, что  их  разводят, выражаясь  современным  сленгом. Поясняю. У  герцога  Орлеанского  в  тот  день  назначен  званый  обед, начало  премьеры  чуть  задержано, весь  бомонд  аристократии  тупо  идёт  на  спектакль, не  подозревая  ничего  плохого, но  польщённый  тем, что  премьера  даётся  в  их  честь, как  продолжение  банкета. Расслабленные  высокие  гости, акцентирую, после  банкета, с  затуманенными  мозгами, автоматически аплодируют  «новинке», интересно  же, захватывает (драйв  аналогичен  игорному  азарту, та  ещё  бесовская  муть). Остальные  зрители, видя  эту  реакцию, наивно  полагают, что  пьеса  и  впрямь  великолепна, и  тоже  бесятся. Успех,  сообщает  Андре  Моруа, бешеный. Дело  де Сада  в  надёжных  руках:  вдалбливать  в  умы  уверенность, что  МОЖНО  ТАК  ПОСТУПАТЬ. Пьеса  запрещена  к  постановке  королём  Карлом X, он  углядел  корреляцию  с  нынешним  положением  дел, такой  предлог  заявлен  монархом, что  называется, для  простоты. Но  герцог  Орлеанский, не  желая  терять  репутацию  покровителя  богемы, добивается  снятия  запрета, не  то  этот  шебутной  павлин  подымет  крик, что  вдова  доблестного  генерала  Дюма, его  мать, при  смерти, а  ему  не  на  что  её  содержать. Тоже  приём  из  арсенала  чёрной  конторы:  сильные, помогите  слабенькому, ведь  он  такой  очаровашка! Прокатывает, это  вы  знаете  без  меня. Позвольте  мелкую  демонстрацию:

Как-то  раз  после  обеда  в  обществе  его  спросили:
––Ну, как  прошёл  обед, Дюма?
–– Чёрт  побери, –– ответил  он, –– если  б  там  не  было  меня, я  бы  страшно  скучал.
   Молодой  самоучка, чьё  невежество  во  многих  вопросах  было  просто  неправдоподобным, испытывал  благоговение  перед  Нодье, знавшим  всё  на  свете  «и  ещё  целую  кучу  вещей  сверх  того». Нодье  делал  всё, что  мог, чтобы  облагородить  вкус  Дюма, и  даже  пытался, правда, безуспешно, излечить  его  от  хвастовства. С  тех  пор, как  «Генрих III»  начал  приносить  ему  доход, Дюма  стал  носить  пёстрые  жилеты  и  обвешиваться  всевозможными  драгоценностями, брелоками, кольцами, цепочками…
–– Все  вы, негры, одинаковы, –– ласково  говорил  ему  Нодье. –– Все  вы  любите  стеклянные  бусы  и  погремушки…
Молодой  человек  нисколько  не  обижался, когда  ему  напоминали  о  его  происхождении –– ведь  он  гордился  им… он  ощущал  потребность  постоянно  доказывать  самому  себе, что  стоит  не  меньше, а  то  и  больше, чем  другие. Вот  почему  у  него  временами  появлялся  заносчивый  тон, вот  откуда  у  него  склонность  сочувствовать  любому  бунту  против  общества.
Андре Моруа  «Три  Дюма»

  Скажите  теперь, что  здесь  такого  приятного? Моруа  человек  насквозь  светский, и  проглядывающий  за  этими  повадками  бесовский  лик  ему  совсем  не  виден. Зато   нам  теперь  вполне  понятны  мотивы  Дианы-незнакомки, отвергнувшей  хамоватого  невежу, нацепившего  на  себя  клоунский  наряд, при  этом  возомнившего  о  себе  невесть  что. Встречают  по  одёжке…
   Дальше  хуже, и  намного.
Хранить  верность  одной  женщине? Это  всегда  казалось  ему  нелепым (там  же).
Для  православного  человека  это  более  чем  естественное  поведение. Да  и  европейцы  хоть  и  блудили  всегда, но  знали, что  такое  поведение  нехорошее, несмотря  на  все  якобы  обстоятельства  и  мотивы, которые  приводятся  в  качестве  оправданий. Дюма  ставит  задачу  разрушить  это  досадное  препятствие  на  пути  шествия  инфернальной  деструкции, и, увешав  порок  сластями  и  блёстками, сделать  его  нормой  поведения. Итак,

