Александр Шахмин. безозарений электронная книга
АЛЕКСАНДР ШАХМИН
Б Е З О З А Р Е Н И Й
Словосочетания
(Стихотворения, рассказы, циклы стихов)
г. Екатеринбург, 2014
Шахмин А. Г.
Безозарений. Словосочетания. (Стихотворения, рассказы, цикл стихов) – Екатеринбург: 2014. – 66 с., илл.
Александр Георгиевич Шахмин – новое имя в уральской литературе, хотя в журнально-газетной периодике и в литературных альманахах Екатеринбурга и Полевского, где и проживает сейчас автор книги, он не новичок, так как имеет интересную творческую биографию. Человек технической специальности, он с 1989 года посещал занятия литературного объединения «Рассвет» в г. Полевском, которые вёл поэт-шестидесятник Анатолий Азовский. А когда Анатолий Андреевич ушёл на пенсию, Александр Шахмин возглавил работу литературного объединения «Простор» в ставшем для него родным городе (сам он выходец из близлежащей к Полевскому деревни). Книга поэзии и прозы Александра Шахмина «Безозарений» (именно так – без пробела после приставки «без») – первая в его творческой судьбе. Более подробно познакомитесь с его творческой планидой в его предисловии к книге, а в послесловии – своё впечатление о художественной палитре автора расскажет Любовь Алексеевна Хлызова, соратник по литобъединению А. А. Азовского.
Рисунки к книге работы полевского художника Светланы Николаевны Фёдоровой.
© Шахмин А. Г., 2013
© Фёдорова С. А., художник, 2013
© Хлызова Л. А., редактор, 2013
ОТ АВТОРА
Вот ведь оказия какая: мало мне было Бажовских Сказов да замечательных историй, рассказанных моими современниками, так нет, потянуло на ритмические строки.
Есть, видимо, в местах наших какая-то невидимая сила, и стоит только раз попасть в поле её воздействия, и нет уже, и вправду, того внутреннего покоя от неизгладимого очарования, начинающего преследовать при созерцании неповторимых прелестей наших угодий.
Ну ладно бы только смотрения, так нет, тут вот и начинаются «случаи всякие», и уже не кажутся смешными те «байки» о чудном притяжении околдованных красотой замечательных мест.
И живёшь долго в местах этих, и видишь их в разных обличиях, устроенных климатическими проказами да сменами времён года, но вдруг пробьёт привычное невидимое лучик красоты из скрыто-очарованных родников, и уж тут держись…
До чего же непредсказуемо воздействие чар колдовских! Помню, говаривал в детстве моём дед: «На места наши да на девичью красу гляди, да не заглядывайся, а то невидимый крючок с поводком в душу поймаешь, и будешь на вечное возвращение к тем впечатлениям привязан».
Но где она – дедовская наука? И кому она вовремя в нужный момент что-то подсказала?
Так вот и я почувствовал тягу к заповедным местам зачарованным, и стою в молчании, и слушаю восхитительную мелодию тишины, и переворачиваю будто за страницей страницу, и встают передо мной картины прошлого-будущего, но я не просто наблюдатель сторонний, а участник дел и событий, явных или призрачных…
И понять не выходит никак, то ли это видение-наваждение, то ли память проснувшаяся резвится оттого, что прошлое наше ныне считать стали чем-то постыдным, и забыть-отказаться зовут «сказочники сладкоголосые» да корыстные…
Так вот выскочить из обыденности - окунёшься в заколдованное состояние, и вернёшься просветлённо-молчащим да на себя и на Мир по-другому глядящим, и чувствуешь, что места наши много загадок хранят для ума и сердца.
Многое и Многих видели-пережили и оставили знаки-памятки для видящих и чувствующих. И пронеслись над ними и по ним бури космические, ураганы земные и штормы людские… Но выстояли, приняли, отразили…
И вот наш черёд пришёл думать-понимать да хранить чудо сотворённое.
А уж Сказы о временах прошедших нет-нет да и разбудят покоем в душах необласканных мгновения-озарения, словно окатят водой живой из ключа волшебного, невидимого, и потекут из души очарованной звуки-строки…
Было - не было, не судить очарованному, а лишь бы успеть высказать, ибо слышится ему будто Голос Вечно Живущий, и если не высказать его, то и покоя не будет, и слышится Он теперь эхом от скал отражённым.
И недавно ещё была просто гора Азов, да лёгкий ветерок из детства иногда веял со сказами да преданиями по древним местам этим, нежно сказки приютившим.
Александр Шахмин.
Родился в селе Мраморское
в двадцатом веке.
Научился ходить, говорить,
читать, писать…
Родной, и он же единственный,
Язык – Русский.
То, что я пишу, -
не стихи, а словосочетания.
Эпиграф
* * *
Как живёт-лежит у дороги камушек.
Провожает, знать, время быстрое.
Мимо камушка дед мой хаживал,
да пришло-ушло его времечко.
В равнодушие отец вот укутался,
безучастным взглядом глядит-прощается.
Жизнь моя на ветру качается,
открываются перемены-пристрастия,
видно, жалить меня нынче времечку.
А вот дети живут в этом времени,
принимают как есть, без сравнения.
Но придут, поди, и к ним переменушки.
Сберегутся ли от наших ошибочек?
Оставляем в дар все зарницы-сполохи,
да своих им вдоволь отпущено.
И пройдут вослед возле камушка.
Что-то сбудется в мире оставленном.
На что жизни тогда разменяются?
Но не скажет-смолчит снова камушек.
И сомнения мои лишь ко мне прилагаются,
о себе самом бьюсь-печалюся.
* * *
Искры летят из костра,
Льются слова из души.
Со-чувствия, вст-речи, со-бытия,
как мотыльки для цветка.
Раковина шум моря хранит,
душа, высказываясь, прошлое узнаёт.
Вопрос «Почему?» -
дымок над пеплом лет.
И близятся сумерки,
и начинаешь видеть…
; ; ;
Азов – это были, легенды и сказы,
священное место для встреч и разлук,
живущее чудо, людские проказы,
здесь времени пульс и пространства натянутый лук.
С высот повседневных сбежишь без сомнений,
в невидимом зеркале манит нас лик,
в душе снова трепет забытых волнений,
и Мир вновь прекрасен, суров и велик.
Наполненный ветром, вернёшься чуть грустный,
но радуга смысла украсила быт,
поющий костёр да уют безыскусный –
и плен скучных будней как будто забыт.
; ; ;
Горит-зовёт моя звезда,
и снова верю, верю в чудо,
ей с высоты всё видно иногда:
кто и зачем пришёл, откуда.
Опять горит моя свеча,
она призывно так сияет,
и будет встреча, встреча при свечах,
в её лучах непониманье тает.
Горит, горит в сердцах огонь,
и свет, и пламя будут с нами,
струной любви его тихонько тронь,
и небо расстаётся с облаками.
Костёр волшебный вновь горит в ночи
над древним городом «Азовом»,
мы в ритмах города поём-молчим,
наш город видится в сиянье новом.
Мы снова вместе, нас собрал костёр,
ночь в танце пламени являет чудо.
Над нами - звёздами украшенный шатёр,
едины мы: неважно – кто, куда, откуда.
Костёр в ночи и в душах свет
соединяют Время, Звёзды, Землю,
места родные ждут от нас ответ,
призывам новой жизни внемлю.
; ; ;
Храм невидимый – Храм Света,
Веры, Разума приют,
Храм вопросов, Храм Ответа,
души гнёзда здесь совьют.
Днём Храм в радуге сияет,
ночью звёзды сходят в Храм,
души предков оживляет,
солнце в кельях по утрам.
Песни тут звенящих сосен,
скальных выступов цветы
в мир любовь к единству вносят,
видим Свет в лучах мечты.
Чудным замыслом влекущий –
здесь Судьбы, пространства зов,
в благодати восстающий,
Храм изящен и суров.
И, сочувствием согретый,
близких душ единый глас,
тьма вопросов стала светом,
мы пришли – и вот Он в нас.
; ; ;
Прилетела… Придумали… Ожила…
Песнь камней и загадка Предания,
сказка-быль величаво плывёт и плыла
и чарует желанием тайным свидания.
И волнуюсь от встреч и невстреч,
нежный трепет и дерзость желания,
о Тебе, без Тебя и с Тобой моя речь,
и узоры камней – твои письма-послания.
Жду… Ищу… Хочу… Боюсь свиданий,
дрожь волнения, восторг прикосновений,
возгоранье чувства, горечь расставаний
и мгновения неповторимых повторений.
Из объятий будней страстно убегаю,
осторожности и торопливости оглядки…
Прошлое и настоящее – у будущего скраю,
И влюблённость и любовь играют в прятки.
И рождаюсь встречами, печалью расставаний,
песнями разлуки и молчанием глаза в глаза,
луч сочувствия – в любви нет расстояний,
образ Твой рисует радости слеза.
Свет любви, и – расцветает камень,
Мир в мелодии любви творится и живёт…
Девушка Азовка сохраняет возрожденья пламень,
Птица вознесения готовится в полёт.
Зов любви… В цветок преобразился камень,
Свет, мелодию Предания храня, живёт…
И влюблённость возрождает жизни пламень,
и любовь себя и жизнь творить зовёт.
; ; ;
Для себя открыли вы Меня,
разбудили память, оживили лаской…
Мудрость Сказов, тайнами маня,
время с вечностью соединяет сказкой.
Прошлое и будущее – времени стрела,
день сегодняшний на них играет светом…
В созерцании и чувстве ищущих свела,
Изменяющим себя – достигнутым ответом.
Это вечно: шаг второй – и тень,
и свечи огонь, и тьма – неразделимы…
День прозрений – и сомнений день,
и творение, и разрушение – едины.
Луч и мысль для видящих идут,
существа земные созидают Землю…
Откликаются в живом и в камне ждут…
В Храм Камней вхожу и ритму внемлю.
Прошлых поколений чувства здесь и в нас,
принимаем, отвергаем, понимаем…
Шёпот предков, совесть, Божий Глас…
Личного спасения соблазн,
голосу «заблудших» с пониманием внимаем.
Вместе – чудо, чудаки, и суета непосвящённых,
жизни утончённое разнообразие…
И смирение, и гордость приобщённых -
образ будущего вытворяем… или без-Образие…
; ; ;
Устала быть Хозяйкою в глазах людей,
хочу быть любящей, любимою, живою;
мой славный Батюшка – волшебник, но злодей,
заставил стать Загадкою с холодной головою.
Но жду избранника весною каждый год,
о, сколько призванных сюда приходят сами
и за толпой толпа уходят снова – вот!
Меня не видят, ищут клад с горящими глазами.
Но клад – моя любовь, упрятанная в сон,
и всем поют о ней седые горы;
пусть Батюшка богат, а без любви смешон,
он сказкой о богатстве опоил просторы.
Дневные странники, не спящие в ночи,
моей печали много-много лет;
смеётся Батюшка и говорит: «Молчи!
Повсюду страсти, а Любви на Свете нет!»
Упрямая и гордая воспитанница скал,
холодной мудрости Отца я не приемлю!
Избранник мой придёт, Он клады не искал,
мы радость светлую вернём тогда на землю.
В огне любви мои богатства оживут,
и сердце Батюшки от холода растает.
Меня Хозяйкою все сразу назовут,
и Каменный Цветок для всех пусть расцветает.
; ; ;
…Наследница и пленница родимых мест,
вуали чародейства и молвы мирской,
печали-грусти всех сиятельных невест
и легкокрылой зависти людской…
Веление волшебной силы вновь,
опять стремятся к яви сказки,
очаровательно-обманны песни про любовь,
но лето оживит моих видений краски:
пришельцы любопытные, и ритуалов суета,
серьёзные паломники, походы для свиданий…
Там, вне моих угодий, пронеслись лета,
здесь – Вечности Врата, крещение в реке преданий.
И во владения вступив, становишься другим,
могучей силы примешь нежное влияние,
уходишь, расставаясь с местом дорогим,
душа хранит моё манящее сияние.
Здесь каждый приподнялся над собой,
расставшись с пеленою скрытых притязаний;
и горы древние вдруг оживают вновь с тобой,
и чувств прилив в звенящем шёпоте сказаний.
И этот миг неповторимый повторить,
тягучих будней снять привычные одежды;
и вновь душа со Временем захочет говорить
и слышать голос нас врачующей надежды.
Спокойствие земли, волнения судьбы
живут и здесь, и в ритмах поколений;
ёи на вершинах чувствую дыханье ворожбы,
и дрожь прозрений – в искорках мгновений.
; ; ;
Люблю и жду цветущей осени наряд,
прощаются друзья, и обнажаются деревья,
пришельцы в памяти мои явления хранят,
подруга-тишина откроет новые поверья.
Чуть-чуть тепла, дождя пронзительный мотив,
и заповедные места о зимних снах мечтают,
а Батюшка, воспоминаний пряжу раскрутив,
почувствовал, что силы его тают.
Мечты осенним цветом загорят,
и – призрак завещания, свободы холод;
родные горы без опаски вновь заговорят,
единым станет мир, что был расколот.
Предания и Сказки – солнце наших мест,
моя судьба – Любимая Хозяйка Сказки…
Мгновения любви я разделяю с каждой из невест,
а жизнь без сказки растеряет краски.
Цветами тайны Свет украшен мой,
соединяет души ритм первотворений.
Азовки нежный плен – восторг немой,
И мы наполнены словами древних песнопений.
Уходим, чтобы возвратиться вновь,
преобразились здесь вторым рождением,
уносим, возвращая, нас хранящую любовь…
Реальность с волшебством соединяются видением.
; ; ;
В наряде зимнем задремал Азов,
А в сердце девичьем бушуют сны о лете;
Мы очарованы разгадкой тайны снов
и сказкой одиночества вдвоём при лунном свете.
Коварный снег – отца искристый друг –
доносит Батюшке мои следы-послания;
и нежным покрывалом всё укутано вокруг,
но в льдинках слёз горят мои желания.
Черты мои явила бабушка-скала,
загадку юности хранят дожди, лелея,
и вьюга зимняя мне косу заплела…
Чем дольше в девках я, тем Батюшке милее.
И гости редкие, дым зимнего костра
тревожат ожидание хрустальным звоном;
и песня одиночества пронзительно остра,
туман моей мечты седой лежит по склонам.
О, жгучий холод зимних дней,
в пейзаже лунном тени оживают,
а горы шепчут сказки юности моей
и клятву тайную отца скрывают.
Проклятье древнее записано в узоре скал.
Избранник мой, читая быль, верни мне сказку счастья.
Отец мой в юности не мудрости, а волшебства искал…
Нашёл?! – И одиночества обет, и холод безучастья…
Мой взор ласкает человечья суета
и счастье тайное нечаянных свиданий.
Лишь искрами людской любви украшены мои лета,
а свет моей неявленной любви горит в огне преданий.
; ; ;
Да, душа себя теряет и находит,
Мир печалится, улыбками цветёт,
тень бессмыслия по смыслу бродит…
Душу Мир гармонией «гнетёт».
Набегает мальчик-дождь игриво,
мама-туча уплывает не спеша,
сказка-радуга – загадочное диво…
Смысл растаял, спряталась душа.
Влага в небеса стремится снова,
стаи новых облаков плывут,
ждёт душа чарующего слова…
Свет осиротел, бездушия приют.
Жизнь в объятьях радуги резвится,
капли радости, душа очарованием полна,
миг единства с Миром длится, длится…
Дождик… Солнце… Настроение-волна.
Космос Инопланетянами стреляет,
на Земле земное к Хаосу влечёт,
Вера в человеке человечье истребляет…
Масса без лица в перетворение течёт.
Ах, душа! Себя нашла, но прячет,
в Мир глядится, маску обрела
и под маскою смеётся или плачет…
Вот и чудо: прилетела, крылья отдала.
Породнилась с телом никудышным,
только Миру - мировое подавай,
и звучит теперь мотивом лишним…
Тело шёпот слышит: «Гостью - продавай!»
; ; ;
Догорит нашей встречи сегодня костёр,
но в душе единения пламя храним,
мы несём его в будущий чудный шатёр
и гармонию сердцем в пространстве творим.
Это пламя – наш поиск забытых дорог,
это нежные наши со-чувствия,
это радость вопросов и холод тревог,
озарения мысль и прозрения со-присутствия.
Ручейки наших мыслей сливаются здесь,
мест знакомых меняется лик,
возрождаясь, вернулась к нам откровения весть,
и любовь созидает единства миг.
Мы себя разбудили, и жизнь беспокойства полна,
не пугает Холодный Огонь – Рас-Творения друг,
и сомнения жар, и насмешек волна…
В Нашем Храме – Творения Свет и тепло наших рук.
Мы пока непонятны для всех,
от обыденных дел отбегёаем, смеясь,
но свершится мечта, с нами – вера в успех,
и с планетой живою выходим на связь.
Нашей встречи костёр над Азовом горит,
Невидимка Хозяйка для слышащих песни поёт,
каждый камень – цветок и с душой говорит,
светомысли по Времени начинают полёт…
; ; ;
Ветер межзвёздный, играя частицами
галактических сплетен, Землю обнял,
отдыхает. Вечного Странника приютила
Планета и принялась хорошиться зарёю.
С утренней грустью глядится в Зеркало-небо.
Чуть-чуть тоскует, ворчит
на гаремную верность Солнцу-владыке,
словно неволя ей – орбитальное постоянство.
Звёзды-сестрицы, мерцая, делятся,
пока Суженый снами обласкан,
родною вселенскою неизбывностью.
; ; ;
На вечерней звезде я храню твоё имя,
искры грусти, невстреча, ах, свет – это ты,
там влюблённость, дающая силы святыня…
Одиночество шепчет мне сказку мечты.
Отчисление времени и сомнений приливы,
а секундная стрелка вуаль ожидания вьёт,
и взаймы, без тебя, я живу торопливо…
В звёздном свете волнующий образ плывёт.
И не старюсь совсем в ожидании нежном,
не пришедшая в юности, ты всегда молода,
и цветут мои чувства в объятии времени снежном…
Я в саду ожиданий в букет собираю года.
; ; ;
Чувство позднее, утро зимнее,
и звезда далека и светла,ё
и желанья укутаны в инее…
Отошли, не явились, сгорели дотла?
Звёздный свет, унеси мою весточку
той одной, что меня от ухода хранит
и живит во мне юности веточку…
Хоть во сне у неё, но пускай прозвенит.
«Но тому не бывать, - улыбаются звёзды, -
у звезды для звезды – нежный свет;
жил легонько, в доступном, без слёз ты,
и душа проспала с нею встречу, мой свет».
