Грустная сказка

   ***** «Грустная сказка».

  Были и солнце, и свет в глазах юной девушки, но секрет был лишь в том, что была, если её, так можно назвать, девушка, вовсе и не девушкой, а юной, доброй, наивной феей, посланной сказочным небесным замком отыскать на земле одно лишь единственное: путь к счастью.
 Золотые волосы свои, она могла видеть, лишь только посмотрев в колодец, полный прозрачной воды; глаза её смотрели и видели, но её, не видел на земле никто из людей.
 Знала, юная фея многое, из старинных мудростей. Она спустилась на землю,
где жили люди, (разные): и злые и добрые, и молодые и старые, и несчастные и счастливые, и их дети. Не давали лишь старинные мудрости фее одного: понятия о любви;
погибнешь, коснувшись того,  кто тебя узрит, так напутствовали жители небесного замка, свою золотую принцессу, когда ей исполнилась 16-ая весна, и была спущена лестница к людям. В том замке жили ангелы-старцы, но не всё всегда шло привычно. Через большое количество лет, рождался ангел, или фея, без крыльев, способные, ходить по земле так, что никто, из живущих на ней их не увидит.
 Подплыл замок, однажды осенью, к высоким вершинам, на тех вершинах снег лежал и искрился от солнечного света. Далеко видно много людского жилья, да по всем дорогам, сразу то не пройти, одной одинешеньки. Вот видит фея лес, непролазный. Человек живёт в том лесу, это ей знакомо. Но хочется ей поговорить с человеком. Один он живёт: а почему, о счастье ничего не знает? К костру таёжному, она не подходит, а когда тот спать уляжется, сквозь окно лунным светом освещенное, смотрит: а там, на стене, печь охотника узоры рисует.
 В первую осень, познакомилась она с охотником. Да разговоры всё шли не о том.
 Ушёл однажды охотник в село, и она за ним. Посмотреть, как он там живёт. А фею охотник не видит, лишь слышит.
 Убило всё добро, что взяла она в дорогу с собой, одно странное «чудо» людское. Показало оно непонятно что, (старухи-матери охотника);а когда охотник просто объяснил, фее, что и так, люди живут, то она упала (или пропала) или убежала, может в обмороке долго пребывала. В общем, пошёл тот охотник, уже сам, своим умом, на иной промысел: стал вникать, про что люди не просто говорят, а или с грустью и печалью, или что очень редко,- с радостью.
 Вникнул в одну грусть,  и не выдержало сердце его,- ответил. Вникнул в другую боль, тоже от себя горечи дал. Вник в радость одну, заметил, что радости и у других, кому он своей, и не давал вовсе, стало побольше, даже глазу видно.
 А вокруг,- село дремучее, таёжное. Нельзя с языка людям молвить, что ум у тебя есть.
Дураком звать стану. Это он уже испытывал и до знакомства с феей. Не любят люди, и наказывают порою даже жестоко, и матерей и сыновей, тех, кто умнее. Или предлагают
им плясать как все, под общую дудочку. Пиши как вокруг, да около, а в круг, мол, не входи. Мол, белым он отчерчен, а вы, кто за кругом,- тёмные, стало быть.
 Хоть мать и могла, ранее в тех «счастливых» кругах быть, сыну, запретила. Что хочешь
делай, а к богатым,- не ходи, и к пьяницам, добавила, тоже не лезь. Смелым был охотник,
но хоть и против слов матери был, жил один, так как нищие – пьяницы, а к богатым мать, запрет дала.
 В общем, ничем фее, помочь он не смог, мать только поджимать, насчёт круга запретного пытаться стал.
 Раз сам не ходи,- запрет от неё. Сам богатым не будь,- то не сказано. Вот и забросил уже охотник, тайгу и промысел, а земли себе ещё купил,- думает: что с нею делать станет, когда лето, бог даст. Отсыпается, сил копит, даже думает, и то по капелькам.
 Может, есть, думает на земле, такая невеста, а не фея, что от понятного к непонятному,- с радостью, а от привычного,- в путь за счастьем. Одно видно оно счастье на свете, не видимо, как фея та юная, что в дом осмелилась заглянуть, за белым кругом гор высоких.
 Вот, идёт однажды навстречу ему лес дремучий, непонятный людской, то ли во сне,
толи задремал лишь он малость, а видит в глазах у всех печаль забота вековая, и
ненасытная. Где же думает тот охотник, фее той, путь людям к счастью хоть начать
искать то, чтобы она нашла, то, а не иное получилось.