Антони, бунтарь  по  натуре, незаконнорожденный, не  может  жениться  на  любимой  им  Адели, потому  что  нет  ни  семьи, ни  положения  в  обществе, ни  профессии, ни  состояния. Молодую  девушку  выдали  замуж  за  полковника – барона  Д'Эрвэ… В  один  прекрасный  день  Антони  вновь  появляется:  он  останавливает  лошадей, понесших  карету  Адели. Антони  ранен; его  приносят  в  дом  Адели. Они  признаются  во  взаимной  любви

(а  вот  здесь  позвольте  усомниться:  у  него  либидо  бурлит  на  пару  с  потребностью  самоутверждения, у  неё  просто  последствия  стресса  да  детское  ностальжи  по  привычным  игрушкам),

но  Адель, раба  общественной  морали, пытается  сопротивляться. Страстью, жалобами  на  несправедливость  света  Антони   доводит  её  до  того, что  она  готова  пасть.

(а  этот  манипулятивный  приём  в  современном  просторечии  веско  называется  «давить  на  гнилуху», особый  род  вымогательства, когда  партнёра  следует  заставить  чувствовать  себя  виноватым)

Тогда  она, как  порядочная  женщина, решает  бежать  к  мужу, который  находится  в  Страсбургском  гарнизоне.

(а  у  кого  же  ещё  искать  защиты  от  странной  напасти, как  не  у  своего  супруга?)

Антони  хитростью  завлекает  Адель  в  ловушку

 (настоящий  влюблённый  не  причинит  вреда  объекту  любви!)

и  проводит  с  ней  ночь  любви

(точнее, секса,  так  как  Моруа  француз  и  часто  из  «скромности»  путает  эти  в  корне  различные  понятия)

в  гостинице  Иттенхейм. Свет  осуждает  её.

 (а  как  же  иначе, если  променяла  честного  добряка, уважаемого  человека  на  безродного  нищего  проходимца, ещё  и  с  подленькими  замашками  негодяя – дай  мне, раз  хочу, а  остальное  меня  не  волнует!)

Полковник  спешит  в  Париж  из  своего  гарнизона  и  застаёт  преступных  любовников  врасплох.

(а  что  плохого  в  этом  поступке? Он  что, не  имеет  права  хотя  бы  получить  объяснения, почему  его  имя  смешано  с  грязью? Согласитесь, если  уж  так  хотелось  развлечься, могли  же  хотя  бы  сделать  так, чтоб  связь  не  получила  огласку, из  уважения  к  человеку, чьё  имя  Адель  носит  и  за  чей  счёт  живёт? Или  не  хотели? Тогда  это  уже  двойная  подлость)