; ; ;
И мы в Храме: звенящие сосны,
поседевшие камни, приют тишины,
чудный Свет – Настоятель и Крёстный,
и видения ритмы, и песнь Вышины.
И здесь каждый – Единственный, вместе – едины,
Мы – крещённые Светом, хранящие Свет,
Храм – сочувствием нашим хранимый и возводимый,
Мы – вопросом разбуженный Мир,
в наши души приходит Ответ.
Свет-вопрос посылаем в Обитель Ответа,
Голос Предков в нём, настоящего крик,
это радужный луч восходящего Света,
к нам вернутся прозрением капли Ответа,
мы пришли собирать просветления миг.
В нашем Храме, в кольце наших рук, -
сгусток мысли-сочувствия-чувства,
муки быта, со-бытий, предчувствия звук,
зажигаются в нас огоньки возрожденья искусства…
Мы творим, расширяя, спасения круг.
И пространство и время в видении слиты,
и Земля наполняется ритмом сердец,
и Планета и Жизнь возрождения светом облиты…
И страницу последнюю в Книге Судеб читает Творенья Отец…
; ; ;
Весь день шёл дождь. А вечером стал падать снег.
Вдруг ночью выяснило, появились звёзды.
Ко мне пришёл их свет, идущий из Тогда,
Когда сказал Поэт, что говорили меж собою звёзды.
И каждый миг укутан в Свет.
Свет – современник всех, кого уж нет.
Здесь всё облито Настоящим Прошлым Светом.
; ; ;
РЕКА ВРЕМЕНИ
Художнику Г. Л. Колесниченко
И Времени свеча чуть освещает Вечность,
являя мудрость Замысла и детскую беспечность.
Вот знойный полдень, вот закат цветущий,
а вечером луч солнца гладь воды
тропинкой света делает манящей.
От книги знаний веет холодком,
но в ней закладкою – цветок, соединяющий
ушедший мир и мир грядущий.
И бабочка-душа ласкает, озорница,
Дух творящий.
И мыслящая плоть вдруг осязает Свет,
с её присутствием – недотворённым!
Приняв тепло Земли, художник стал
Светильником горящим.
Виденья открывают Лика явь.
; ; ;
ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ПОЭТОМ
ЮРИЕМ МАТИГОРОВЫМ
Растения… Живые Существа…
И порождает человек – и порождают Человека
Мысль и слово…
Мир – родословная живая вещества,
всё делится и к поглощению-соединению готово…
Искусства, Сказки, Быта шум…
И жизнь, таинственно-проста, сама себя играет,
и музыка, и слово – эхо вечных дум –
горит, и возгорается, и не сгорает…
И прежде Дух, а Мир потом,
И Мир – лишь Миг явленья Духа в Яви?!..
Молчанье Духа, Свет стал говорить о том,
Что сотворённое Творца как будто славит…
И в Духе, до Явленья, - всё есть!
Но чтоб случиться – Всё должно явиться!
И дух, и Явленность – Существованья весть…
В частице каждой это Всё – лучится…
Существованье… Разделённость…
Возникают времена,
и времена преображаются пространством…
Проявленность, Представленность играют –
освещают Имена…
И Мысль – сама в себе – врывается из странствий.
; ; ;
И вдруг обнимет одиночество, как в поле дождь.
Придёт на смену одиночество, как ветер.
Укроет одиночество, как ночь.
И боль подарит одиночество, как день.
Стою средь одиноких, умолкаю.
; ; ;
Пространство шорохи хранит
о тех кто был, для тех кто есть и будет.
А время бережливость эту
весело бранит и нагоняет сон.
Но в веществе живом трепещет весть. О чём?..
И некоторых это будит.
МОЛИТВА
«Господи, мир признаю понемногу.
Видно, слабее стою на своих двоих.
И сомневаюсь, шагаю не в ногу,
я и «судья» и ответчик творений Твоих.
Господи, старюсь, не хочешь, а видно.
Дряхлость с болезнью – хорош поводок!
Как это «старо», даже обидно,
молодость – лишь торопливый глоток.
Господи, быт затянул, как трясина.
Призрачных целей обманчивый свет.
Дело отца непонятно для сына,
внукам не нужен печальный ответ.
Господи, дети с женою – дал Ты привязку!
Радости рябь да печали волна.
Только теперь я свободу ценю «под завязку»,
знаю дороженьку, да перед нею война.
Господи, все мы в молитвах с Тобою.
Времени косу из нас Ты плетёшь.
Хоть не равны промежутки с подъёма к отбою,
но одинаков земной-то платёж.
Господи, сила и совесть – отдельно,
редко «чужая» слеза обожжёт.
Все понимают: оценишь Ты сдельно,
ну а живут – будто смерть подождёт.
Господи, Ты всемогущ, всеобъемлющ.
Нам совершенство и глупость не ставят границ.
Искры, - от жизни уходим под землю
с неповторимостью судеб, с подобием лиц.
Господи, красок-то сколько на Свете!
Ты меня в серую взял обмакнул.
Ночью не виден, не значим при свете…
Видно, Судьба…» - и рукою махнул.
; ; ;
Я думал, мне седой не хватит краски
и мастер по морщинам на моё лицо не соблазнится…
Случилось тихо всё и без огласки,
и прошлое, на фотографиях, вдруг начало дразниться.
И ни к чему сегодня опыт прошлых дней,
и ритмы нынешние в танец жизни не заманят…
Опята предрассудков возле старых пней,
безлистье и без-цветье голых веток ранят.
Безумство буйное побегов молодых,
стремлений разрушающих мотивы,
в картине новой мира красок нет седых,
«сейчас и здесь»… И в зеркале нет перспективы.
Но Мир зовёт смеяться, размышлять и петь,
пусть тише музыка и медленнее танец.
Почувствовать друг друга и понять успеть,
И краскам ярким грусть добавит глянец.
Приходит Век, взрыхлив культурный слой,
И души преисполнены волнений,
Мир до безумства добирается, и мудр, и утончённо-злой,
И формулу Творения во сне уж видит гений.
; ; ;
В одну гуманитарную галактику
Идеи слетались на практику,
весь день в карантине о том тараторили,
какие обжили они территории.
Теоретические отсидев занятия,
пошли на семинар «Противникам проклятия».
И снова лекция – «Как в обстановке боевой
Остаться привлекательной и обязательно живой».
Спецкурс – «Из носителей лепим бойцов
и представляем противников в виде глупцов».
Дискуссии – «Фанатик – друг или враг?»,
«Между идеями – союз или возможен брак?»
В последний день – экскурсия и галактический пикник.
А ночью – бал, где развлекает всех Нейтрино.
Представлен будет каждой антипод-двойник,
и в полночь – будущее на витрине.
Перед отъездом – общий сбор,
прощанье с теми, что сошли со сцены
иль отошли до времени, как мы, через забор,
кто служит Вечности, тех не пугают цены.
Идея «Равенства, Свободы, Братства»
из Нечто переехала в Ничто.
На смену вспыхнула идея «Силы и Пиратства»,
не отвечает Вечность ни за что.
И «Будущего Светлого» идея
черкнула метеором по судьбе.
Приверженцы её, ничем уж не владея,
на месте упражняются в ходьбе…
; ; ;
Сжимают сумерки пространство,
и ограничит мир квартира.
Приму Страны Бесед гражданство,
здесь правят чувство, мысль, сатира.
Завяжутся при встрече темы,
и в диалогах вызревает плод.
И вот – уйдём уже не те мы,
со-чувствие – для путешествий плот.
Беседы НИ О ЧЁМ нас оторвут от быта,
и незаметно выползаем из привычки.
И жизнь у времечка для Времени отбита,
И «мудрость» открывает нам кавычки…
; ; ;
Наполнив беседой пространство,
поймём: то, что видим, быть может Иным!
Живущими задано миру убранство,
А мы Небеса превозносим-виним.
Наполнив со-чувствием время,
прозреем, что «зло» - это кто-то из наших не сделал «добро».
Уже не по силам со-жительства бремя,
в сомненье Творец: не вернуть ли Адаму ребро?
Увидеть-понять то, что Мир – это всё же Творенье.
Свободно принять Сотворённое в дар.
И, замыслы сверив, оставить боренье,
подставив вторую щеку под удар.
; ; ;
В детстве любил бананы.
В молодости освоил банальные отношения.
В зрелом возрасте принял банальные мысли…
А умер – всерьёз.
ШУТКА
Вот уже любовь – тяжёлая работа:
вытворение себя и со-творенье «Мы»,
ах, не прежний – жгучая забота…
Прошлое померкло, будущее не возьмёшь взаймы.
Вспыхнул свет… унылые жилище и одежды,
улететь и провалиться…
но забрался в душу светлячок,
приговор-ответ… и манит луч надежды –
из привычек взвиться…
песенку любви поёт сверчок…
Да, душа?! Служу у ней на побегушках,
оказалось, в Мир не вписана была,
до любви считала: жизнь – игрушка,
а теперь на всё, что кроме, - время отвела.
Время… Понимаю, что такое:
от свиданья до свиданья перерыв,
жажда встречи, ритмы непокоя,
во взрывной Вселенной взрыв…
Встреча… Сотворение… Начало…
Каждый проживает вновь и вновь…
И случилось, и кричала –
у Творца к творению любовь…
Но не выдержал любви Создатель:
взрыв Возлюбленной устроил… учудил…
Память… Созидатель… и - Предатель…
Временем-воспоминаньем наградил…
И влюблённость – искрой взрыва –
в душу каждую вложил…
Тлеем половинками разрыва –
встреча-жизнь, до встречи был, не жил…
; ; ;
Сюжет игривый старой сказки:
«Шестое чувство у поэта»,
рисует образ будущего краской,
ритм довопросного ответа.
Он Здесь и Там…
Стрелой времён пронзённый,
то слышит Голос…
Вдруг виденьем унесённый,
Сейчас и Здесь…
Нездешним приземлённый,
забитый бытом…
В будущее вознесённый.
«И что тот образ?» - «Миг ответа?!»
«Сегодня нет Тех уравнений!»
Не видят видящие им невидимого света,
не глохнут от неслышимых сомнений.
Луч просветления…
Не-здешним светом?
Иль дерзкий шёпот…
Жалящих пред-чувствий!
Для чующих…
Прогулка по приметам!
И поиск, поиск…
Неожиданных со-чувствий!
Виденье тешит милой сказкой,
не кормит, и не одевает,
гудит мечтой в умах закваской…
Соседи шепчут: «Так бывает!»
; ; ;
Явленье красоты, заря надежды –
Восходит Солнце, начинает день!
Смеётся Астроном: «Восторг невежды!
Вращается Земля… Свет созидает Тень!»
; ; ;
Ветер ночью не спал
и блуждал по дорогам людским,
утомился и тучи со снегом пригнал.
Всё укрыто, не видно дорог.
Холодок. Я немного продрог.
Тела дрожь от душевной тоски.
Сорвались, улетели мечты-лепестки.
Будет память раскрашивать сны.
Увяданье заметней с приходом весны.
По дорогам-тропинкам ручьи потекут.
А желанья мои ничего не соткут.
Прижилась-поселилась прохлада в душе.
Ветер шепчет: «Не выгнать уже».
; ; ;
Отчеканив в слово, цвет иль звуки,
верни произошедшее с тобой.
Ничья – окончен с Бытом бой,
и стих – как приз за не опущенные руки.
В нём мало мысли, да и мастерства,
прикосновением лишь вещество согрето.
Но этим я живу на грани озорства
и незаметно продлеваю в Осень Лето.
ПИСАТЕЛЮ С. Ф. СТАРОДУБУ
Я помню, как они вернулись тихо,
изведав, что такое «лагерная пыль»,
в то «Будущее Светлое», без них построенное лихо…
А ныне, вот, ненужная и злая быль.
Пришли уйти! Неувядающая новь.
Дорогой. Тропкой. Целиною.
Пространство, Время и Любовь
устанут скоро видеть Кровь…
Но здесь, у нас, не станут за ценою.
; ; ;
Просто в деревню явилось ненастье.
Неповторимо-обыденный миг.
Как беспощадно стихии всевластье,
Словно приблизился Хаоса лик.
То ли плыву, то ль иду по дороге,
В милых местах уже нету красы.
Дверь приоткрою, стою на пороге,
Время уснуло, но ходят часы.
Стали чужими намокшие вещи.
Дождь пеленою планы укрыл.
И суета в непогоду не блещет.
Зависти нету к шелесту кёрыл.
Книги на полках вдруг оживают,
Средь Собеседников Вечных – уют,
Будто в дорогу меня собирают
И негасимый Светильник дают.
Вздрогну, ненастье вдруг затяжное,
Жизнь-то подмокла, легонько дрожит.
Греет Светильник, память о зное…
Дождик по крыше стучит и бежит.
ВЕЧЕРНЯЯ
Закривилась моя дороженька
и виляет от зависти до уныния.
Вот, ко многим явился Боженька,
ещё дальше от них ныне я.
Каждый вечер прощаюсь с дорогою,
и пути подвожу итог,
надоевшую память трогаю,
да «нельзя два раза в поток».
А душа по прошлому кошкой шастает,
то мурлычет, то плачет без слёз,
светлым будущим больше не хвастает,
возраст мне золотое яичко не снёс.
И во сне я на той же дороженьке
и на той же Земле обитаю.
Не бегут, а болят уже ноженьки,
и года прибывают, но таю.
Оскорбление – жизни продление,
и расстаться готов каждый день.
Бытие подготовило тление,
и душа исчезает как тень.
; ; ;
Стих – как снег,
если не падает –
не существует.
А придёт,
отклика-таяния ждёт.
; ; ;
День незаметно упорхнул.
А в сумерки, казалось,
так легко дойти до горизонта.
Но снова наступила ночь.
Выходит, просьба всех вещей
была сильней моей молитвы.
И всё, что я хотел успеть,
осталось там, при свете днёёя.
А звёзды спящим не нужны,
и сам себе я сочиняю сказку,
и утром волю поменяю на работу,
и жизнь, ушедшую на добыванье средств,
отмечу точкой на бумаге.
А звёзды – точки чьих-то дел.
И тучи немощь укрывают нежно,
и о Неведомом со мною плачет дождь.
; ; ;
И в свой черёд приходит Осень.
Вот стал «на жизнь» потяжелей.
С души «пелёнки» уже сбросил,
а, в общем, тот же дуралей.
Почти уж понял: Жизнь – машина,
с желаньем, без – я всё же часть.
Давно так в ней, а всё – вражина,
не измениться – Смерть открыла пасть.
Вопрос: «Зачем?» Да, неприлично!
О чём болтать в плену потерь!
Иду бездумно и привычно,
и не волнует, ЧТО первично
и что скрипит «на выход» дверь…
За всё «Не так!» ответил лично.
; ; ;
Пока рассказывал
Снежиночке о лете,
её подруги замели
дорогу к дому.
; ; ;
Январь. Обычай – Новый год.
Явленье ёлки. Радость или маски?
Искрится жизнь на стыке лет,
год начинается из сказки.
Себе себя дарю отныне.
Период эгоизма пусть начнётся!
Нет без меня ни слова, ни святыни!
Уйду – не вздрогнет Мир и не качнётся.
Душа в России – как измятый котелок,
а в нём – бульон из Пола и Похмелья.
Приправа – Произвол, Разгул и Потолок,
но убежать отсюда не посмел я.
Как всё, в прошедшее отправился январь,
короче стали ночи, больше – света.
Бог создал Человека, Человек создал букварь…
Слова. Вопросы. Поиски ответа…
; ; ;
Бог вначале был Поэтом,
потом Он стал Ваятелем.
Причина, видно, в этом,
творцы Ему – приятели.
То цвет подарят, звуки,
то рифмой «изведут».
Там – Голова и Руки,
Тут – Словом всех ведут.ё
А вот явили Формы,
взглянуть – и обалдеть!
Толпе же – чувство «нормы»,
чтоб друг за другом бдеть.
Но есть ещё – Святые,
они – как зеркала:
при Жизни – Понятые,
и всяк из них – шкала.
; ; ;
Стало грустно Творцу с Воскресения:
в сотворённом, в Отце нет нужды.
И в Творение забрались потрясения,
мир – лишь повод для вечной вражды.
Первозданная рана – отцовство.
Со-присутствия вынести боль.
Вознесение – чтобы не было вдовства.
В Триединстве укрыт абсолют или ноль.
Современники, просветлённые верой,
под молитву по жизни идут.
Хоть отпущено каждому мерой,
всё же чуда немножечко ждут.
Я одно только Чудо приемлю –
это творчество, взлёт над собой.
Бог ли мне или я Ему внемлю,
«вечно бой», даже снится мне бой.
Нынче занят уходом с позиций,
и нейтральная ждёт полоса.
Урожай не велик от посева амбиций.
Слово мудрых, их жизнь, голоса.
Ну, а мудрость? – цветок просто в поле.
Пчёлки редко берут у него нектар.
В колее из обычаев тяжко воле,
жизнь – проклятье, обязанность, дар.
Всё, конечно, грубее и проще,
чем толкуют пророки с трибун.
КТО Я, ЧТО в человеческой роще?
Без ответов гоняю вопросов табун.
Между «что?» и «зачем?», в промежутке:
Удивляться, Грустить, Понимать.
А едва улыбнёшься Божественной шутке,
с тела Жизнь, как одежду, снимать.
; ; ;
В Начале, было, «снежных баб» лепили.
И после плодотворной встречи
появился «снежный человек».
А люди продолжались, ели, пили,
и «ветреную женщину» измыслил Век.
Выходит, «человека снежного» недаром ищут,
соединить занятно будет богом-не-творённые тела.
О случаях вопят, и слухи свищут,
да, «существо дождливое» объявится,
такие вот дела.
И после «бабу снежную»
с «дождливым существом» сосватать,
а «снежный человек» и «ветреная женщина»
советниками будут пусть.
Внушат им, «знойного мужчину» чтоб состряпать,
и общими усилиями гнать общественную грусть…
; ; ;
«Старая песня»? Согласен, конечно.
Осень. Дожди. Листопад-карнавал.
Парк. По аллее шагаю беспечно,
всех позабыл, кто меня волновал.
Пасмурный день, так на вечер похожий,
тени отсутствуют, листьев полёт.
Я – уходящий, а не прохожий,
дождик в следы мои капельки льёт.
Видится-вижу: там, за туманом,
что-то другое печалится-ждёт.
Грусть, ненадолго утешься обманом -
там, как и прежде, зима лишь идёт.
Длится давно уж эта прогулка.
Листья смеются, манят с собой.
В шелесте слышится нежно и гулко:
«С нами помчимся шумной гурьбой!»
Ох, и пронзительна радость немая.
Брошу печаль, как собачку, с собою водить.
