Признание в любви

Я, может быть, совсем другой.
Ты, может быть, совсем другая.

Я медленно терял покой,
тебя панически пугая.
Потом ломился напролом,
а ты от ужаса немела.
И рос он, рос, тот снежный ком,
Что растопить ты не умела...

Любимая! Люблю, любя
Любовь любовью любой любо.
Я чересчур люблю тебя,
а ты считаешь: слишком грубо.
Твои глаза, твои уста,
Твои веснушки... Я хмелею...
А ты: "Поверьте мне, я уста-
ла очень, в самом деле..."

А от чего устала ты?
Быть может, кажется всё это?
И сам я, чёрт меня возьми,
боюсь: меня полюбишь ты.
И сам накладываю вето.
На всё!
Я так боюсь тебя!
Боюсь любви твоей нежданной.
Боюсь я, сердце теребя
твоё шипами розы красной.
А ты устала ждать меня.
Тебе, наверняка, труднее.
И светит всё сильней маня
твоё окно: ему виднее.
И я иду в который раз,
чтоб целовать тебя глазами.
Встречать суровый окрик глаз
и целовать уже губами.
Любить нежнейшую из всех
живущих, живших в этом мире...
Ну, почему суров наш век?
Двадцатый век, и нет Шекспира?
Мои слова: ведь это ж бред,
очередная глупость это!
Любовь... Поймите, это ж свет!
А мне твердят, что нету света,
а мне, слепцы, что света нет...

Ты плачешь, девочка моя,
красивая из всех красивых?
Растерян и расстроен я.
В чём дело, милая из милых?
Скажи, не надо зло смотреть
и руку сбрасывать небрежно.
Дай разорву я эту сеть
и поцелую тихо, нежно...
Я обниму тебя, прижму
к своей груди твою девичью.
Потом немножко подожду,
и ты споёшь мне песню птичью
тихонько, тонким голоском.
И пусть никто о том не знает.
И пусть несчастный снежный ком
весною, всё-таки, растает.
И обретёшь ты вдруг покой,
с детьми гуляя и играя...

А, может, я совсем другой?
А, может, ты совсем другая?

1975