АДЕЛЬ. Я  слышу  шаги  на  лестнице!.. Звонок!.. Это  он! Беги, беги!
АНТОНИ. Нет, я  не  хочу  бежать! Ты  говорила  мне, что  не  боишься  смерти?
АДЕЛЬ. Нет, нет… О, сжалься  надо  мной –– убей  меня!
АНТОНИ. Ты  жаждешь  смерти –– смерти, которая  спасёт  твою  репутацию  и  репутацию  твоей  дочери?
АДЕЛЬ. На  коленях  молю  тебя  об  этом.
ГОЛОС (за  сценой). Откройте!..  Откройте!.. Взломайте  дверь!
АНТОНИ. И  в  последний  миг  ты  не  проклянёшь  своего  убийцу?
АДЕЛЬ. Я  благословлю  его… Но  поспеши! Ведь  дверь…
АНТОНИ. Не  бойся. Смерть  опередит  его… Но  подумай  только:  смерть…
АДЕЛЬ. Я  хочу  её, жажду  её, молю  о  ней. (кидаясь  к  нему  в  объятья) Я  иду  ей  навстречу.
АНТОНИ. Так  умри  же. (закалывает  её  кинжалом)
АДЕЛЬ.(падая  в  кресло) Ах...
Дверь  в  глубине  сцены  распахивается. Полковник  Д'Эрве  врывается  в  комнату.
ПОЛКОВНИК  Д'ЭРВЕ. Негодяй! Что  я  вижу!.. Адель!.. Мёртвая!
АНТОНИ. Да, мёртвая… Она  сопротивлялась  мне. И  я  убил  её.
Он  бросает  кинжал  к  ногам  полковника  Д'Эрве.
ЗАНАВЕС
Пьеса  была  ловко  сделана. Через  все  пять  актов  действие  с  похвальной  экономией  средств  неслось  к  развязке, ради  которой, собственно, и  было  написано  всё  остальное…
Андре Моруа  «Три  Дюма»

Вам  не  стало  жутко? Самое  страшное  ещё  впереди. Сейчас  я  покажу  вам  мысли  героев, спрятанные  за  этими  словами. Глядите.

АДЕЛЬ. Я  слышу  шаги  на  лестнице!.. Звонок!.. Это  он! Беги, беги!
(Ах, что  же  делать? Ну, будь  что  будет…)
АНТОНИ. Нет, я  не  хочу  бежать! Ты  говорила  мне, что  не  боишься  смерти? (Я  ещё  не  сделал  самого  главного, самого  вкусного…)
АДЕЛЬ. Нет, нет… О, сжалься  надо  мной –– убей  меня! (Если  ты  можешь  мне  помочь, то  помоги!)
АНТОНИ. Ты  жаждешь  смерти –– смерти, которая  спасёт  твою  репутацию  и  репутацию  твоей  дочери? (Я  сперва  должен  снять  с  себя  ответственность, дабы  преступницей  оказалась  ты.)
АДЕЛЬ. На  коленях  молю  тебя  об  этом. (Обещал  помочь, так  делай!)
ГОЛОС (за  сценой). Откройте!.. (что  за  несчастье, мне  не  соврали!) Откройте!.. (пусть  это  окажется  неправдой! Или  пусть  хотя  бы  она  мне  соврёт!) Взломайте  дверь! (Ох, у  меня  дурное  предчувствие, оттуда  пахнет  смертью!)
АНТОНИ. И  в  последний  миг  ты  не  проклянёшь  своего  убийцу? (Так, приступаем  к  выполнению  ритуала…)
АДЕЛЬ. Я  благословлю  его… Но  поспеши! Ведь  дверь…(Почему  он  тянет, когда  помощь  так  необходима?)
АНТОНИ. Не  бойся. Смерть  опередит  его… Но  подумай  только:  смерть… (Вот  я  сейчас  славно позабавлюсь!)
АДЕЛЬ. Я  хочу  её, жажду  её, молю  о  ней. (Может  быть, это  правда  выход? Ах, как  я  запуталась!) (кидаясь  к  нему  в  объятья) Я  иду  ей  навстречу. (Должен  же  быть  выход, пощадите, не  наказывайте  меня…)
АНТОНИ. Так  умри  же. (закалывает  её  кинжалом) (Вкусно!)
АДЕЛЬ.(падая  в  кресло) Ах... (кажется, наказывать  не  будут.)
Дверь  в  глубине  сцены  распахивается. Полковник  Д'Эрве  врывается  в  комнату.
ПОЛКОВНИК  Д'ЭРВЕ. (Может, успею…)Негодяй! (Что  за  наглец, имея  такую  фору, и  не  убежать!) Что  я  вижу! (Я  истосковался  по  жене, издёргался, зная, что  она  в  опасности, где  же  она?!) .. Адель!.. (Что  это  с  ней? Неужели  поздно?) Мёртвая! (Это  неправда, это  нечестно, почему, за  что  её  так!?!) 
АНТОНИ. Да, мёртвая…(Весело, правда, ха-ха!) Она  сопротивлялась  мне. (Надо  выглядеть  героем, хи-хи! Ты  уже  ничего  не  поправишь, несчастный  любящий  болван. )И  я  убил  её. (А  мне  ничего  за  это  не  будет. Присяжные  поверят  мне, якобы  несчастному  влюблённому, на  худой  конец  прикинусь  сумасшедшим, годик  в  санатории – и  свободен. А  тебя  ещё  испачкаю, назову  тираном, буду  всем  врать, как  ты  жену  гонял, мне-то  поверят, пожалеют, ха-ха!)
Он  бросает  кинжал  к  ногам  полковника  Д'Эрве. (Мне-то  в  аду  дом  родной, а  вот  Адель  помучается  по  полному  кругу. Триумф!)