Листья прощаются с нами до мая.
Помнить о них и в свой срок разбудить.
; ; ;
Приходят странные порою сны:
сосна, мимо которой ходят на кладб;ще,
зимой цветёт, не подождав весны,
в её ветвях ветрище с «того света» свищет.
В нём слышу хор ушедших земляков.
Они кричат протяжно мне со сцены:
«Развязывай шнурки у башмаков!
Тебя щипать не будут скоро цены!»
В очаровательный закат уходит день.
Ужель и без меня заметят это?
На землю не моя от солнца ляжет тень.
Пусть ждут! Продолжу поиски ответа.
; ; ;
В танец мы с тобой влетаем,
ритм мелодий, страсти звук,
из движений мир сплетаем,
душу выплеснув за круг.
Жжёт огонь прикосновений,
игры тела – блеск зарниц,
жажда риска без границ,
миг объятий, жар мгновений…
В нежных сумерках рассвета
песня грустная души…
Счёт обратный – страсти нету.
Тело в душу… Душа в тело…
Гром сомнения в тиши:
«Что в нас пело, что кипело?»
; ; ;
Недуг прихватит – бездорожье…
Нет, не отсутствие дорог –
ведёт безВерие, безБожье,
когда ко всем явился Бог.
Бурлит распутица-свобода,
и выбрать – душу заклеймить!
Ах, боль до встречи - от развода,
нельзя душе гнездо земное вить.
Науки, здравый смысл, и Веры,
взгляд на себя, о будущем рассказ…
Треплюсь, пока не принимают меры,
пока «земное» «небу» не указ.
Влекут привязанность, прикосновенье,
игривый разума порыв…
Мгновенье, «чудное мгновенье» -
душа вспорхнёт, пелёнки здешние разрыв.
; ; ;
Из бездны сна явилось море слов…
Снимается кино, сюжет библейский…
И по волнам иду – твердейшей из основ…
Шаг строевой, из юности армейской…
Волна-слова, слова-волна,
и старых смыслов чайки кружатся над ними,
и сводница-душа растерянно-вольна…
И утро это волшебство отнимет.
И гладь зеркальная передо мной,
и тишина, и смысл во мне остался только,
не оглянусь - там прошлое идёт волной.
И смысла нового туман продлится сколько?..
Привычных и не очень слов ветра
в моей душе с «моими» смыслами играются в пятнашки.
Проклятый и влекущий быт командует с утра,
душа дрожит – пугливо-любопытная монашка –
и страстно молится, и диалога ждёт,
«…пути Господни не исповедимы…».
И пуще горя одиночество земное жжёт…
И в миг со-чувствия душа и Мир – едины.
; ; ;
Видение? Художник-снегопад?
Явленье Красоты? Или прозрел смотрящий?
И солнце в радуге сияет с высоты,
и Мир, без языка, со мною говорящий.
Да, это выше волшебства!
Вдруг вижу: зимний лес таинственно-прекрасен.
Ещё чуть-чуть, и упаду в объятья божества!
Мгновенье, ветер, раз-творение чудес…
И мой порыв к Необъяснимому напрасен.
; ; ;
Вот и одуванчики!
Ох, и одуванчики!
Я – среди цвето в.
Стою стеблем немощным,
листьев нет, бутончиков.
Сам и за компанию
расцвести готов.
Время одуванчиков!
Свадьбы одуванчиков!
Жёлтым по зелёному –
это буйство сил.
Нынче одинокому,
а вчера влюблённому,
мне пушинки-радости
ветер приносил.
Вечность одуванчиков!
Царство одуванчиков
мне давно уж видится,
но всегда как вновь.
Жить враз дальше хочется,
искупаться в радости.
Солнце, нежный сватушка,
Ветер, добрый сеятель,
Им поют Любовь!
; ; ;
И в воскресенье каждое, волнуясь,
забавно жду за часом час:
вот, что-то важное случится,
судьбы услышу шёпот-глас.
Нет стука в дверь, звонок уснувший,
и телефон, как мебель, молчалив,
и, наваждение смахнувши,
на кухне сел, чай заварив.
И в одиночестве – смиренье,
у книжных полок загрущу,
в колючем прошлом провиденья
внезапно знаки отыщу.
И связь поступков и событий,
разбив бессмыслицы стекло,
блеснёт осколками открытий…
И – воскресенье истекло.
В заботах вечер наступает,
от беспокойства нет следа,
и ночь в свои права вступает,
и сон… И будней череда.
; ; ;
Осень. Обычная осень гуляет…
Нынче она прилетела за мной.
Жизнь ещё многое мне позволяет…
Чуть! И открою смысл жизни земной.
И улыбаюсь, не прячусь от осени,
кружатся листья, радость, печаль.
Бабьего лета привет – паутиночка проседи,
вот и пришёл я за ней невзначай.
Верю - не верю, волнение с лепетом,
он же со мною – влюблённости свет…
Видно, душа и живёт этим трепетом,
вечный вопрос, и – мгновенье-ответ.
Светлое чудо: весна вместе с осенью
дружат, играя, радость-печаль.
Зеркало врёт! Не согласен я с проседью,
Иней коснулся меня невзначай.
Моды и танцы. Сколько их помнится,
прожитых лет озорной карнавал!
Что-то душа к одиночеству клонится.
Праздник весёлый ужель миновал?
Память усталая шепчется с осенью,
возраста грусть, и соблазнов печать.
В зеркале вид замечательный с проседью…
Вот и зима. Улыбнись и встречай!
; ; ;
Ушёл родной двадцатый век.
Не знать и забывать – какая прелесть!
Нечеловека порождает Человек,
язык, переходящий в шелест.
Земля. Природа. Тьма людей.
Людская суета сменяется машинной.
Развратный Гуманизм и целомудренный злодей.
Засилье публики чиновничье-мышиной.
Культура. Святость. Шествие в закат…
И наступает время брачной ночи,
и путь – с ошибкой, с болью, наугад…
И Свет увидят снова чьи-то очи.
; ; ;
Зимы подарок – ожидание чудес.
Наряд деревьев снежно-пышный.
И сказки приютил уснувший лес,
и Дедушку Мороза с нами ждёт Всевышний.
И в суету бегущих дней
явилась к нам Принцесса Елка.
И в свете музыки, улыбок и огней
соединяют с годом год её иголки.
; ; ;
Вот, сломали жизни ёлкам.
Ночь – и выбросили прочь.
Мишуру – на год по полкам,
и, как прежде, жизнь толочь…
; ; ;
Мальчиком добегаю до старости,
жизнь надо мною смеётся со мной,
и пожелание «лет до ста расти»
шуткой звенит озорной.
Не завести уже новых привычек,
выходишь на дело, а прыти-то нет,
«имя» и «тело» принять не могу без кавычек,
мало в них радости, но не печалится Свет.
Видно, не дорос… и дорога прямая,
только бежать по ней грустно и лень,
мутная краска в пейзаже цветущего мая…
Память ворчит… удлиняется возраста тень.
В этой тени кувыркаются мысли,
в нынешнем ритме до финиша счёт,
только вчера на порог понимания вышли…
Жизнь улыбается… и по-другому течёт.
; ; ;
Весна, весна! Распахнута душа, одежды,
и мир цветущий в радости плывёт,
и вера, и любовь, лелеют все надежды,
живое в упоении Творцу хвалу поёт.
Ах, лето! Дерзкою мечтою всё сияет,
и от соблазнов то жара, то холодок,
Лукавый нашими желаньями икает,
и мил Творцу идущий каяться ходок.
Пылает осень, и молитвы небо продырявили,
ненастье затяжное остужает пыл,
и люди снова с Богом дружбу справили,
и каждый про свою ответственность забыл.
Зимою вымерзли напрасные молитвы,
нам удалось устроить быт, ласкающий уют,
и приобщённые, забыв соблазнов битвы,
вновь для поступков сладостных сердца куют.
Так жизнь по кругу временем гонима
и о себе слагает песни и печали стон,
и лишь вопросами «зачем?» и «почему?» ранима,
и в светлой мудрости упрятан грусти звон…
ЛОГОРИТМЫ
<<>>
Чувство принципа…
И несостоятельность…
Трепет Существа…
Трепет Существа…
Поиск утешения…
И страх поступка…
И страх поступка…
«Кто-то, но Не-Я может…»
И замкнулся круг…
И замкнулся круг…
Разомкнуть в объятие…
Свет Душой согреть…
Свет Душой согреть…
И расцвести без страха…
Чувство Принципа…
<<>>
Невольник воли,
Оболочка слов живая.
Вечности игра.
Вечная игра…
Душа упала в вечность…
Волна в море слов…
Море слов… Волна…
Душа – берег вечности…
Творящий прибой…
Прибой творящий…
Объятие стихии…
Звук, несущий мысль.
Мысль – не-сущий звук…
Прибойные чудеса…
Звук – миг единства…
Миг единства… Звук…
Звучащий образ моря…
Ритм удивления…
Удивление… Ритм…
И – восстание души…
Музыка-память…
Память музыки…
Живущий лик прошлого…
Чувство времени…
Время – ритм чувства…
Слово – цветок времени…
Дары при-боя…
Прибой – звукодар…
Живая оболочка слов…
Игры вечности…
<<>>
Зажигающий…
Возгорание свечи…
А что есть огонь?
Миг объятия…
Огонь – единство двух «Не»…
Свет свидания…
Где огонь «До» огня?
Созревание тьмы, и…
Зажигание…
И горит свеча…
Свет – праздник горения…
Сгорая, зажечь…
Освещение…
Видение видящих?
И только для них?!
Заблуждение…
Знать жизнь как видение…
Светлое чувство…
Тьма до света – быль…
Свет до тьмы – замысел…
Светопереход…
Светопобеги…
Рождение – путь в свете…
Смерть – полёт во тьму…
Вечность – безликость…
Свет – ликотворение…
Тьма – послеобраз…
Выгорание…
Возврат излученного…
Прогулки мысли.
<<>>
Не-выносимость…
Опять сосуд смысла пуст!
Сизиф ждёт меня?
Наплыв без-мыслий…
Без-Обличие света…
Со-стояния…
Одиночества…
Маятник дней и ночей…
Я-качения…
Тени времени…
«Свет-сейчас» будит «тот» свет…
Пульс со-светия…
Восстания чувств…
Впечатления и сны…
Вы-ход видений…
У-виденное…
«То» и «сейчас» играют…
Воз-вращения…
Поле сравнений…
Цветы-ощущения…
Личинки-мысли…
Куколки-тайны…
Загадка – вы-водок слов…
Я-язык – Язык…
Вихрь я-языка…
Чувство – парус образа…
Мгновение-мысль…
Неотвратимость…
Со-суд смысла опять полн?!
Сизиф ждёт меня?!
<<>>
Сон и сновидения…
Восстание в реальность…
Дневник видений…
Что То, что не спит?
Видение без вида?
Память об яви?
Путешествия…
Дневное видение…
Дорисовки снов…
Произвол ритмов…
Сон и Явь – одно в другое…
Символы: День… Ночь…
День – дорога в сон…
Ночь – всходы прожитого…
Что же смотрит сон?
Играющее…
Живая недотворённость…
Дотворения?..
Сны возвращений…
«Я» не расцвело в поступок…
Жар ушедшего…
Сон – собиратель…
«Я» видящее «чуть-не-Я»…
Не спящий образ…
Смысл над смыслами…
Домыслы прошлого… И…
Знак будущего?..
Толкования…
Рассказ о случайности…
Сон – жизнь в жизни… И…
<<>>
Три влюблённости…
Весна… Осень… Зима… Но
Лето – страсть Солнца…
Осень… Роман-грусть…
Весна… Любовь-водопад…
Зима… Жар дружбы…
Снег… Тайны следов…
Нежное покрывало…
Влюблённый холод…
Оттепель зимой…
Мимолётная любовь…
Узы сезона…
Апрель… Снегопад…
Зима ревнует Солнце…
Весна милее…
Капель… Ритм весны…
Сосулька… Твёрдость страсти…
Песня дождинок…
Иней… Измена…
К чему теперь тёплый свет…
Объятие слёз…
Туман… Волшебник…
Очарование грёз…
Ах, соблазнитель!
Дождь… Капли неба…
Взросление радости…
Примирения…
Вода… Зов Жизни…
Игра превращений…
Смысл… Искушения…
<<>>
Сотворённый Пол…
Полособирания…
Социальный Пол…
Мальчик… Девочка…
Обрастание Полом…
И чем-то между…
Мир живой и не-…
Полоскрещение…
Пол как свет внутри…
Освещения…
Полопритяжения…
Цветения для…
Хаос от встречи…
Первый взгляд как молния…
Гром-после-образ…
Взлёт признания…
Гроза… Холод пустоты…
И как бы два «Я»…
Волнующий бег…
И пусто, где нет грома…
Влекущая дрожь…
Вос-Пол-нения…
Половоплощения…
Длиться Из Через…
Пепел прошлого…
Огонь настоящего…
Воркующий Пол…
Светящийся ум…
Звенящая песнь плоти…
Горящая жизнь.
<<>>
Жизнь уходит в Смерть…
Улитка не-бытия…
И без-светный свет.
Покинутое…
То, что названо «Хаос».
Обратный виток.
Пространство-близнец…
Раз-творимость формы…
Вы-творённое…
Точка-абсолют…
Биение грусти… Пульс…
Игра Единства…
Пред-форменное…
Разгульный холод Ни-Что…
Заря полюсов…
Нектар-вещество…
Волшебная сказка Жизнь…
Со-Единённость…
«Что-то» случилось…
Ни-Что, сжатое Жизнью, -
Цветок Пустоты.
Вызовы жизни…
Вечные мгновения…
Сущее как Мысль.
Бабочки-мысли…
И каждый век – лишь Поле…
Личинка-время…
Радуга эпох…
Повтор повторимого…
Личность-молния.
<<>>
Итак: человек,
Узнавая, что Он – Есть,
Не знает – Что есть…
Человечество…
Живое поле в полях…
Вид истории.
Вид в Истории…
Хранимое прошлое,
Всё что было – здесь.
Будущее из
Развития опыта?
Мир – как лестница?
Восхождение
Нисходящих… Путь игры?
Родо-слов-ная.
И один, и нет…
Длиться, соединяясь,
Быть, выделяясь…
Сознание и
Пространство вселенных форм…
Жизнь на планете.
Старость – сказка о
Параллельном в жизни…
Забава вида.
Пейзаж… Пустыня…
Ушедшее бытие…
Оставление…
Упрощение…
Разобразование…
Ждущее Формы…
<<>>
Религия – миф
Миропонимания…
Ум в кольце веры.
Философия –
Способ объяснить себе
Себя через мир…
Одиночество –
Вид невесомости и
Начало пути к…
Личность – путь к себе…
Не случилось дороги…
Задом наперёд.
Дорога – нечто,
Соединяющее
Путника и путь.
Путь – объятие
Дороги и путника…
Личность и след…
Жизнь – звено в цепи…
Человек – не-Что в Что…
Игрок для Игры…
Работа – часть Я,
Уходящая в не-Я…
Средство… Цель… Боль…
Стихи – ритмы Я…
Личное в языке… Тень,
Ставшая светом…
Искусство – Среда…
Символы сознания…
Спящие мысли…
<<>>
Одиночество…
Что «То», что это даёт?
«Я» и образы…
Общение, но…
Где прячется «То», что «ах!»…
«Я» мало «Я», да…
Множество «Я», так…
Теория вещества…
Что держит вместе?
Атом… Пустота…
Отклонение… Любовь…
«Я»… «Мы»… «Я»… «Мы»… Ух…
«Я» на лестнице…?
Если вверх, то нужно звено…
Мир не достроен…?!
«Мир чувств» вне Мира?
«Я сейчас» - не «Я прежде»?
Миг между «два Я»…?!
Вот прозрение…?!
«Я» сквозь «Мы». Но что не так?
Всё что «Я» - вдруг нет?!
Один-оче-ство…
Другое видение…
Что «То», что видит?
Вне «Я» - всё так же…
Нет «Я», но «Я» - лишь как «Я»…
О-прелел-ённость…
В «Я» вместился Мир…?!
Осталось тело… Как с ним…?
Один в Единстве…
РЕКВИЕМ В СТИЛЕ «ХОККУ»
«Суета»…
«Суета сует»…
А есть ли Другое?
Слушая музыку, вздрогну,
Вспомнив о…
Другом со-стоянии…
Музыка в Мире…
Вечная Душа во мне…
Улететь прилетают…
Забыты игры…
Дети выросли уже…
Неужто это…
«…и закончится смертью», -
Отец говорил…
Видел… Знаю… Но…
«И это пройдёт…» -
Давно пророк открыл…
Вот – Откровение?
Время – напиток,
Приготовленный для
Живого – Смертью…
Вечность – это
Ожидание Жизни
После жизни…
Смертный
Бессмертье
Смерти даёт…
Пока Душа Здесь –
Плен Одиночества…
«Там» - грусть Целого…
<<>>
Дорога людей.
Букет следов манящий…
И куда, куда?
Язык – Свобода.
Что в нём – Необходимость?
Слово и Воля.
Да, мы все вольны.
В Творенье нет Свободы.
Только Путь и След.
Говорю и молчу.
Полёт слова в тишине…
Облако-Зависть.
Узнать друг друга,
Но в зеркале разлуки…
Вечность не вернуть.
<<>>
Остаток жизни
В ладонях бьётся робко…
Себя ворую.
Себя ворую
Нечаянно-привычно…
Давно и снова.
Давно и снова
Уходит возможное…
Остаётся Что?
Что остаётся?
Прошлое-Будущее…
Становление.
Становление:
Чувства-страсти и мысли…
Жизнь и остатки.
; ; ;
И «снова» миг со-мнений-мнений,
и предыдущий в памяти цветёт,
и восприятие в потоке представлений,
и миг прозрений в понимание ведёт.
И понимание волною света
три лика времени соединит,
и ритм Творения в мелодии ответа
невыразимым образом «сейчас-творения» звенит.
И «вновь» видение являет слово,
и в слове – Мир, твореньем-растворением живёт,
и пониманье понимания себя готово… Сомнение…
Миг следующий – Другого понимать зовёт…
И Мир другой – в Другом живущий –
влетит в Единый образом другим,
и миг со-чувствия, нас в диалог зовущий…
Объятие сомнений… Мир с Другим стал дорогим.
Единство длится… Разведение объятий…
И – мнение единое, сомнением представ,
вернётся светом новых восприятий,
влечением к другому страстным став.
Из страсти в страсть, от страсти к страсти,
мгновений ожерелье радугой горит,
соединенья миг – и нет в Творенье выше власти:
душа – прикосновеньем тел – с душою говорит.