 По глазам,- не прочтёшь,- не то писано в них. Если радость юности, то сначала вроде и к счастью свет льётся, а после, всё же получится другое уже,- тот лес снова выйдет.
 Озадачился охотник уже и забыл, где он: во сне, или явь то.
 Слышит он: шепчут старушки о чём-то плохом. Дай, думает, вникну в это плохое старости. Вникал долго, вник. О молодости, лишь что-то плохое шёпотом говорят.
 пошёл к тому людскому «вещателю», где и погоду дают и праздник счастья явного
показывают. Умом вроде пошёл. Видно, что счастливые и рады поделиться, но видно и то, что не с теми и не тем тоже делятся. Вот радостью делиться - ладно и у меня самого выходит, а бедою чьей-либо, то для чего?
 Вот видит охотник замок беды, и видит он, что стены его ползут и ползут к людям.
Видит и знает, что не ползли бы эти стены, а был бы прочным замок, не закрывали бы, может тогда тропинки к счастью людям-то.
 Проснулся охотник, будто и не спал-отдыхал, а на сто чертей пахал.
 Плохой сон, про себя решил он и, тем более, что уже сбывшийся.
 Замок,- то замком, а жить всё же сильно надобно.
 Один живёшь,- половина или малая часть счастья, всё же в душе не переводится. Вот,
думает невесту, такую, найти, что бы умудренная была. Молодая, если, то во все вопросы
лезть станет,- не та уже, считай; через год старее старости будет. Смеяться станет, над новым, и радоваться неизвестному, забывая, что ум есть смотреть что бы.
 Э нет, думает он. Здесь, часть большого обмана живёт. И я молодым был, и сейчас молодой, неужели такой же нет? Должна быть и мне пара, как любому сапогу правому,- левый. Хоть от бога то, хоть из людей выходит, что кто ищет пару себе, тот находит.
 Решил, что – найду.
 Но проходит одно лето осень зима, Нет пары-половинки, для сердца и счастья.
 искал, себя лишь потерял. Что знал, - терять начал. Весна пришла, а он, в дальних
краях, уже  смотрит. Края те тёплые, светлые, счастливые. Люди от счастья с улыбками
по улицам проходят. А до дома – далёк путь то выходит. До самой осени. В пути найду,
решил он. А время, идти домой заставляет, хоть ногами, хоть умом, хоть работою, одно
твердит ему: уже лето, что далеко до дома то ещё. Вышло, что искать пока время не даёт.
прячет стало быть половинку от сердца таёжного, береженого.
 Три зимы и три лета ходило и время и охотник, добравшись до дома по кругу. Обиженные, друг на друга. Не угодили, счастью одному выходит, сообща. Видно, помогать фее и людям, стало быть, сначала надо, а счастью – потом. Вышла и заковыка одна в ум охотника: погадал он над словом ПОТОМ, всегда оно сейчас или теперь, потом (ударение на первый слог), выливается, так и у всех людей, от кого дороги-пути к счастью закрыты, стало быть.
 Десятки к ряду у охотника складываться стали. Три десятка лет минуло, и все потом пролиты через спину его, да ладони. А радоваться ему ни во сне, ни перед сном, ни после сна, не приходится.
 Заунывал он, сильнее волков, на луну, от холода и голода воющих. Время бежит быстрей, дни, как короче становятся, а ум уже не помошник, и глаза. После увиденных радостных людей, тёплых и светлых краёв, как предатели, на его односельчан смотрят.
 Улыбок ищут, а те и не рождались, на лицах будто бы.
 Вздрогнул охотник, от слова доброго по утру проснувшись. Узнал он голос ласковый и до боли трепетный. Фея.
 Открыл глаза, смотрит, а там, где по его разуму должна она быть, она и есть. Обомлел. Разум был, и нет его. А та фея, золотоволосая, юная и счастливая.
- Нашла я путь к счастьицу небольшому, молвит она ему, радостно и улыбаясь.
 Видела я, те края светлые и тёплые. Там люди добро старое берегут, мудрые родители счастье молодым детям своим загодя находят, а те по их воле доброй и счастливы. И краёв тех, довольно много. Умолкла фея.
 Тишина помалу разум охотнику возвращать стала.
 А фея из радостной, в грустную, на глазах превратилась. И уже беда в её глазах живёт.