Но  одураченная  публика  ничего  этого  не  видит  и  не  понимает, сочувствуя  отнюдь  не  полковнику  и  его  осиротевшей  дочери, и  вовсе  её  не  заботят  настоящие  причины  гибели  Адели. Дело  сделано – разрушена  сама  святость  семьи. Если  хочется, можно  бросить  всех, предать, и  заниматься  лишь  своими  прихотями  сколько  угодно, нимало  не  заботясь  ни  о  цене  веселья, ни  о  том, кто  и  как, чем  будет  платить  по  твоим  счетам, потом  же, когда  карнавал  закончен – главное, увильнуть  от  расплаты, переложить  ответственность  на  чужие  плечи. Вот  эту  идею  с  успехом  Дюма  и  протаскивает. Публика  же, занятая  анализом  корреляций  между  образом  Адели  и  её  реальным  прототипом, Мелани  Вальдор, здравствующей  и  страдающей  лишь  из-за  появления  новых  пассий  автора  «Антони», не  замечает, как  деформируется  её  сознание.
 
Бальзак  сможет  позволить  себе  больший  цинизм. Диана де Мофриньез, княгиня  де Кадиньян, пройдёт  безнаказанно  через  тот  костёр  страсти, на  котором  заживо  сгорела  Адель  Д'Эрве.
там  же

Да, Бальзак  циничен, как  видеокамера, да  и  пишет  он, скажем  честно, мыльные  оперы, по  принципу  «пипл  схавает». Разумеется, хождения  по  трупам  с  целью  достижения  своих  амбиций, измены  и  предательства  есть  неотъемлемая  часть  существования  мира, лежащего  во  зле. Но  наши  революционеры  литературы  объявляют  как  раз  такие  подлые  поступки, сиречь  зло, нормой, необратимо  калеча  людские  души. Причём  в  столь  массовом  порядке, что  чёрная  контора  не  нарадуется. Если  романы  де  Сада  оставляли  ощущение  некой  неверояти, то  такая  продукция  не  вызывает  шока  и  потребляется  спокойно, медленно, но  верно  разъедая  души  поколений. Причём  чем  больше  времени  проходит, тем  вернее  действует  этот  яд:  это  же  классика, её  надо  читать! И  подражать  героям, ведь  если  эти  симпатяги  позволяли  себе  такие  поступки, и  автор  их  не  осуждает, а  нахваливает, то  почему  бы  и  мне  не  вести  себя  аналогично? Можно  ведь… Например, у  Анны  Карениной  виноваты  все  и  вся, только  не  она  сама, даже  мысли  не  допускает, что  где-то  была  не  права. А  чьё  воспитание? Уже  романов  начиталась. Эпохи  романтизма. О  них  чуть  позже.