И до меня Мир назван и опознан,
порядком и свободою пронзит,
но каждою душою вновь воссоздан…
В Творении без со-творения немного скукою сквозит.
; ; ;
Других, я знаю, современников не будет,
и жизнь – чего-то светлого, возможно, тень –
Земля ещё не скоро позабудет,
творя под Солнцем новый день.
О, современники – друг другу ноты, инструменты,
экраны, зеркала, разящие мечи,
моменты смерти, истины моменты,
и – навсегда взаимообручи.
Вы – тёрка, что с меня сдирает кожу,
сюжет и тема, вдохновение на писк.
Мы вместе времени дадим лицо иль рожу,
одновременно это будет к нам же иск.
От вас в прошедшем я ищу ответа,
от вас и в будущее мысленный прыжок.
Вам каждый день произношу слова привета,
от вас в душе не заживающий ожог.
Но так ноктюрн написан во Вселенной -
меня Земля, как исполнителя приняв,
порадовала оболочкой тленной,
и «стану ею», родственную душу не обняв.
Умножив радости на горечи проклятий,
имеем то, что представляем мы собой.
А смена поколений – ритуал изъятий,
живём и чуточку надеемся на сбой.
Разматываем жизнь – клубок желаний,
дуэль со временем и смерти торжество,
клянём неравенство земных посланий…
Вы – ад мой, Современники, и редко божество.
; ; ;
Я буду всегда деревенским,
в одежде, в мыслях, в муках.
Патриотизм, умри в манящих звуках,
хочу быть обывателем вселенским.
Здесь чья-то родина – любое место!
Уже и небо начали делить.
Но для Творения одно как будто было «тесто»,
Творца об избранности ни к чему молить.
И тьма веков – лишь душ потёмки!
На небе нет ночей и туч.
Взаимопонимание соединяет нитью тонкой,
но выбор каждого – тяжёл и жгуч.
И на себя взглянуть Другого взглядом,
и на Планету посмотреть со стороны.
На ней нам вместе быть… и после – рядом.
Всё только раз, мы все равны.
Земляне мы и обитатели Вселенной.
Вселенная – поскольку мы живые есть!
Из Человечьей оболочки тленной
родятся - Слово, Мысль и Весть.
И хоть останусь деревенским,
не заземляясь если, я – космический.
И в бытии земном живу вселенским,
но это кажется чуть-чуть комическим.
; ; ;
На дороги мои возвратился вновь снег.
Холод. Длинная ночь. Диктатура одежды.
Пустота-тишина. Надвигается сон.
Грусть – любимый цветок у надежды.
Но я помню ещё, что устанет зима,
и над грустью моей засмеётся капель.
Жизнь сама встрепенётся от сна.
Снова солнце качает мечты колыбель.
На земле и в душе хулиганит весна.
На дороги мои приземляется дождь.
Много света и звуков, и буйствует цвет.
И желаний, и чувств маета.
И боюсь, и волнуюсь – дороги сквозь
лето ведут. Я хочу быть открыт,
как цветок, и, как ветер, прохладу дарить.
И пытаюсь спросить облака,
их ответная песня – без слов.
Но вдруг бабочки увлекли,
нашептали мне тайн, а один мотылёк
пел частушки про Смысл, и смеялся,
и в небо манил. Я поверил всему.
Незаметно уснул. Тут случилась гроза.
Ливень славно меня приласкал
и забрал к себе в плен.
В школе молний пытался постичь
беспощадный язык эпиграмм.
Снова тихое утро и нежный рассвет
убаюкали резвость стихий.
И однажды в пространстве зелёном
появились посланцы страны золотой.
Как завидовал я этой страсти Природы –
Из роскошных одежд обнаженье навстречу зиме…
На дороги мои возвратился вновь снег.
; ; ;
Расстреляет нас время мгновеньями,
и грядущее отпоёт пустотой,
и дозреет творенье прозреньями,
тайна вечности удивит простотой.
И душа в Мир явилася в маске,
от сожительства с телом – капризы и боль:
напыляют на вечную возраста краски,
маскарад – в до-Творенье завидная роль.
Но загадки и тайны Творения – встречи,
рас-творение масок по воле души,
мудрость Замысла вытворяется в речи,
души-бабочки собирают Единство Души.
Ах, Единство – слияние жгучее –
праздник тела, души и Творца торжество,
и свет Замысла – притяженье-желанье могучее…
Мысль и слово творят Божество.
Образ сказки живой и влекущий,
блики света, искренье души,
воплощение Слова и речи цветущей…
Одиночество мысли, журчащей в тиши.
Ах, душа! Наважденье… Видение…
В море хаоса тихий залив…
Вспышки прошлого, чувства горение…
Гром сомнений навязчиво-говорлив…
Дотворилось Творение до предела,
свет стал тьмой, и рассеялась тьма в новый свет…
И вселенная в мысль, словно в дом, залетела…
И творенье мгновений – мгновенье-ответ…
МГНОВЕНИЯ
1.
Миг торжества,
укутанный вуалью карнавала,
Удача, твоя поступь тяжела.
Душа в тебе опасность узнавала
и ожиданием болела и жила.
2.
Миг радости
со временем не дружит,
ему лишь молния сестра,
а суета над ним, как коршун, кружит,
но, разделённый, он теплей костра.
3.
Миг улыбки –
рассвет и цветок,
соблазняющий бабочку-прелесть,
ожидание взгляда любимейших глаз,
поиск смысла, и мачеха-совесть,
и прозрения боль, и сомнения глас…
4.
Миг Любви –
это просто другое зрение,
это в нас просыпается свет.
И вот это простое горение
возрождает Живое и Свет.
5.
Миг счастья –
Призрак, Друг души.
Его творят
Улыбка-ручеёк и речка-Радость,
Удача-ветерок и дождик-Грусть,
Со-чувствие-тепло и Мыслеозарение,
Он – времени и вечности Со-единение.
6.
Миг мысли –
чудо просветления,
песнь Хаоса,
влюблённого в Гармонию-мечту.
Нездешний Он,
Средь здешнего томления,
Как голос-смех Творца:
«Лишь этот миг зачту!»
7.
Выходит, Вечность
пред Мгновением – ничтожна.
Творящий Миг –
и созидатель, и палач.
Вселенная и Мысль – Одно, возможно.
Вот миг, и…
В Прошлом все равны:
Любовь, Улыбка, Плач…
8.
Миг озарения творящий –
и музыки, и слов слияние.
Вот человеческого разума сияние!
И даже Вечность ждёт,
ЧТО скажет Говорящий.
РАССКАЗЫ
ДОЖДЬ И РАЗГОВОР
Дождь собрался быстро. Игривые облака, создававшие пятнышки спасительной охлаждающей тени, объединились, отпраздновали свою общность молнией и громом и разрешились буйным ливнем. Всё живое мигом спряталось. Дождь, покорная природа, и городская архитектура. Мощь падающей воды порождала ответный гул принимающей поверхности. Это был летний визит вежливости: воздушный океан принимал в гости водяного собрата.
За стеклянной витриной большого универмага собрались те, кто оказался вблизи, - не покупатели, скорее беглецы, вынужденные посетители. Непомеченные дождём пожилая женщина и девочка о чём-то оживлённо разговаривали. Приближённый к ним вновь прибывающими, я стал ещё и вынужденным слушателем. Разговор показался мне занятным.
- Бабуля, а, бабуля?
- Что, внученька?
- А наговори-ка мне, что такое «чудо»?
- «Чудо», говоришь? Ну, это просто: тут тебе бабушка надвое скажет. Само слово «чудо» - старое слово.
- Как это слово может быть старым? Ты, бабуля, всё по себе равняешь!
- А вот так, внученька, не только бабушки и дедушки бывают старыми, но и слова тоже, как и все остальные человеческие поделки, старятся и забываются, или перерождаются.
- Ну, ладно, бабуль, говори, я уж соглашусь, всё равно дождик нас зажал.
- Ну, спасибо, уважила!.. Так вот, раньше слово «чудо» состояло из двух слов: «Чу» и «До». И обозначали они случай, когда можно было что-то делать или двигаться до определённой черты или времени, а там, за чертой, было или начиналось неизвестное, необычное, необъяснимое. Вот слова-то эти и предупреждали: «Чу», только «До»! Дальше же начиналось то, что за «Чу» и «До». Но почему-то всё необычное стали называть «чудо». Ну да ладно – обычай говорения. Но всегда ведь найдутся человеки, те, которые всё равно переступят черту, иначе для них жизнь не жизнь. Вот и стали таких «переступающих» называть «чудаками». И были они после этого жителями двух миров, то есть не только от мира сего.
- Опять ты, бабуля, «верными» словами шпаришь!
- Ишь ты, «яблочко атеистическое», вся в мать, никакой веры!
- Знаешь, бабуля, а дядя Коля с тётей Галей моего папу чудаком зовут. Он, что, тоже куда «заступил»?
- А ты бы поменьше слушала дядю с тётей, а то они своими жвачками-шоколадками быстро из тебя куклу сделают. У них всё, что дальше кухни и шифоньера, и есть чудо. А впрочем, интересно послушать, что ты из их объяснений поняла про папу.
- Да они говорят, что он про дом-карман после всего вспоминает.
- А-а-а, знакомая песня. Да-а-а, для них он точно чудак, потому как живёт в недоступном им мире. Так что, внученька, наши рассуждения и тут правильные.
- Ой, бабуленька, а дождичек-то вот-вот кончится. Пойдём скорей, а то так хочется под зонтиком по лужам пошлёпать!
И собеседницы стали пробираться к выходу. А я ещё постоял, улыбнулся с лёгкой завистью: со мной в детстве так не беседовали; и мне уже не хотелось «пошлёпать по лужам…»
Но, главное, я вдруг неожиданно понял из чужого диалога, что своим детям не сделался Собеседником, пожалуй, больше не стал Отцом, чем стал им, а поднялся только до родителя…
От дождя укрылся один человек, переждал, вышел сухим, но другим… Чу! До!
БЕСЕДКА, или … ЛЕТ СПУСТЯ
(Рассказ-зарисовка)
Весна нынче, отца её так, то ли по своей женской природе, то ли запас «хороших вёсен» иссяк, явилась капризная. Выглянет солнце, «нахулиганит» и опять зиме уступку сделает. Дороги в деревне – ну, чисто катушка, народ пора фигурному хождению обучать. Погода некоторых сердить стала, старики помнили ещё ранешние времена, когда весна так весна - солнце жарит; а тут не погода, а бутерброд из времён года получается. Может, и жизнь оттого расхлябанная идёт, а может, наоборот. Только уж если деревню многим не удалось поменять на другую, то на погоду и замахиваться не стоит, терпеть да помнить только и остаётся…
К концу апреля на «стариковский пятачок», так называлось место между сельским Советом и магазином, начали сползаться те, кто худо-бедно проводил ещё одну зиму. То ли это была «хорошая точка», то ли строители в своё время быстро смотались и не увезли свою курилку, но сюда сходились все свободные и убегающие, печальные и буйные, ищущие утешения и желающие позадираться.
Да, погода нынче, ну, ни к чёрту!..
Первая же сходка была встречена местной администрацией не очень ладно. Следы, оставшиеся после беседы, не понравились новой техничке, Маргарите Васильевне, - так величал её председатель. «Учителка недоделанная» - по деревенскому прозвищу ввиду жизненных обстоятельств – оставила народное образование и жила теперь при сельсовете, исполняя множество обязанностей. В круг её интересов входила и прилегающая территория, которую она приводила в порядок. «Метёлка» заявила председателю, что не намерена убирать за «песочным» населением плевки, окурки и пробки – «много чести».
Сергей Петрович, председатель, при должности был третий год. Человек порядочный, исполнительный, к чужим бедам не чёрствый, он уже томился службой, так как весь его джентльменский набор работал против него. Мечтали они с женой о светлом доме, большом семействе, крепком хозяйстве, а выходило, что он возвращался домой только перекусить да поспать. Супруга, человек с душой и понятием, терпеливо ждала окончания срока и ни дня больше не желала превращать свой дом в «дом терпения».
Упругие отношения в семье, надвигавшиеся майские праздники да ультиматум технички привели председателя в щекотливое состояние. И вот в обеденный перерыв решил он посетить «совет старейшин», а заодно и предложить провести субботник по благоустройству парламентской территории.
А в это же время мужики решали вопрос: как бы так похитрее подъехать к Петровичу, чтобы наверняка вышибить материал на облагораживание присутственного места. Идея оформлялась туго, мнения расшаперились. Тут-то Сергей Петрович и подошёл незамеченным. «Старьё» завелось: председателю намекнули, что «от горшка два вершка, а туда же, учить да командовать!» Отношения обострились, полоса отчуждения заметно расширилась.
Да, погода нынче кого хочешь достанет…
Листки календаря весной слетают, как листья – с деревьев. Наступили майские праздники. Забот у власти по праздникам поубавилось – кое-где вывесили флаги, подбелили потёртые места да в магазин завезли «конвертируемой валюты». День «мира и труда» позволял прохладное отношение, но следующий за ним – «самый светлый» - требовал усилий. Тут была, правда, обратнопропорциональная связь – чем меньше участников, тем больше становилось благ. Нынче на всю деревню был уже один «настоящий» - немцем обиженный ветеран. Остальные были «формалистами»: кто по дороге на войну до войны-то и не доехали, другие при тыле время коротали. Мира не было и среди этих – поигравших в «жестокие игры века», а была какая-то скрытая гонка за привилегиями.
Этот «обиженный германцем» ветеран жизнь прожил буйную. Семейство они с женой выстроили сварливое, и закрепилась в нём только одна традиция – пристрастие к возлиянию. Пили все, пили всё и пили ещё маленько то, что пить совсем было нельзя. Сыновья готовы были всю жизнь просидеть за столом. Дочь, как щепка, отлетела и теперь, приезжая в родную деревню за ягодами, домой не заходила.
После выхода на пенсию, а особенно после того как она стала побольше обычной, «зелёный змий» превратился в удава. Бывший воин уже неделями не выходил из дома. Кровать его стояла на кухне, и, проснувшись, он почти всегда угадывал к чьему-то застолью. «Плеснут в хайло», и он опять спит. Беспокойства от него стало мало: сыновья быстро «приучили» его к тому, что такая пенсия – дело общее.
Погода последнее время – чистый конфуз!..
«Какой ни есть, а всё равно это наш ветеран, - говорил председателю военком. – Государство наше насчёт образа их жизни постановлений не выпускало, так что нам с вами, людям служивым, подход надо иметь ко всем вежливый. Да и, к слову, земляки на вас жаловались, что избирательно к людям относитесь…»
Вот и решил Петрович в День Победы двух «зайцев» хлопнуть: поздравить да и вручить заодно государственное поощрение. Сказано - сделано. Мероприятие удалось: дежурные речи и вознаграждение принесли хрупкий мир. Но длился он несколько суток. Последний истинный ветеран так и отошёл на светлой ноте туда, где были уже все его друзья…
Сергей Петрович возвращался из «района», куда уехал утром. Вышел из машины возле магазина и услышал громкие крики, которые, как оказалось, адресовались ему. Известный забулдыга и охальник, член деревенской похоронной команды, по прозвищу Жаба, кричал: «Ну, ты, Петрович, и снайпер! Костю немец не ухайдакал, последняя власть не уморила, а ты вмиг его прихлопнул! Ну, кто же таким людям зараз столько денег даёт? Это ж им верная погибель!»
Председатель растерялся. Молчал. Потом вспомнил армейского политрука, который учил, что «если люди печаль принимают с юмором, то победить их трудно». Вот так и начали ремонтировать беседку для стариков.
Нет, погода окончательно испортилась…
СЛУЧАЙ
(Фантасмагория в лицах)
Автовокзал. Местное время 17.30. Посадочная площадка заполнена желающими уехать из Северского до Косого Брода и Мраморского.
Пассажир №1. Вечно этот автобус приходит, когда уже надо отправляться. Не посадка, а штурм. Наверное, кому-то нравится смотреть на взаимотолкательную ситуацию.
Пассажир №2. Нет, товарищи, это проявление административного садизма, который является отвлекающим манёвром.
Пассажир №3. Это кого же он привлекает?
Пассажир №2. Не привлекает, а отвлекает. Вот садимся мы с вами в диких условиях и забываем обо всём, а получается, что два раза отдаём деньги, а нас за наши же деньги превращают в скотину.
Пока шёл диалог, автобус стоял на площадке. Кондуктор и шофёр ушли в диспетчерскую.
Автобус (теоретически, уже минуту как он уехал). Ох, жизнь. Каждый рейс – это шум, неисправности, скандалы. Когда-нибудь я развалюсь от этой тряски. Но толпа, зовущая меня «скотовозом», лучшего не заслуживает.
Пассажир №1. Притащилась, колымага! Мартен по нему скучает, а он за людьми прибыл. Нам надо доплачивать за то, что как испытатели работаем.
Автобус. Собрались, ожидальщики драные! Минут двадцать ещё помурыжить, так поласковее будете, ломатели-писатели-наполнители. Всё нутро мне истоптали, исцарапали!
Пассажир №4. Ну, вот! Металлолома с дверями мы не видели!.
Автобус. Торопыги суетливые! Ехать стоя не хочется, вот и поиграйте в игру «Выживает сильнейший», подавите друг друга. Позлобствуйте.
Шофёр и кондуктор возвращаются. У автобуса открываются двери. Идёт бурная посадка. Кроме пассажирской конкуренции здесь ещё и междусельская. Всё происходит по обычаям необъявленной войны. Жители Косого Брода имеют прозвище «жабы». Проживающие в селе Мраморском обзываются «гроботёсами». Один из кособродских купил в городе поросёнка. Живой товар намучился в мешке и уснул. Во время посадки его давнули, он заверещал, а потом обменял вещества с окружающей средой. В салоне стало ароматно. Самые шустрые заняли сидячие места и теперь весело посмеиваются. Среди них известный двум сёлам забулдыга и крикун Вася Маслов. Среднего роста, жилистый, вёрткий, безудержный болтун, он из любого пустяка устраивал хохму или скандал. Голос у него громкий, речь своеобразная, нормальные слова служат для связки матерных.
Вася Маслов. Сколько живу, ни разу не слышал, чтобы «жабы» хрюкали.
Пассажир №1. Заткнись, мраморская собака!
Вася Маслов. Смотри-ка! «Жаба» за день в городе говорить научилась!
Через заднюю дверь входит женщина с собакой на поводке. На входе в салон сделана разделительная дуга. В бурном потоке они оказались по разным сторонам и застряли. Пассажиры давят, женщина и собака завыли.
Вася Маслов. Дуэт бабы с сукой!
