зрада

и я там был,
в задворках зла, несчастья
сухих земель, кромешной тошной тьмы,
я страх копил, закрыв в грудях тюрьмы,
с любимой шел, хватаясь за запястье,
тлетворный хмель читал о ней псалмы.

я веселил ее и в графских ресторанах,
пел песни я и целовал, как следовало дам,
а сам был нищих чувств и дел Адам,
молчал так громко о своих скорбящих ранах.
и точно брюка левая, она пошла по швам,-
моя любовь в пустых моих карманах.

так жил и вишни ел и обнимал ребят,
а там вдали маяк горел цветочный.
я знал, я ждал и верил слишком, очень,
я видел, как таких как я плахой казнят
и то, что думают, и шепчут между прочим
и говорят.

а дом мой в смоге был,- град для усопших,
когда лишь летний свет - живут, растут поля.
а где, жена, твой сын? а где любовь моя?
он за границу убежал, наверно в польшу.
я вышел в день, чтоб вырастить с нуля,
моя земля, куда уж трусов больше?

зима пустынная, сады, дома горят.
за годом год в плечо тепло так дышит
девичий рот, однажды исцелившей
солдат.
жена, ты слышишь? слышишь?
в дверь стучат.

пришли ко мне, сказали, что я лишний.
а я не дал ступить им за порог,
пока нас били, в кухне зрел пирог.
венок повесили, пропев четверостиший...

прошли года, и вновь я изнемог
в любви к своим костям изгнившим.

я был женат, она вдовою стала.
и будет завтра ею и сейчас.
дневальный сон, вино ,стекло бокала,
неутолимость плача, томность, пышность фраз
блестят глаза слепой моей собаки.
однако,
на том стекле ее лишь отпечатки.

в секунду падает сердечко в пятки.
машины гнут озяблый горизонт.
в ночь муж цветы несет в руке с перчаткой,
счастливый русский душит украинский фронт,
все как и было,
дуже мила,
все у нас в порядке.