 А жаль охотнику глаз и феи ему жаль, и людей, он таких, как он сам уже видит, про себя и забыл не вспомнив.
 - Мои годы, молвит он, радость не знали ту, о которой ты знаешь. Нет у меня отца уже два десятка лет, и мать с тех пор, - перемудрёная. Добрые советы, её, как желания оградить, и не опорочить себя и сына.  Не найти ей, одной, в старости, мне для счастья и капли, а в недавнем, - беды она пила, когда пора та, золотая у других была золотою, моя пора, горькой выходила нам.
 - Знаю, про то, как ты искал, пряча то, что ищешь ты. Молвила юная фея.
Так,- не находят, ты и не нашёл искомое. Сколь земли пройти, и счастья себе не найти.
 Оставил бы это село, чем ты привязан то?
- Не вижу я того, кто помог бы таким же, как ты.
- Возвращайся ты в свой дом, где счастье твоё, не хочу видеть боли в глазах твоих золотых, заслезить они и мои могут.
 Понятно стало фее, что увидел её охотник, кто перед ним. Ушла она, и не вернулась, не молвив на прощание, даже до свидания, как люди говорят. Но понял охотник, сердце её. Не из людского рода-племени и ни от жадности или скупости, как люди порой, а по мановению волшебства она растворилась; а он встал с кровати, и небо в день тот не наблюдая: толи дождь, толи тучи, напился вина хмельного, нелюбимого и тоску приводящего, а сердце щемящего, один одинёшенек, под взрослыми в пору его летам тополями.
 А люди шли, своими дорогами, не видя его и не замечая, что грусть в тополях притаилась безмолвием, и сердце пьёт уже, а не жажду утоляет.
 Знала старая мать охотника, что смелый он и трезвый, один в ночь и в утро невызревшее мог дом покинуть, а пьян когда, то тогда болит душа не у одного, а уже у семьи, бедой обрезанной. Боялась его мать, беды, от того вина, что в сердцах людских живёт, и к сыну порой переливается. Но бояться одно, а смотреть душой – иное. Больно сильно получается.
 Вот, охотник, вперёд времени протрезвев смотрит.
 Род продлить надобно, невест в народе хватало и хватает, где-то нашёл себе подругу в чужой стороне, но по воле судьбы уже виденной.
 Думает, может счастье навстречу, из далека выйдет. Пьют их души слова, и греются. И та одинока и он одинок, но как бы в прошлом уже.
 Счастье, хоть и небольшое, но светит.
 А в уме охотника один вопрос застрял: греть счастье то, станет ли?
- Станет,- верит он.
 Время видимо сводничает. А время про себя тайну держит. Узнал охотник случайно про тайну ту, всерьёз задумался. К беде его ведёт и видит он её, а мудрость говорит в душе его, что если мимо беды той пройдёшь, то счастье твоё,- исполнится.
 Желает уже знакомая и желанная на словах, сладостных явиться в дом, а охотник ей в ответ: приедешь ко мне не в гости, а навсегда. Потеряла уже знакомая из чужой стороны слова добрые и понятные, и молвит-говорит то, что правда уже маленькая, а ложь больше с каждым месяцем становится.
 Договорился охотник со всем хозяйством своим, не велико оно. Договорился с матерью старой, что недолго ждать ей сына из чужой стороны, договорился со временем и со знакомой. И сам уже туда; посмотрел на беду и счастье, что прятало сразу время, и оттуда.
 Беда, разлукой стала, а счастье,- чудом в сердце его вошло. Полюбил охотник, не ту, что в гости рвалась, а полюбил ту, что сестрой той сестры назвалась.
 На вторые лета счастье себя ждать уже заставляет, стало быть. Как с одной сестрой поссориться, со второй полюбиться, самому на крыльях такого счастья не разбиться?
 И вернулся он домой из чужой стороны больным непонятностями, но умудрённый ещё одной бедой чужой наполовину и двумя разлуками: с любимой и не любимой.
 И льёт времени река свои воды в лета людям, и ходят в краях далёких поезда, с разлучниками и разлучницами, и счастье живёт, да умудренное оно уже слишком выходит к людям навстречу: сразу рядом с бедой разлучницей под ручки держатся как будто бы.

    И приходится людям, тем, кто ищет настоящее его, счастье то, маяться, и гнать мысли свои в края далёкие, и искать ключи от сердца женского и ласкового и нежного и любимого, порой, не те, их, в замки нежные, словно как пудовые подбирая.