Через переднюю дверь входит кондуктор.
Вася Маслов. Ты с мраморских берёшь за проезд как с людей, а сколько берёшь со скотов?
Кондуктор. Замолчите! У меня уже от таких как вы, трескунов, голова гудит.
Посадка закончилась, двери закрылись, и автобус отправился.
Дорога. Что, каталка шестиколёсная, опять живого мяса натромбовал! Ох, и надоели вы мне, перегрузчики! Вся «спина» от вас изрытая.
Автобус. Привет, подколёсная! Дадим этим двуногим, потрясём несунов! Пусть порычат, ездуны сумчатые!
Дорога. Дать-то мы дадим, но и себе жизнь ломаем. При нынешних устроителях все становятся полуимпотентами. Что, собратьев твоих импортных не собираются на меня напускать? Они, пока новые, не так из ровности выбивают.
Автобус. Да не похоже, спутница ты моя однорядная, скоро ж хлебнёшь, пожалуй, кованых копыт, а колдобины кое-чем круглым и заполнишь.
Дорога. Да, ничего хорошего нам не светит.
Автобус доезжает до указателя «с. Косой Б…». Последние три буквы замазаны.
Вася Маслов. Неправильная надпись. Надо написать «Косая Жаба».
Пассажир №1. Тебя не спросили, шланг навозный!
Кондуктор. Если вы не замолчите, я остановлю автобус.
Вася Маслов. Всё-всё! Полная сумка денег, а такая злая. Молчу.
После четырёх остановок пассажиров поубавилось, и в автобусе стало свободнее. Возле крикуна освободилось место. Он демонстративно вытер его своей фуражкой, «после жаб», и пригласил сесть знакомую. На задней площадке - группа лиц, прошедших исправление принудительным трудом. Несмотря на то, что пассажиров много, между ними и остальными – зазор. Компания изрядно пьяна. Добивают «злодейку», пьют по кругу бутылку вина. Один из них, по кличке «Али-боб», кричит знакомому, стоящему на передней площадке, есть ли у него конфеты. Тот отвечает утвердительно. Али-боб «прёт» сквозь людей за закуской. С этой публикой никто не связывается, потому как скотское мгновенно переходит в звериное, что очень опасно. После нескольких глотков вина другой член группы, по прозвищу «Штопор», получивший новое «имя» во времена «болгарского запоя», приходит в стелющееся состояние.
Вожак. Али-боб, Веня хочет сесть!
Али-боб. Сейчас изладим! Эй, ветеран драный, быстро уступил место тому, кого защищал! Видишь, человеку грустно.
Втроём несут тело к ближайшему сидению. Сидящий делает вид, что не понял обращения. Телоносители кладут Штопора прямо на сидящего, тот шипит, но уступает. Кончается лесная часть дороги, и автобус подъезжает к закрытому железнодорожному переезду.
Автобус. Жердь полосатая, вставай, поднимайся! Спишь возле железяк, из-за тебя всё расписание ломается!
Переезд. Молчи, рожа стеклянная! Гундосишь, а слабо на красный свет ехать, соблюдатель знаков да инструкций?
Автобус. Ожидальщики тупорылые! Давно бы уже мост построили, перестраховщики! За полчаса до поезда всех остановили.
Поезд всё-таки появляется, шлагбаум поднимается, и автобус въезжает в село. Впереди четыре остановки. Отъезжающих из села несколько меньше, чем приехавших, - «тихие охотники» да несколько местных, ставших городскими. Посадку здесь осложняли рюкзаки, корзины, вёдра. После непродолжительной суеты зашли, расселись по рядам, встали в цепочку и ждут отправления. За несколько минут до отхода кондуктор предложила всем приготовить деньги для оплаты проезда. Движется, значит, кондуктор, работает и подходит к пожилой женщине.
Кондуктор. Так, что у вас?
Пассажирка. Я, милая, поверь на слово, забыла в спешке и деньги, и «документ» на бесплатный проезд. Меня здесь все знают, подтвердят, что я человек заслуженный, с правами. Так что, вези свою защитницу бесплатно.
Кондуктор. Согласно инструкции, или плати, или предъявите документ, иначе автобус не пойдёт.
Пассажирка. А вот, не заплачу и не выйду! Если кому-то не нравится, то пусть везёт прямо в милицию!
Кондуктор. У меня смена идёт, я посижу. Посмотрим, что твои свидетели запоют через несколько минут.
Пассажирка. Нахалка! Ты ещё извиняться будешь.
Наступило время отправления. Тихая, безропотная масса, безучастно слушавшая диалог, взорвалась на второй минуте задержки отправления. Появились три команды: буйные-злые, весёлые и равнодушные зрители.
Лидер буйных. Эй, сумка с деньгами, кончай ночевать!
Кондуктор. Пассажир, попрошу мне не тыкать и не указывать. Я действую по инструкции, к тому же, на линии - контролёр.
Пассажир из буйных. Проглоти свою инструкцию! Плевать я хотел на твоего контролёра! Взяла деньги – вези!
Контролёр. Пассажир, вы что, пьяны?
Лидер буйных. Ты что, стерва, издеваешься над нами! Мы на работу опаздываем.
Весёлый №1. Плюньте ей в сумку, а мы отвернёмся.
Весёлый №2. Господа! Проверьте у неё документы, это не кондуктор, а рэкетирша. Она с нас взятку вышибает.
В салоне становится оживлённо.
Пассажир из буйных. Какой только скотины ни водится в родной стране: ветераны, кондукторы, депутаты, форменные всякие, лишь бы не платить. И все с принципами, козлы!
Лидер весёлых. Господа! Поскольку мы находимся в историческом центре села, давайте выйдем из автобуса, устроим митинг, а ораторы пусть выступают с трибуны, поочереди.
Буйный №2. Надо всем ветеранам на заслуженные рожи делать наколку, как у бывших ихних противников.
Весёлый №2. Встань и влупи старухе! А мы примем на общем собрании как временное удостоверение.
Лидер буйных. Заткнись, мразь топтаная!
Лидер весёлых (встаёт и говорит важно). Господа! Поскольку мы находимся на территории России, попрошу говорить на русском языке. А вы, товарищ кондуктор, принесите воды, видите, попутчику плохо.
Лидер буйных (встаёт, поворачивается лицом в салон и говорит). Сейчас тебе будет лучше, навоз собачий! (Увидев, что лидер весёлых одной с ним весовой категории, но моложе, замолкает.)
Весёлый №3. Эй, бунтари, взяли бы да и вывели бабку!
Весёлый №4. Слышь, шофёр! Заводи колымагу, поехали к ней домой. Старикам же у нас везде почёт!
В салоне с одной стороны нарастает злость, с другой - не затихает «ржание».
Злой №4. Откуда вылазят такие балбесы?! Зоопарк ненормальных!
Весёлый №4. Оттуда же, «папаша»! Только мы головой вперёд, а ты задом!
Злой №3. Из-за одного недобитого ветерана столько людей страдает.
Старушка уже забыта. Идёт обычный для нынешнего времени конкурс «Обливание помоями». Шофёр, привычный ко многому, включил радио, и в салоне слышна весёлая музыка.
Лидер весёлых. Господа! Я предлагаю самому спешащему пригласить виновницу торжества на танец, поверьте, другой возможности у него не будет, а мы, как зрители, оплатим представление и купим билет.
Задержка длится уже минут десять. Курильщики покинули поле боя. В стане буйных предвоенная дрожь и драчливо-матерное настроение. Курящие и местное население на остановке горячо обсуждают происходящее.
Весёлый №1. Давайте устроим поединок, а ставки будем делать грибами и ягодами.
Голоса злых. Сволочи! Скоты! (А дальше – блистательно-изобретательный Его Величество Мат.)
Голоса с улицы. Собаки атеповские! Совсем обнаглели! Сами ездят как хотят, а тут, хари мазутные, выделываются!
Лидер весёлых встаёт и мощным голосом просит тишины.
Лидер весёлых. Бывшие товарищи! Человеки! Ну, кто мешает нам здесь и сейчас быть Ответственными Гражданами?! Зачем этот вой и скрежет? Будто нам предстоит за эту женскую забывчивость нести её, «недобитую немцем», на себе поочереди до Северского. Люди, если вы не замолчите, я от вас отделюсь!
Тишина стала звенящий. На фоне салонного молчания в автобус вошла женщина, соседка непокорной ветеранши, ей, видимо, объяснили, в чём дело. Она подала кондуктору деньги за неё и вышла.
Кондуктор. Эй, наркоманы дымящие, заходи! Коля, заводи, опаздываем!
Прошло пятнадцать минут. Автобус ровно шумел. В салоне после боя было тихо. Пассажиры молча поправляли слетевшие во время схватки маски, жизнь продолжалась. Вот и автовокзал.
Автовокзал. Эй, Сто четвёртый! Почто с опозданием и вроде с душком?
Автобус. И не говори, стоящий брат! Такую вонь припёр из деревни… Колёса сами на очистные заворачивают.
Автовокзал. Да, рейсовый брат, сочувствую. Но первую порцию «духа» они мне жалуют.
Автобус. Хорошо что конец смены, лишь бы человеки на мойке не «нажрались».
Автовокзал. Что делать, брат. Все мы явлены человеком, и ничто человеческое нас не минует.
Автобус. Но мы не люди, нас неисправность и плохое состояние от работы и общение освобождают. Ну, до завтра, мои топают.
МАРКИЧ
Григорий Маркович Костоусов – «Маркич» - был мужик заметный, но не силой, не богатством, не ростом – характером. А характер выходил дерзкий, напоминал тёрку, заденешь – и шоркнет.
Из двухколёсной родословной особенность эта не вырисовывалась, и народ деревенский назвал её служебной. Служил Маркич в особых войсках, в тех самых, которые народ «причёсывали» да «вихры подстригали». Отдав Родине несколько больше положенного, он служебную одежду с характера не снял. Страдал от этого больше сам, но вялый деревенский пейзаж бодрил. Детская память моя эту необычность сразу отметила, и при случайных встречах он прямо завораживал, но совместное существование на этом свете было недолгим, и «защитник отечества и верный пёс» «ушёл» на кладбище к тем, с кем вместе шёл по жизни…
Спустившись со служебных высот, Маркич оказался приниженным до земляков, но клеймо избранности на душе не зажило. Это была его точка опоры, пункт отсчёта, но больше всего ступенька, на которую он себя ставил. Поступки Маркича помнят поколения два-три, да место чудака в деревне не пустует. Дерзкие, своевольные до чудачества, в них было что-то сверхмеры, как будто и правда - нездешность какая-то.
Дом, где жил «артист» со своей Марьей, имел общий двор с соседним. Строились они родственниками. Это сожительство обеспечивало почти всегда зрителя, в котором у Маркича была скрытая нужда.
Однажды «злыдень» в состоянии души возвышенном приобрёл для Марьи туфли. Дело обычное, да только не у него. Размера жениной ноги он не знал, и потому купил наугад. Время было под вечер, соседи находились во дворе, тут же сидела и супруга его. Маркич важно прошёл в дом, жена следом. Дальше Марья всегда рассказывала со слезами, а слушатели падали от смеха.
Покупка была немедленно предложена для примерки. Жена привыкла ко многому, да он редко повторялся. Туфли понравились, но имела неосторожность сказать: «Великоваты, Гришенька, чуток». Маркич спокойно уточнил на сколько и резко скомандовал: «Снимай!» Вот уж действительно, гром среди ясного неба. Быстро выскочил во двор, в одной руке были туфли, а в другой – топор. Григорий Маркович прошёл под навес, к колодке, отрубил «лишнее», крикнул жену во двор и попросил примерить. «Теперь угадал!» - рявкнул он и велел подавать ужин. Жена и соседи молчали. Ни смеха, ни слёз, ни комментариев. Приговор! С тех пор всё, что муж приобретал, было хорошо, впору, лучше не бывает.
Водилась за героем ещё одна особая отметина. Наверное, никто не знал, но слух ходил, будто Бог наградил его мужскими достоинствами весьма щедро. Бабы подначивали Марью, но она ничего сомнительного не говорила и не делала. Но бабье любопытство – беспокойное дело.
Баня у двух домов была одна, и топили её по очереди. Правило действовало старое – истопник шёл последним. Раз решили соседка и две её подруги проверить деревенскую легенду.
Пора была весенняя, сумерки растянутые. Маркич, по очереди, шёл в баню последним. Глаз старого служаки сразу отметил, что бабёнки неспроста толкутся. Виду он не подал, но замысел бабий уловил. Это был ни с чем несравнимый миг - чувство «дичи» у охотника, когда, почуяв её, оценив, понимал, что не уйдёт. Пьянящая лёгкость удачи.
Спокойно дойдя до бани, закрыв за собой дверь, он быстро зажёг фонарь, разделся, поставил фонарь на подоконник и вложил легендарную часть мужского достоинства в оконный проём. Взяв в руку ковш, «охотник» постукивал им то по тазу, то по лавке. Через некоторое время он услышал лёгкие шаги. На ловца и зверь…
Первой к тайным смотринам приступила соседка Нинка. Баба глупая, но мужиков что-то к ней манило. Дважды пройдя супружеский ликбез, она семейного гнезда не свила. Расставшись с двумя мужьями, она больше свои отношения официально не обозначала, а стала постоянной подругой временных жителей деревни.
Приблизившись к стеклу, Нинка начала попытку усмотреть «деревенское чудо». То ли по глупости, то ли от близости, но она не опознала в оконном пейзаже с мужскими достопримечательностями то, что увидеть собиралась, и решила, что стекло запотело или это игра теней.
Второй к окну подошла её подруга Валька, баба вздорная, хамоватая, по прозвищу «Заноза». Она смотрела с другого боку, не со стороны фонаря. В первый момент необычную картину она тоже не распознала. Но дальше Валька неожиданно взвизгнула, и «тайная вечеря» сорвалась. Всё удалось. То, что они стремились увидеть, было показано, но они хотели сохранить тайну смотрин, а выходило, что их замысел открыт и погляделки приготовлены. Их ждали! Ко всему прочему, у Маркича был редкий смех: басовитый, с затянутым ритмом, громкий, и теперь он звучал страшно. Подруги одновременно бросились бежать, не врассыпную, а по-бабьи, стадом. Но Бог шельму метит! Земля, подтаявшая за день сверху, не выдержала стартовой нагрузки и в опоре отказала. Беглянки упали, и в первый миг было неясно – или они бегут на четвереньках, или ползут. Маркич посмотрел в окно на «противника» и улыбнулся.
Шуму по этому случаю не было. Обе стороны молчали. Да и принципиально измениться ничего не могло, легенда живуча… Вот и всё, что осталось у меня от Маркича.
ИЗ ДНЕВНИКА НЕОТВЕТСТВЕННОГО КВАРТИРОСЪЁМЩИКА
14.05. Утро. Проснулся. Оказалось, не в Париже! Очень жаль: здесь уже вообще не нужен; там, в Париже, ни разу не был нужен. Проснуться, чтобы почувствовать только это, да! Сам факт просыпания, переход от сновидений к поводам для будущих снов, случается независимо от места пребывания и, в отличие от вползания в сонное состояние, не так капризен. Держись, Париж! В моё отсутствие будущие соседи мои и твои горожане не стоят на месте, а живут в этом месте, а я нахожусь в воздержании. Привычки здешние на мне как спецодежда, но у границ твоих я всё стряхну с себя, как пыль. Дождись, Париж! Пусть утро то наступит.
15.05. Вдруг резко, ну, ни с чего подумал, пребывая в замкнутом пространстве туалета: я всё ещё не в Париже! Да, география, пожалуй, в этом деле, самом по себе, ничего не меняет, хотя человеческое предпочтение даже и здесь слегка царапает завистью самоощущение. Утешился размышлением, что главное тут не «что», а «как». Если есть чем, с чего и получается само собой, то географические изыски дело второе. Будь готов, Париж! Копи дезодоранты!
16.05. На втором месте после жизни, по степени невытерпливания, стоит мероприятие по бритью, чистке зубов и умыванию. Нет, определённо, в Париже это будет более приемлемое занятие. Здесь же рожу мыть толку нет. Душа грязна и клочковата настолько, что для человеческого вида уже не доскрестись. А уж грязноватая, пожалуй, хуже, чем грязная, – хоть какая-то, но законченность. Крепись, Париж! Изобретай шампуни.
17.05. Ну, конечно, завтрак в Париже будет изысканней ровно на мечту. Нет, здесь, на моей биологической родине, тоже можно содержать желудок полным, но в той части тела, что находится где-то над. И, через которую полнота достигается, существует нечто, желающее иного пространственного успокоения. Вот уж действительно, чисто человеческое поползновение - желать для благородного камня подходящую оправу, для дороги – покрытие, для берега – набережную, а в месте обитания лелеять мечту об ином, без тебя существующем месте… Случись, Париж! Изведи несовместимость!
18.05. Утренние размышления, как вспомогательные записи на школьной доске, стирает тряпка-время выхода из восьмиподъездного замкнутого пространства. Да, пора туда, в трудовую купель, где за восемь часов с перерывом на обед я буду делаться человеком Родины. Здесь прочувствую восторг от приобщения к общему делу, от участия в обустройстве места биологического явления. Почему спины уходящих земляков выразительнее лиц, идущих навстречу? Зачем состоялось информационное инфицирование? Погиб скромный труженик, и появился субъект с желанием нездешнего. Сейчас, через двадцать минут, я излечу трудом воспалённое воображение, войду в созидательную стихию, и от желания НЕздешнего останется только смутный зуд. Ты тоже трудишься, Париж…
МАРЬЯ ИГНАТЬЕВНА
Да, как оказалось, только чья-то смерть собирала всех родственников вместе. Вначале эта мысль показалась мне вздорной; но, оглянувшись на памятное прошедшее, я окончательно в этом убедился. Впереди были снова похороны, внезапно умер брат. Вот с этой грустью и добрался до родной деревни.
Обычная предпохоронная суета, масса мелких условностей, встречи-узнавания земляков. Похороны несколько утратили печальную строгость, мало кто ощущал неповторимость события. После двенадцати часов началось прощание. Приход-уход.
Я стоял во дворе с родственниками. Вошла старушка, чуть согнутая, с палочкой, аккуратно одетая, она вежливо и с достоинством со всеми раскланялась. Нет, память меня не подвела, но я думал, что её уже на свете нет. Поравнявшись с нами, она поздоровалась и, как будто не было тридцати лет, что мы не виделись, сказала: «Здравствуй, Саша! Что, не признал Марью Игнатьевну? Да, каюсь, времечко и меня побеждает, не та стала, засиделась на этом свете, а молодые всё без очереди лезут. Вот и брат твой Володя меня обогнал. Ну, а ты как? Слышала, бросил ты самолёты, и армию тоже, да и науку, говорят, не пожаловал. Что ж, вольному воля, а мне казалось, было в тебе кое-что… не то, что в моих. Ну, видно, не судьба».
Мария Игнатьевна, бывшая соседка, была для меня женщина интересная и загадочная. Явилась она в мир подданной Его Императорского Величества. Было ей двенадцать лет, когда начались Перевороты, Перестройки, Реформы и прочие изломы в перспективе. Начала осваивать «ту грамоту» в гимназии, но после Событий родители изрядно попутешествовали и осели в уездном городке. Здесь она усвоила «новую грамоту», а после отец устроил её на учительские курсы. Вскоре родителей не стало. Молодую учительницу направили в пригородную деревню. И стала она уважаемым человеком.
Девушка была красивая, бойкая и обходительная. Местный чекист, по её словам, не упустил добычу. Так она стала мужней женой. Обзавелись детьми, сыном и дочерью, жизнь налаживалась. Но переменчивые, как погода, властные намерения унесли мужа.
Осталась она с детьми да его наставлениями: человек он был постарше её и кое-что впереди усматривал. А наставление было занятным: «Помни, Марьюшка, плакать после меня можешь ты только в своём чулане, жаловаться имеешь право только грому, а сомнениями делись только с собакой и козой, да и то пока их кормишь».
Много уважаемых людей исчезло; и пришлось ей, молодой служащей, перейти на работу в сельский совет. Через три года она снова вышла замуж - за землеустроителя. Появился третий ребёнок. А в мире пришло время быть войне. Муж ушёл, чтобы не вернуться, а через три года таким же образом ушёл и старший сын.
Пришлось Марье Игнатьевне стать председателем сельского совета. Вышла замуж в третий раз. Прижили сына. На этот раз ей не повезло: помучились, да и расстались.
Дети в полуродной по отцовской линии семье долго не задерживались: подрастали и уезжали. В деревне с матерью осталась только дочь от довоенной жизни. В своё время вышла замуж за отставного военного. Мать помогла ей купить дом, а сама так и жила одна. Дом был ухожен, но отчуждён. Деревня помнила чекистское прошлое и председательское настоящее.
Дочь подарила матери трёх внуков. Ребята были крепкие и дружные. Воспитание здесь, в отличие от её, имелось правильное: всё хорошее сразу поощрялось, а плохое ещё быстрее наказывалось.
Внуки выросли, бабка Марья ушла на заслуженный отдых. Тут-то и поспели снова перемены. Теперь уже она уловить момента не могла, да и нужды особой не испытывала. Внуки быстро сориентировались, оперились и занялись делом. Эти уж точно жили не по-бабушкиному, а на семейных праздниках подшучивали над председательским наследством – дом, девять кур и две козы. И это при властьимущей должности!
А правнуки, те совсем были «повёрнутые». Уже с детского сада знали, кем будут, что у них будет, и кому свернут башку. Живущие в полном не нашем достатке, завели себе команды, подкармливали их да использовали в личных целях.
Тут Мария Игнатьевна поведала историю с младшим правнуком. Он поспорил с учительницей о школьных делах. Слов нужных знал много, жалостью не отличался, всегда помнил наставление отца: «Недобитое возвращается местью», - и выдал учителке от души. Та решила посетить родителей. Их дома не было. Учительница зашла к прабабушке, по первой профессии педагогу. Председательша сразу откликнулась и приняла активное участие в перевоспитании. Мальчик и прабабушке отвалил пару ласковых. Вот тут она и рассказала внуку, что к чему. Воспитательный момент был коротким и чувствительным. Потерпевшая сторона всплакнула, но обиделась.
На другой день, подкормив друзей, он выследил, когда «ведьма» ушла в магазин, разобрал забор в её огороде и загнал туда стадо беспризорных коз и овец. Месть удалась на славу. На вопрос отца «Зачем ты это сделал?» сын ответил: «Ты сам учил – ”ябедников надо наказывать беспощадно”»…
Начался вынос, и мы с Марией Игнатьевной оказались в разных местах процессии. Вечером я уехал.
Через полгода она дождалась своей очереди.
ШУТКА
Хорошо в двадцатом веке жить: телевизор смотришь, радио слушаешь, газеты читаешь. Людей объясняющих появилось – тьма. Наперёд всё знают, позади – тоже понимают, с настоящим – похуже. Так ведь, люди, не везде успеешь.
Знаток один прошлых лет и дел из телевизора рассказывал, что нынче идёт «наша эра». Грамотный человек. Я с его помощью понял: раз мы живём, то она наша и есть. А вот наша эра сменила не нашу. Наука! Мы-то считаем все от одного к двум и т.д. до сегодняшнего дня. У меня ни одна извилина не сомневалась до передачи, что перед первым веком должен быть нулевой. Разбудил академик. В не нашей эре считали от бесконечности к нулю.
Вот тут техника и подвела. Свет погас. Телевизор затих. Ну, несколько минут. А знаток успел рассказ свой в радиоволны оформить, но я без телевизора их не употребляю. Пришлось додумывать. Выходит, рождались тогда, по-нашему, пенсионерами, а умирали младенцами. Уменьшалось всё, сокращалось, шло на убыль. Потому следов от того мира так мало, не то что от нашего.
Нулевой век! Люди конца не нашей эры, чувствуя, что время уходит, сильно стали волноваться. Путаница надвигалась окончательная. Если время - нуль, то и ВСЁ – нуль! У нас теперь просто: хочешь – московское время, желаешь – поясное, ну, а совсем шебутным – «время – деньги». А тогда суета появилась, вневременный зуд, смута, брожение - кого с кем, кого с чем застало это превращение в нуль.
Вот Творец и послал Сына своего разобраться со счётом, с делами да сказать, что ничего не кончается. А история так себе вышла. Вроде, Сын за Отца не отвечает, потому как не сам выбирал, но, с другой стороны, при пожаре не только родственники, но и соседи за «чужие» грехи страдают. Короче говоря, вернее, короче читая, кончили Его. Прибили на доски гвоздями, подняли над землёй, думали из этого соорудить солнечные часы: раз «Сын Божий», то не преставится, и в любой момент спросишь, Он время без ошибки подскажет. Ан нет! Отошёл! Но дело сделал: отвлёк от крупных разборок, и незаметно наша эра накатила.
«Неисповедимы пути Твои, Господи!» Смертные, которые с сомнением, фразу эту по-своему истолковали. Творец отчётом никому не обязан и на исповедь за дела не пойдёт. За сметливость эту Создатель жизнь им срочную отмерил.
Однако успевают передать вослед идущим крупицы знания о «высших» делах. Шибко это мероприятие занозистое. Есть между жизнью и знанием, властью неосвящённым, доисторическая вражда. Только иной с табуретки знания соберётся за частокол обычая заглянуть, так и запутается в колючей проволоке нормы. Кричать начинает, а пойми попробуй, кому кричит, стоит-то на нейтральной полосе ищущих. К тому же, сколько их вслед за Особой Приближённой повторяют: «Истинно вам говорю!» Но делать истинно предлагается на время сотворённым.
А преходящим в преходящем усмотреть непреходящее – труд великий. Да опять же, только начнёшь свет в щёлке видеть, бац!, тебе – нулевая точка.
Истина и жизнь, жизнь и истина… когда эта пара начнёт нежно танцевать?
Получается, «нулевой пункт» наступает ко времени отмирания одних «истин», чтобы в перегное проросли «новые». Да?!
ВЕРНУЛСЯ…
Шапку Алексей Боковиков снимал в конце мая, а в начале сентября возвращал на место. По манере носить, это был точно головной убор: всегда одного фасона, с кожаным верхом. Одевался уж очень по-своему: передняя часть сдвинута вправо, «уши» заткнуты, но, по воле носителя, они часто выходили на свободу, и вся деревня знала: это называлось «чтобы начальнику было что сказать при встрече».
Кроме шапки был такого же срока службы плащ, длинный, великий, неопределённого цвета. Открытым при такой экипировке было только лицо. Прищуренные хитрые глаза, ставшая уже маской ехидно-злая как бы улыбка-насмешка, и обильная двухцветная щетина, рот широкий, передние зубы «ушли», остались только клыки. В уголке рта была навечно прописана «козья ножка» - страстно зависимый курильщик; говорили, что без «соски» не мог заснуть. По этой причине имел обширный ожог груди и был виновником двух пожаров. Махоркой пропах так, что и на том свете не отойдёт. Жару, холод, прочую слякоть переносил безразлично: всё равно наша погода.
Жизнь Боковиков проживал уже давно, сварливо, с безадресной злостью. Разнообразие вносили неоднократные отлучки на правёж к «хозяину». Каждый перерыв пока заканчивался возвращением. Его жена Анна уход принимала как дар, а приход – как испытание. Через некоторое время в семье появлялся очередной наследник.
До «хозяина» в этой ячейке были две девочки, а после – одни пацаны. Алексей всегда этим хвастался и советовал производителям бабских выводков поправлять недоделку таким методом. Вот так и кувыркалась эта жизнь.
В последний раз явление было летним. Свободный человек затребовал, как всегда, отметить вольную. Шесть птенцов тоже ждали гостинца от тяти. Кроме прошлогодней картошки, квашеной капусты, молока и чёрного хлеба, в доме ничего не было. Не ждали гражданина Боковикова.
Быстро оценив обстановку, свободный человек отдал распоряжение о подготовке к встречному обеду, а сам убежал по деревне. Жена со старшими дочерьми занялась хозяйством. Муж вернулся через час не пустой: принёс белый хлеб, сахар, масло, чай, колбасу, конфеты и водку. Анна от расспросов была давно отучена. Посидели-погуляли, обсудили случившееся за время отсутствия и успокоились.
Утром глава семьи ушёл устраиваться на свою работу. Это было, словно всегда его ждавшее, место коновозчика. Жизнь покатилась дальше. Кончилось лето, отвеселилась осень, и в свои права вступила зима. Анна пошла в чулан за зимней одеждой. Детская была на месте, а её новой, полученной в подарок за работу всем выводком в лесничестве, шубы не было. Не оказалось её и дома.
Кормилец заехал на обед, перекусил и сидел, дымя «козьей ножкой». Тут-то жена и приступила с вопросом. Ответ получился длинный, красочный, пространный. В нём упоминались её родословная, достоинства, всё начальство, от Бога до местного, а также участие жены, в его отсутствие, в тайных гульбищах и что придёт время, когда он за всё спросит.
Эту привычную часть доклада «аудитория» выслушала молча и с достоинством, словно ждала чего-то необычного. И оно пришло, когда соучастница веселья в честь мужниной встречи узнала, на какие деньги гуляла. А мероприятие состоялось в обмен на шубу. После паузы раздался первородный женский рёв.
Хозяин быстро сменил информационный тон на приказной: бабе слово ещё никто не давал в этом доме, и потому ей лучше молчать, не бузить, а то седьмой Боковиков будет «с родимчиком». И вообще, шуба летом ни к чему, а праздник душе был шибко нужен. Да и при муже в телогрейке сойдёт, а в его отсутствие пускай «хахали» щедрятся.
Подобным образом заканчивались все встречи, обычные для этой семьи, они становились деревенскими легендами.
НИ О ЧЁМ
Дело житейское: мир в семье Шурика был редким явлением, как солнечное затмение. Позиционную войну сменял переговорный процесс, медленный, утомительный, словно похмелье. Одна сторона пыталась пробудить чувство вины за всё существующее, другая предлагала совместный поиск причин. Разговор шёл о разных вещах; Шурик быстро от этого уставал: навязывать своё мнение не умел и – соглашался.
Однажды он понял, что его мелкое соглашательство привело их совместную жизнь в большой тупик. Утренние заморозки перемирия превращали совместную дорогу в опасный путь. Каждый шаг имел непредсказуемые последствия. Сначала «противник» принял податливость за победу. Замолкаемость переходила в охлаждение, охлаждение перерастало в равнодушие, а за ним начался период избегания. Бытие становилось членораздельным. Плоды победы оказались ничтожными, и победитель терпел убытки.
Начался бой с тенью: в тень превратились годы, прожитые вместе, квартира, имущество, круг знакомых и друзей. Всё это имело смысл, работало, если они были вместе. Жена чувствовала себя не соответствующей стандарту, мечта была украдена, дом, который она строила к старости, имел одну половину крыши, но два входа. Жить в нём было можно, но очень грустно. Обязанности стали ради обязанностей, предполагаемый объект приложения исчез, а тот, который был рядом, в них не нуждался. Реальность стала поверхностью болота. От совместной жизни появилось чувство неснимаемой одежды.
То, что неблагополучие углубилось, Шурик понял по неожиданно пропадавшему чувству юмора. Способность обернуть всё в шутку запаздывала. Но главное, цвет жизни – анекдот – уже не благоухал, не украшал будни. Анекдот, начало и конец «светских бесед», стал тускнеть, блистательный союз быта и анекдота заканчивался.
Быт, который был для анекдота, становился самостоятельным и вызывал отвращение. Шурик превращался в вещь с анекдотом, в вещь среди вещей. Для жены, сына, дочери он превратился давно в близкую, родную, нужную, но вещь, стал функцией от их существования. Это было внутренне неудобно. Быт из занозы для тела стал занозой для души.
Там, в душе, в тайная тайных, где Шурик раньше нейтрализовывал разлагающее влияние отупляющего быта, появилась заноза. Оказалось, что вместо «философского камня» душа покоилась на мудрствующей жидкости. Инородное тело пронзило священный сосуд, и содержание вытекло. Мелкие лужицы и осадок на стенках подпитывали злость.
Внутренняя пустота, достоинство вещественного сосуда обжигающе не удобны для сосуда чувствующего. Но мир, который создал сам себя, создал лекарства и способы возвращения для отклонившихся от мирного состояния. Болезнь была стара как мир, с ней и в ней жили и рождались… Это было отсутствие присутствия смысла, но смысла не вообще, а личного смысла. Того, который надо было найти, если он пропал.
Гнетущая тишина совместного пребывания заполнялась постоянным включением радио и телевизора. Сидение-путешествие по радиоволнам закончилось однажды неожиданно. Объясняющий голос поведал о том, что в своих болезнях каждый виноват сам. Сознательно или без, он выбирает – болеть или нет. Наглое сообщение возмутило Шурика, но затем, размышляя, пришлось согласиться.
Настроение от соглашательства привычно испортилось. Но вдруг прозвучал диагноз покорного состояния: «вялотекущая инфекция». Вот оно – точное название его семейной жизни. Удивительно! Но, как говорил Учитель из его молодости, «мысль начинается с удивления».
Он впервые начал думать не о существующем, а о том, как существующее существует. Наступило успокоение и расслабление. В эту ночь Шурик спокойно спал, во сне не воевал, не хоронил, не подглядывал за собой. А утром обнаружил, что состояние «пограничник в дозоре» исчезло. Среди тех же вещей и людей проснулся другой человек.
Он был ещё вещью, но вещью, подумавшей о себе и начинающей понимать, что думающая вещь может и не быть вещью. Вот просветление, которое выискалось в печатных источниках, но они хранили отгадку, растворённую в огромном количестве «словесной руды»!
Теперь всё становилось на свои места: быт – это бытие Шурика во времени, но не для вещей и людей, а с помощью вещей среди людей. И здесь время из пытки растягиванием становилось пыткой сжатием. Пространство из безразличной бесконечности превращалось в несколько значимых точек. Соединение своего времени и своего пространства и означало БЫТЬ. Теперь он пытался думать и решать, а раньше им думали и решали. Но всё это имело один маленький недостаток: думающий за всё отвечал сам, и только сам.
Спасибо А. С. Попову, он изобрёл радио. Спасибо нынешним эксплуататорам его изобретения, они вывели Шурика на тропинку едва заметных размышлений. Но, как оказалось, это была не тропинка, а тупичок. В него бегали «по нужде», и протоптан он так хорошо потому, что бегают туда и обратно.
Неудобства начались сразу. Во-первых, слова, которыми Шурик пытался обозначить для себя понятие смысла, были лишь звуковыми отметками предметов, действий, взаимоотношений, своих и чужих. Их надо было принимать такими, какие они есть, не задумываясь над соответствием знака означаемому. За словами стоял ряд предметов и отношений, но и сами слова, их звуковой ряд, их взаимообусловленность и сочетаемость приводили к бесконечным размышлениям. Те, кто искал смысл в выразителях смысла, и те, кто принимал без смысла, сходились в одном, так принято. Но кем? Оказывалось, теми, кто живёт с помощью этого сейчас. Хотя всё это наследуется по молчаливому сговору от предшественников, но в большей степени является навязыванием.
Мыслительный бросок оказался слабоватым. Занятие это и было тем, что миф называл «Сизифов труд». Но если в мифе падал камень, то в жизни падает Сизиф. А камень есть отношение-понимание себя к жизни и в жизни. Но это не только трудно, это больно.
Теперь лениво-пьяное состояние, предыдущий способ проживания, был просто подарком. Наступила классическая революционная ситуация: вниз Шурик уже не хотел, а наверх не мог. Если от навязываемых обязанностей и обычаев спасали лень или избегание, то от болезни размышления спасения не было. Это несчастье, которое всегда с тобой.
Проклюнув скорлупку быта, цыплёнок-Шурик выпал из телеги жизни. Жизнь не собиралась устраивать падших, она поступала просто – считала их по осени. Наверное, это было мудро, так как, несмотря на всех Смотрящих, жизнь продолжалась.
Было грустно, так как опыт, приобретённый каждым, был очень личный, и понимание или сочувствие было, если оно уже было. Процент наследования получается просто мизерный. Было в том смысле, что предшественники, придя к такому же пониманию, превращали своё понимание в действия и в запись о действиях.
Но это было кое-что, выросшее из их жизни. Шурик чаще всего останавливался на принимании, сочувствии, сомыслии. Получалась сказочная ситуация: он пил из следа и превращался в вульгарную копию оставившего след. Да, это были их звёздные часы, глухариные песни на токовище. Жизнь казалась им невестой, и, забыв обо всём, они пели ей песню.
Спеть их песню можно было только в душе, про себя. Поразительно оказалось другое: быт – этот вечный охотник, ждущий нас везде и всегда, - принимал одинаково молчаливых и поющих. Жить значило созревать до состояния мишени. А разговаривающие и поющие, даря сомишенникам слова и песни, лишь разнообразят развлечение стрелка.
Вечером перед сном Шурик повторял боевой клич-просьбу: «Стрелок, промахнись, почувствуй себя уязвлённым, истинно говорю, неплохое чувство». Но ночью жизнь дарила странный сон: Шурик приделывал к трактору крылья, выруливал на взлётную полосу и начинал кричать петухом. Расшифровка оказалась делом нехитрым. Размышляющий понял, что переход из ничто в нечто имеет и возрастной предел. Это значило, что на определённом этапе выход в инобытие приводит не к расширению или углублению возможностей, а к их сжатию. Потенция инобытия исчерпана в прежних формах. Получалось, что текст, написанный одним цветом, имел точку другого цвета, и точка не превращалась в линию, не говоря уже о букве…
ФАНТАЗИЯ
- Цыц, варнаки, расшумелись! Ну-ка, быстро угомонились и спать, а, нето, опять начну сказку длинную, мечтательную рассказывать про Митьку-блажного.
- Давай-давай, деда, шпарь, завтра праздник, так что выспимся, - просили внуки, и он начинал.
- Слышь-ко, давно, бают, это было, дед Пыхто ещё под стол не сгибаясь ходил. Времена крутые шли, необъяснимость всякая кругом мерещилась. А дорогу между деревнями прямо проложить некому было. Хмарь непроглядная, ждали все прихода Единого. Слухи шлялись, что тайно Его где-то состряпали и выпустили. А всё тайное на Земле станет явным, так уж издревле ведётся.
Тут-то и нас напасть не миновала. Объявилась ватага мужиков, «образованными» их дразнили, а сами они себя «геологами» звали. Народ у нас тёмный, лес густой, гнусу всякого – тьма. Бабы сказывают, хорошую-то кровь гнус из нас и высосал. Ну и стереглись пришлых-то поначалу. Да и как же, по обличью на басурманов не похожи, и говор, вроде, разумный, а шастали везде от рассвета до заката с «теодолитами», «нивелирами» да с «мензулами». Наши-то, ясное дело, дивились такой оказии.
И начали они по всему лесу шурфы бить. Может, клад искали, а кто говорил, что «ископаемую» какую-то отыскивают. Придут, бывало, в посёлок после похода, приставят «струмент» к стене у конторы, сядут и с народом говорят. Общий язык находят. Получалось иногда. Да и народишко-то не избалованный у нас, всякой пташке чирикающей рад.
Был среди копунов этих один, шебутной такой, всё норовил жизни поучать, словом всяким владел да знакомством всяким хвалился. Свои его то Митрием звали, а когда шибко допекёт – блажным.
Чудо незаметно и вызрело. Как на притчу, попало ему место под шурф, видно, на шаманской могиле. Сказывали, свиток он там и нащупал. Наши-то, пуганые-поротые, всё чудное мастеру несут. Да и куда ещё? Вещь государева, не моги тронуть.
А Митрий-то – человек грамотный, любопытный – сам вкусил да и своих охмурил. Стали они себя с той поры «элитой» звать, а нас, местных, - «электоратом».
Жизнь шибко завертелась. Каждый четверг на дальней лесной поляне костры жгли. Геологи речь держали. По-ихнему выходило, что живём мы в самом низу, потому «низы» называемся. А над нами живут «верхи», «верхушка» называется. И дело у «верхушки» любимое – «низы» угнетать. А между «низами» и «верхушкой» влезли люди науки и искусства, так вот, они всему строю «скелет» правят.
А в скором времени будто бы придут люди из земли закордонной и в земле той пустыня всюду. И вот они, чтобы видеть друг друга, строят пирамиды. Хотят и нас к этой забаве приохотить. Название у каждой пирамиды есть, только все они какие-то мычащие. Старики сразу смекнули: «Каку холеру ни ложь в ту махину, всё едино, как корова языком смахнёт».
Так бы всё и катилось: гости языком чешут, наши в бороды ухмыляются, да дошло известие об этом до начальства. Прихлопнули мероприятие-то, грамотку изъяли.
Но непоседа тот, видно, чуял такой конец, знал, что отберут грамотку нетленную. На соседней поляне выбрал дерево большущее, обтесал, квадратным сделал, а по площади-то посланьице шаманское и высек. Нынешние старики сказывают, что читывал им ту «истину» ссыльный один. Уж совсем она среди нас приживаться стала, да случился пожар великий, а может, и по злому умыслу кто спохабничал. Только с тех пор шатания у нас, разборки, делёж да правёж.
Да, богата земля наша, но лицом к земле богатства не углядишь. И прибыл один искун необычный, ибо видение ему было, что пропитаны люди здешние насквозь испарениями фольклорными. Вот случай! А народишко как будто ждал его прихода и в одном горячем местечке сторожку изладил. Знамо дело, недолго она пустовала - осел в ней известный всей округе любитель потолковать.
И встретились жаждущий да ищущий. Встреча, сказывают, знатной и неоднократной была, да и мудрено было за раз управиться.
Ошпаренный манерой и материалом слушатель нездешний и явил миру Сказку о богатстве здешнем. А в Сказке той присказка имеется, что явится в места эти, когда они чахнуть станут, потомственный знаток камня, окинет взглядом нелукавым окрестности и прозреет: не богатством единым жив человек, но и тем, насколько в его душе порядок утвердился. И родит знаток краю и миру Закон. Согласно предписания этого, будут на свете два центра: в одном «технари», это где-то не у нас, а здесь же будет центр «умников». И то сказать, давно пора. Экзамены у всех будут приняты, шаблоны на «жизнь бедовую» положены. Живи и не дрыгайся. Под все сказки земные, бают, подведут научный фундамент. По-простому-то это будет зваться «научный компедиум всеобщих догм». А если сокращённо, то «НКВД». И вот с этим базисом наш «электорат» уж никем не сглазится, то-то будет рад.
И отпустишь, Господи, раба твоего, ибо увидят очи его спасение, от порчи явленное. Слава Тебе, Создатель! Законорождающий не из земель басурманских выпорхнул, а здесь, в земле родной, вылеплен.
– Ой, совсем одурел старый! Внуки-то спят уж давно. Ты с кем базар-то ведёшь? – так шипела на старика бабушка.
А он, довольный, что убаюкал внуков сказкой, говорил старухе:
- Цыц и ты! Совсем внуков обасурманили! Слова родного скоро стыдиться будут!
Старуха же в ответ скрипела:
- Ах, наставничек коровий, ты ещё в академию напиши свои байки!
Ещё немного поворчав, старики успокаивались, смотрели со светлыми улыбками на спящих внуков и отправлялись тоже отдохнуть.
ДЕД ГЕОРГИЙ
При бесплатном здравоохранении вид районной поликлиники был хронически недомогающим. Отгороженное железным забором от «здоровой» жизни здание предельно простой архитектуры было покрашено в бледно-красный цвет. Его ровесники тополя выросли, а оно, словно от дел, происходящих внутри, остановило свой рост и среди летней зелени было пятном опасности или участком нейтральной полосы.
Жизнь здесь шла бурная, привередливая, цепляющаяся, но в то же время чувствующая, что переход «Туда», в нечто постоянно сопутствующее, рядом. Система тёмных коридоров и мрачных лестниц своей высотой, серостью и старостью как бы шептала, что эта дорога может быть и в один конец.
Дед Георгий, попав сюда на семьдесят шестом году жизни, обнаружил, что денег на докторов с него брали мало. Законо- и властьпослушный, в спорах на работе он всегда стоял на стороне людей правящих, потому как они знают «что и как».
Приём ему, скромному содержателю медицины, оказали до неприличия сухой. Клиент почувствовал сразу, что своим явлением нарушил покой не ждущего его вовсе персонала. Деньги, которые шли от него все сорок шесть трудовых лет, совершенно неизвестны в этой поликлинике. Да, страна большая, и, видимо, кто-то что-то перепутал, так как жизнь местных врачей и наличие лекарств и оборудования оплачивали другие больные. Как оказалось, одежду для болезни нынче полагалось иметь свою, также как и свою обувь и инструмент для еды. Согласно новой теории, это ускоряло выздоровление.
В далёкой армейской молодости, на политзанятиях, политрук намекал, что главная болезнь в стране – это болезнь непослушания. Только теперь старик понял, что основные средства шли на лечение главной болезни. Но такого больного органа у него не было, а вот теперь испортилось и то что было.
«Бывает, конечно, первые впечатления ошибочны, - думал старик, - но посмотрим на апартамент, в котором ему вернут здоровье.»
Палата для проживания оказалась трёхместной. В ней обитал коллега по болезни и ровесник по возрасту. Три кровати, три тумбочки, раковина с краном – вот и вся начинка помещения. В скромной обстановке больной оставался один на один со своей лихоманкой и пользовался правом созерцать чужие недуги.
С частично потерянными, или с частично оставшимися, слухом и зрением дед чувствовал себя в официальных заведениях неуверенно. В помещениях блудил, а в ответах путался, что создавало дополнительные трудности и вызывало смех у окружающих.
На третий день худо-бедно пациент в меру своих способностей знал все обычаи и легенды. Одна его шибко поразила: будто иногда здесь ставят эксперимент, своего рода показательные выступления. Но клиент нужен особый, с положением, раньше исключительно комсоставский. Испытатель. Не всякому доверишь, да и трудно пустить особу подчинённую, никто не знает, как она себя поведёт.
Так вот, из трёхместных камер устрашающую установку выкатывали, проводили все обработки и заносили спецкровать, телевизор, телефон, холодильник. Остальное испытатель заказывал сам. Врач по несколько раз в день навещал «объект». Тренировался, поскольку шёл к нему первому. Руки ещё холодные, мозги не настроены, чутьё не прорезалось, а размявшись, ублажал остальных, с общего режима.
Еда, которой потчевали в заведении, сильно походила на пищу времён войны. Дед быстро сообразил: раз германца победили на том рационе, то уж инфекции тут не выстоять. Прогуливаясь по коридору, больной заметил у стены три больших холодильника. Возле них было всегда оживлённо: коллеги регулярно подходили и отходили с мешками и банками. Поздно вечером старик навёл ревизию на объекте. Выбор еды и напитков был очень большим. Теперь, когда становилось тихо, он приходил к холодильнику и брал то, что ему нравилось.
На третий день в отделении поселились смута и подозрение. В обед больные были собраны в холле. Пока злоумышленник дохромал до сходки, дело уже было решено, а сосед по палате толком не смог ему объяснить что к чему.
Вечером клиент вновь посетил заправку, но, не обнаружив пельменей, ушёл пустым, охранная команда его ни в чём не заподозрила. Утром, после врачебного обхода, дед пришёл к медсестре и стал заказывать себе продукты, которые в холодильнике он не обнаружил. Тут-то всё и открылось. Учитывая возраст и деревенское происхождение, деду объявили общественное порицание.
В один из визитов, когда у него была жена, пошёл дождь. Свидание затянулось. Прощаться было легче, чем встречаться. Одиночество среди чужих людей и бед переносилось легче, чем встреча с озабоченными родными. Жизнь продолжалась…
УХМЫЛКА
1.
Шурик стоял возле открытого окна в комнате и смотрел в сторону приходящего света. Ему показалось, что ситуация напоминала воронку: за окном мир длился и расширялся на дальность, воспринимаемую глазом, а за спиной – стена.
Так же, на его взгляд, обстояло дело и с его жизнью: прошлое уже было большим, чем то, что предстояло. К тому же, в том, что ушло, осталась способность к самостоятельным действиям, которая, как в прерванной эстафете, на следующий этап не попала. А вместо неё явилось чувство, что жил неправильно, шёл не той дорогой. О прошлом можно было изменить только мнение, а настоящее вызывало хроническое отвращение, и получалось, что будущее лепить было не из чего.
Внутреннее пространство внезапно сжалось, а родничок личного времени высыхал. Шурику казалось: за что ни возьмись, всё уже поздно. Да, если бы впереди не было Вечности, эту непонятную жизнь можно было бы повесить на верёвку, залить чем-нибудь таким, что жизнь не принимала, столкнуться с чем-то таким, что само по себе не живо, но двигалось с помощью другого живого, превратить энергию подъёма в кинетическую энергию движения и навсегда с ней остаться…
На всё это желания не было. Вот она – Причина! Желание, как птичка, куда-то отлетело, а гнездо ещё хранит тепло и перемещается, вроде бы, в пространстве, но уже в другом, обособившемся, так как в нём нет времени. Его, Шурика, времени.
2.
Нет, я не изменял Гегемону, да, отходил несколько раз в сторону, но это для того, чтобы лучше разглядеть то, к чему прилип. Мне нравилось, когда и от моего имени Что-то объявлялось-заявлялось-договаривалось. Но тот, к кому я себя, видимо, без его согласия, причислял, рассыпался до песка, превратив меня в пыль на чьих-то подошвах.
А началось с того, что напротив моего дома открылся коммерческий киоск, а я узнал об этом как зритель. И тут до меня дошло – ошибался. Не спросили! Раздавленный чувством ошибки, проникся нежным отношением к пустой бутылке, лежащей украшением газона.
Теперь я уважаю собирателей пустой посуды: только заимев внутреннюю пустоту в себе, они прониклись важностью своего дела, а главное, скольких подобных себе и мне они держат ещё не разбуженными толчком сравнения-прозрения.
…тихий сон лучше разочарования.
ДА – А – А
«О великий и могучий…» - так говорил об инструменте своём Человек из школьного учебника. Соседей его по страницам – обладателей-создавателей, расширителей-углубителей, доводителей-вводителей – инструмент тоже изрядно загнал. И эта работёнка, видно, не из лёгких, потому как и среди этих мастеровых, так и среди других, много людей с «вредными привычками», которые стали у них разными по счёту натурами.
Первая же теперь внутри этих обитает и предстаёт в ином свете – бывшая, но ныне поглощённая. Вот результатом перехода и является так называемая «частица НЕ». Почему-то со словами, обозначающими действие, пишется отдельно, а вот коллеги, представляющие предметы или свойства, обнялись с ней крепко.
«Проскачешь весенней гулкой ранью», остановишься, оглянешься, встряхнёшь то, что не очень прилипло, и начинаешь себя чуть-чуть узнавать, а «достоинства» твои почти все с частицей «НЕ». Не пью, не курю, не ворую, не нарушаю, не…, не…, и т.д.. Да! Должно ли общество спокойно взирать на этих выделенцев? Их послушать, так целые государственные институты должны отмереть. А это же преступное наплевательство на сограждан, обеспечивающих жизнь тех, кто постоянно пощипывает всё, что не связано с «частицей» в своём названии. Нас же подавляющее большинство.
Пусть эти «не-не-нейки» молчат, пока каждый, чей дым они вдыхают, межу прочим бесплатно, чьим перегаром дышат, тоже пальцем для его появления не ударив, не требуют с них платы за возмещение ущерба. Люди, понимаешь, на себе эксперимент ставят в государственном масштабе, а эти созерцатели, понимаешь, кроме того что отлынивают, так ведь и плоды всего мероприятия присвоят. Ну, да чего не сделаешь ради «светлого будущего».
Да здравствует подавленное меньшинство, «бородавки» трезвости и «родимые пятна» некурения! Да здравствуют все остальные слабаки, не могущие вступить в чисто человеческие владения! Пусть себе хранят «образ и подобие», они никогда не узнают сладости раскаяния, как не узнали блаженства «кайфа».
Мир вам, выделенным и самообделённым, вечно терпящим!..
ОСЕННИЕ ЗАМЕТКИ О ЛЕТНИХ ВПЕЧАТЛЕНИЯХ
Случилось так, что жаркой июньской порой 2010 г. я случайно попал, через своих знакомых, в команду, которая ночью отправлялась небольшим автобусом на Аркаим.
Информационное пространство, обмякшее от перестроек, перелицовок, перекроек, передозировок перенасыщено нынче посланиями о прошлом, которые новее и живее нового. Облака современных идей, проливаясь дождями-потоками рекламных откровений, обнажают древние символы, которые не потускнели, а стали ещё привлекательнее по-человечески, поскольку за ними скрывается Мир, в котором есть место всем и всему, а плата за приобщение – только личное со-чувствие.
Итак, летняя ночь, дорога, микроавтобус, направление – Челябинск. Трасса довольно хорошая, оживлённая, ночной пейзаж чуточку загадочен и тем, что еду вместе с людьми, которых вижу впервые, и тем, что отправился в невидимую неизвестность. Постепенно лес сменила лесостепь. В лунном свете людские поселения видятся собранием огней, хранящим тишину. Ровный гул мотора, дневная усталость, обволакивающая темнота увели всех (кроме водителя) в короткий тревожно-неудобный сон.
Рассвет начался необычно: на горизонте, который далёк, взошло огромное красное светило. Дорога предстала бесконечной линией, уходящей в утреннюю дымку. Вдоль дороги оборудованы остановочно-туалетные образования. Просто и удобно.
Первая остановка – гора «Чека». В истории о ней сохранилось множество легенд и преданий. Но главное, прекрасный родник с чистейшей водой – лучший подарок в жаркий день. Приняв омовение, устремились к вершине. Восхождение оказалось очень коварным: по склону горы существует ряд плоских площадок – плато, которые снизу не видимы.
На вершину поднялись не все. По пути как откровение – карликовые вишни и кусты можжевельника, усыпанные ягодами. Чудо среди камней и жары. Вид с вершины замечательный: выжженная степь, волнующаяся дымка у горизонта, бесконечная цепь гор-трамплинов, палящее солнце и бездонное небо; в этом бескрайнем просторе нет чувства потерянности, ощущения ничтожества, а, наоборот, всё окружающее ждёт моего восхищённого присутствия. Архитекторы современности и здесь решили облагородить место и начали строительство прибыльных объектов. Посмотрим, что будет.
Зарядившись и понежившись в чистом источнике, отправляемся по степной дороге к цели. И вот появляется дорожный указатель – «Аркаим». Автобус отправляется на охраняемую стоянку, мы – в лагерь через трубный мост, через эти трубы течёт речка Караганка. Перед лагерем – торговая зона.
Торговцев в храм не пускают, но не всех. Сувенирное изобилие. Жара, пыль, полураздетые люди. Первое впечатление – брошенное поселение, заполненное беженцами. Лагерь – собрание разноцветных палаток, вагончиков и армейских палаток. Прямо перед нами – плотина, рукотворное произведение, ставшее матерью, явившей на свет, во второй раз, город Аркаим. Слева – «Гора предков» со скальным выступом, имеющим много ликов. Чуть поодаль возвышается гора «Шаманка». Справа – река Большая Караганка, через неё – деревянный мост, ведущий на «Гору любви».
А река Караганка – просто чудо: берега поросли высоченным тростником, непроходимым, как джунгли. На границе воды и тростника цветут прекрасные лилии – белые и жёлтые. Вода чистая, холодная, густо заселена рыбой и живностью. Восточный склон «Горы любви» украшен берёзовой рощей, которая приютила бесчисленную стаю грачей. Это они подают сигнал о рабочем дне и сигнал об его окончании своим улётом-прилётом и криками.
За плотиной, на другом берегу реки, начинается историческая зона – заповедник, где находится «Раскоп» поселений разных прошлых эпох. Экскурсовод Катя, историк по профессии, провела восхитительное путешествие по стреле времени…
Нашим временным пристанищем стала старая армейская палатка, в которой стояли 10 кроватей на деревянном полу и два стола. Суровый походный уют. Перед палаткой – столы и столбы с электророзетками. Вдали виднеется туалет-городок: около двух десятков мини-домиков, очень оживлённое место. В центре лагерной площадки – большое костровище, чуть дальше – крытая летняя столовая, кафе, магазин с продуктами, умывальники и душ.
Прибыв в составе команды, я участвовал во всех мероприятиях. День начинался рано, со встречи рассвета - восхода солнца на горе «Шаманка». Незабываемое зрелище: вершина горы густо заполнена полусонным народом, стоящим в характерной позе – с вытянутыми к солнцу руками. Ждут. И вот наступает волшебное мгновение – огромное светило появляется в неповторимой игре облаков. Затем – ритуальная зарядка, а после – подготовка к плановым занятиям. В 9 часов – общий сбор, подъём флага, речь предводителя, получение заданий каждой группой и расхождение по выбранным местам.
Ритуальные действия – соединение чувствительных тел с энергонасыщенной землёй, описание индивидуальных ощущений и выработка общей групповой картины действия… На меня всё это производило только необычное видение людей, занятых неведомым мне, необычным делом. Никаких влияний я в себе не отметил, кроме зрелищных. На другой день групповые замечания были обнародованы и обобщены старшим товарищем. После они легли в основу общего массового действия по гармонизации пространства.
Ещё более насыщенна ночная жизнь. Костёр, по кругу – множество людей, блики огня на лицах, звучат ритуальные чаши и варганы. Завораживает непривычный звук, затем - свободное сольно-хоровое пение.
Ближе к полуночи на «Горе предков» зазвучали ритуальные барабаны, и началось крутящееся огненное шоу. Впечатляет. Все места переполнены ночными путешественниками. Вспышки фотокамер, фонарики создают мистический ночной пейзаж.
Над «Горой любви» всходит огромная медно-жёлтая луна. И вот на этом фоне в небе появляются движущиеся «звёздочки», совершенно без звука, по извилистой траектории, полёты одиночные и групповые, и – внезапное исчезновение. Будто НЛО?..
Вечерами проходит прощание-провожание солнца – чудо-закат в мистической игре облаков. На этом фоне виден «дикий лагерь пришельцев» - море цветных палаток, дым костров, машины, музыка. Союз степи и кочевников.
Есть ещё одно восхитительное событие – вечером, в лучах заходящего солнца, смельчаки летают на мотодельтапланах над священным местом. Но это чудо только за деньги.
Весь день и всю ночь – пленительные объятия волшебной реки Караганки, места для купания – на любой вкус, речка принимает всё и всяких выдумщиков.
Не берусь описывать музей, Курган, ветряную мельницу, казачью усадьбу, гончарную мастерскую, музей музыкальных инструментов, исторический парк. Это надо видеть лично. Но странное и необычное было в том, что в этом огромном пространстве я не чувствовал себя маленьким, потерянным и одиноким, в отличие от «родной» городской среды.
Публика, съехавшаяся в это место, настолько разнообразна, что не хватит фантазии описать всех: энергопоглотители, толкователи-гадатели, медитирующие, изгоняющие бесов, поэты, музыканты, художники, празднолюбопытствующие, равнодушные созерцатели, прилетевшие за компанию…
В ночь на 3-й день, перед отъездом, - прощальный костёр, ритуальное хождение по углям, лёгкая грусть о том, что кончаются чудеса, и привычная жизнь снова примет чуточку других, может, не надолго, паломников.
ПЕРВОРИТМА ИСТОКИ
(Цикл стихов)
ОТЪЕЗД НА АРКАИМ
Июньский вечер, грусть, покой,
Закат украшен облаками.
Последний рейс из города звенит тоской,
Родные машут мне руками.
И путь ночной на Аркаим,
В пространство порождения фантазий…
И пустоту, и откровения таим,
Боясь суда и без-Образий.
И в шуме сказок и легенд
Не утонуть, не потеряться, -
Страны сомнений и неверия агент,
Я сам пытаюсь разобраться.
Там вера, сказки оживив,
Ведёт фантазии в реальность тайно,
Паломникам видения явив,
Единство душ сияет силою необычайной.
Ах, Аркаим!
Здесь постоянства и кочевья ненасытный дух
Пленяет, манит, окрыляет.
Стряхнув обыденности тяжкий пух,
Пространство-время и любовь живых
Миротворящей силой просветляет.
МЕСТО ПРОБУЖДЕНИЯ
Есть у каждой судьбы поворот, -
Сквозь сомнение видится новое.
От родных мы уходим ворот:
Наше время пришло, наше время суровое.
Аркаим! Аркаим!
В свете истины тает сомнение.
Аркаим! Аркаим!
На пороге как будто стоим,
Новой жизни предчувствуя веянье.
Аркаим! Аркаим!
Обнимает здесь вечность мгновение.
Наши мысли сольются в поток,
Единение – сила творящая.
Не делимы на Запад-Восток,
Оживляем гармонией настоящее.
И пускай говорят нам, что мы – чудаки,
На Земле всё само собой вертится.
Если тьма, то мы - искры огней, что пока далеки,
Нам Земля расцветающей видится.
* * *
Дождь пришёл в Аркаим –
Весть о Мире принёс…
Под дождём в Аркаиме стоим,
И от встреч и разлук в каждой капельке –
искорки слёз…
Паутина тропинок, Сказаний шатёр,
Ритуалов букет и Молчания…
Простоват Аркаим и лукаво-хитёр,
Нет у Сказов Начала и Окончания.
Мир привычный смеётся у нас за спиной,
Аркаим – это зеркало, где бушуют видения,
И глаза закрываем – несётся волна за волной:
Жизни-Смерти и ритм возрождения.
Озарений-сомнений ручьи
На вершинах сливаются в вихревые потоки.
Словно молнии блеск, замирая, молчим,
Восприняв Перворитма истоки…
Человеческих душ беспокойный порыв
Вновь и вновь начинает игру Откровение.
И, на миг просветлённые, улетают в Отрыв…
Возвращенье сюда – Повеление.
* * *
Звездопад из непринято-принятых истин –
Аркаим, пробужденье мечты и тревог.
Тут в земном пробуждении души мы чистим,
Здесь, в сиянии тайны, - Играющий Бог.
В дерзко-страстных дуэтных полётах
Ищем место для встреч или гнёзд,
В ритуально-манящих узорных тенётах
Спрятан свет ожидающих звёзд.
Аркаим – это чудо походного быта,
Это жизнь возрождающий тайны огонь,
И – дождём просветления души омыты,
И чарующий ритм непрожитых погонь.
Изменяемся мы «на глазах» друг у друга,
Со-возносится внутренний взор,
Обнимает пространства и времени вьюга,
На вершинах загадок – узор.
Наши встречи, дороги и взгляды
Угнездились в рисунок душевных морщин,
И родник одиночества, и потери-награды,
И туман из вопросов-причин…
Жар вопросов да искры ответов,
Но причину причин – не понять…
Сказка-Явь из закатов-рассветов,
И себя в Мире с миром принять…
Аркаим… Мы уходим в пути-испытания,
Но Душа чувство Дома хранит…
Пробуждать в наших душах огнями свидания
Нежный Свет –
В них холодный огонь бытового смиренья горит.
* * *
Аркаим, из Тебя возвращаюсь домой…
Аркаим, буду срок отбывать… грусть и холод…
Аркаим… дом отъезда-приезда - чужой и немой…
Аркаим, вне Тебя – мыслечувственный голод…
И не примет Обыденность откровение,
И хранить его в милых местах – словно «сор».
Возвращение – отлучение и забвение…
Здесь Душа или Там?! Диалог или спор?!
Но пронзительным светом твоих излучений
Устоявшихся истин нарушен покой, -
Это ритм обновляющих душу влечений,
Стрелы-мысли и лук возрожденья тугой…
И обнимет привычное суетливо.
Не уйти из потока – объять берега?..
Жизни смысл Там остался и манит игриво,
И душа в Аркаиме глядит на себя сквозь века.
РАССТАВАНИЕ С АРКАИМОМ
Аркаим отпустил своих граждан домой,
Грусть прощаний – предчувствие встречи.
Замираю на миг, просветлённо-немой,
Сохраняя в душе аркаимские речи.
Разбудил Ты во мне древний дух кочевой,
Прежних жизней пронзили видения.
Я болею болезнью Твоей лучевой,
Возвращения жду с нетерпением.
Без Шаманки – восход, без любви – горы там,
Караганки прохлады не будет,
Будет зимняя грусть по заветным местам,
И грачиная стая меня не разбудит.
Вечных ритмов напев Аркаим дарит нам,
И просторы степей величаво суровы,
Каждый снова плывёт по волнам-временам,
И звучит юной свежестью первое слово.
Аркаим, от Тебя уезжаю другим,
Солнце, ветер, и степь, и волшебные горы-целители.
Наши души поют месту этому гимн:
Аркаим, мы Твои теперь жители!
ЛЮБОВЬ ХЛЫЗОВА, поэт, журналист, редактор
О СОБРАТЕ ПО ПЕРУ
Александр Георгиевич Шахмин привлёк моё внимание с первой же встречи в литературном объединении «Рассвет» г. Полевского, которым руководил поэт А. А. Азовский, это было осенью 1992 года. Привлёк своей постоянной углублённостью в себя, часто с саркастической улыбкой на губах, с особым, ироничным взглядом на мир. И в то же время в нём чувствовалась трепетная душа поэта, тщательно скрываемая от людских пытливых глаз. Его талант раскрывался долго и поэтапно. Вот почему так редки его публикации (более масштабные – в сборниках «Складчина», выпускаемые журналом «Урал» в первом десятилетии нового столетия). Но верность себе, настойчивые попытки вырваться из заколдованного круга повседневности на бескрайние просторы свободного творчества привели, наконец, к долгожданному изданию его первой книжки.
Философско-ироничный настрой ума Александра Шахмина сквозит в каждой его строчке, включая и название книги. И не мудрено. Кажется, будто он знаком со всеми философскими школами, какие были и есть в истории человечества. Но не только это является сильной стороной его Музы. Ведь он родился в селе Мраморском Полевского городского округа Свердловской области в 1946 году. Близость к народному творчеству наложила неизгладимый отпечаток на музыкальную стихию его «прозрений», проявилось какой-то особой нежностью к окружающему природному миру, к своим современникам.
А подзаголовок «Словосочетания» говорит о пристальном внимании поэта с большой буквы к нынешнему состоянию русского литературного и разговорного языка, к его старинным истокам, к прасмыслу каждой его составной. Отсюда в стихах необычное написание слов: «со-чувствие», «раз-творение», «со-суд», и т.д..
Способность лаконично и ёмко выразить мысль одной краткой формулой роднит его творчество с японской классической поэзией. Целый раздел трёхстиший очень ярко доказывает это. В этой книге представлены его циклы трёхстиший – по 5 или 10 стихотворений в каждом. Это размышления о фундаментальных понятиях и образах вообще всей человеческой цивилизации.
А рассказы полевского поэта и прозаика – это меткие зарисовки быта как сельских, так и городских жителей, родных и знакомых, соседей и власть имущих. В творческом портфеле Александра Георгиевича есть и проза, и другие стихотворные циклы – задел для будущих книг. Большому кораблю – большое плавание.
СОДЕРЖАНИЕ
От автора…………………………………………………………………………………. 3
СТИХОТВОРЕНИЯ
«Как живёт-лежит у дороги камушек…»………………………………………………..4
«Искры летят из костра…»……………………………………………………………….4
«Азов – это были, легенды и сказы…»…………………………………………………...5
«Горит-зовёт моя звезда…»……………………………………………………………….5
«Храм невидимый – Храм Света…»……………………………………………………...5
«Прилетели… Придумали… Ожила…»………………………………………………….6
«Для себя открыли вы Меня…»…………………………………………………………..7
«Устала быть Хозяйкою в глазах людей…»……………………………………………...7
«…Наследница и пленница родимых мест…»……………………………………………8
«Люблю и жду цветущей осени наряд…»………………………………………………...8
«В наряде зимнем задремал Азов…»………………………………………………………9
«Да, душа себя теряет и находит…»……………………………………………………….9
«Догорит нашей встречи сегодня костёр…»……………………………………………..10
«Ветер межзвёздный, играя частицами…»……………………………………………….10
«На вечерней звезде я храню твоё имя…»………………………………………………..11
«Чувство позднее, утро зимнее…»………………………………………………………...11
«И мы в Храме: звенящие сосны…»………………………………………………………11
«Весь день шёл дождь…»………………………………………………………………….12
РЕКА ВРЕМЕНИ…………………………………………………………………………..12
ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ПОЭТОМ ЮРИЕМ МАТИГОРОВЫМ «Растения…»…………….12
«И вдруг обнимет одиночество…»………………………………………………………...13
«Пространство шорохи хранит…»………………………………………………………...13
МОЛИТВА………………………………………………………………………………….13
«Я думал, мне седой не хватит краски…»………………………………………………..14
«В одну гуманитарную галактику…»…………………………………………………….14
«Сжимают сумерки пространство…»…………………………………………………….14
«Наполнив беседой пространство…»…………………………………………………….15
«В детстве любил бананы…»…………………………………………………………….. 15
ШУТКА…………………………………………………………………………………….15
«Сюжет игривый старой сказки…»………………………………………………………16
«Явленье красоты, заря надежды…»……………………………………………………..16
«Ветер ночью не спал…»…………………………………………………………………..17
«Отчеканив в слово, цвет иль звуки…»…………………………………………………..17
ПИСАТЕЛЮ С. Ф. СТАРОДУБУ………………………………………………………..17
«Просто в деревню явилось ненастье…»………………………………………………...17
ВЕЧЕРНЯЯ…………………………………………………………………………………18
«Стих – как снег…»………………………………………………………………………..18
«День незаметно упорхнул…»……………………………………………………………18
«И в свой черёд приходит осень…»………………………………………………………19
«Пока рассказывал…»……………………………………………………………………..19
«Январь. Обычай – Новый год…»………………………………………………………..19
«Бог вначале был Поэтом…»……………………………………………………………...19
«Стало грустно Творцу с Воскресения…»……………………………………………….20
«В Начале, было, «снежных баб» лепили…»…………………………………………….20
«„Старая песня”? Согласен, конечно…»………………………………………………….21
«Приходят странные порою сны…»………………………………………………………21
«В танец мы с тобой влетаем…»…………………………………………………………..21
«Недуг прихватит – бездорожье…»………………………………………………………22
«От бездны сна явилось море слов…»……………………………………………………22
«Видение? Художник-снегопад?..»……………………………………………………....22
«Вот и одуванчики!..»……………………………………………………………………..23
«И в воскресенье каждое, волнуясь…»………………………………………………….23
«Осень. Обычная осень гуляет…»……………………………………………………….24
«Ушёл родной двадцатый век…»………………………………………………………...24
«Зимы подарок – ожидание чудес…»……………………………………………………24
«Вот, сломали жизни ёлкам…»…………………………………………………………..25
«Мальчиком добегаю до старости…»……………………………………………………25
«Весна, весна!..»…………………………………………………………………………...25
ЛОГОРИТМЫ. Трёхстишия
«Чувство принципа…»..…………………………………………………………………..26
«Невольник воли…»………………………………………………………………………26
«Зажигающий…».………………………………………………………………………….27
«Не-выносимость…»………………………………………………………………………28
«Сон и сновидения…»…………………………………………………………………….28
«Три влюблённости…»……………………………………………………………………29
«Сотворённый Пол…»…………………………………………………………………….30
«Жизнь уходит в Смерть…»……………………………………………………………...31
«Итак: человек…»…………………………………………………………………………32
«Религия – миф…»………………………………………………………………………...32
«Одиночество…»………………………………………………………………………….33
РЕКВИЕМ В СТИЛЕ ХОККУ……………………………………………………………34
«Дорога людей…»…………………………………………………………………………35
«Остаток жизни…»………………………………………………………………………...35
СТИХОТВОРЕНИЯ
«И снова миг со-мнений-мнений…»……………………………………………………..36
«Других, я знаю, современников не будет…»…………………………………………...36
«Я буду всегда деревенским…»…………………………………………………………..37
«На дороги мои возвратился вновь снег…»……………………………………………..38
«Расстреляет нас время мгновеньями…»………………………………………………...38
МГНОВЕНИЯ. Цикл стихов……………………………………………………………..39
РАССКАЗЫ
ДОЖДЬ И РАЗГОВОР…………………………………………………………………….41
БЕСЕДКА, или …ЛЕТ СПУСТЯ…………………………………………………………42
СЛУЧАЙ. Фантасмагория в лицах……..…………………………………………………43
МАРКИЧ……………………………………………………………………………………47
ИЗ ДНЕВНИКА НЕОТВЕТСТВЕННОГО КВАРТИРОСЪЁМЩИКА…………………48
МАРЬЯ ИГНАТЬЕВНА……………………………………………………………………49
ШУТКА……………………………………………………………………………………..50
ВЕРНУЛСЯ… ……………………………………………………………………………...51
НИ О ЧЁМ………………………………………………………………………………….52
ФАНТАЗИЯ………………………………………………………………………………...54
ДЕД ГЕОРГИЙ……………………………………………………………………………..56
УХМЫЛКА…………………………………………………………………………………57
ДА-А-А……………………………………………………………………………………...58
ОСЕННИЕ ЗАМЕТКИ О ЛЕТНИХ ВПЕЧАТЛЕНИЯХ…………………………………58
ПЕРВОРИТМА ИСТОКИ. Цикл стихов:
ОТЪЕЗД НА АРКАИМ…………………………………………………………………….60
МЕСТО ПРОБУЖДЕНИЯ…………………………………………………………………61
«Дождь пришёл в Аркаим…»…………………………………………………………… 61
«Звездопад из непринято-принятых истин…»……………………………………………62
«Аркаим, из Тебя возвращаюсь домой…»………………………………………………...63
РАССТАВАНИЕ С АРКАИМОМ………………………………………………………….63
ЛЮБОВЬ ХЛЫЗОВА. О собрате по перу………………………………………………63
© Copyright: Любовь Хлызова, 2014
Свидетельство о публикации №114110504532
Свидетельство о публикации №114110504532
Рецензии