О котлованах Из несказанного

Не рой другому котлован, сам в него попадешь ... "
Из несказанного Андреем Платоновым


Несказаницы. Что это ?
http://www.stihi.ru/2011/12/23/9481




***
Котлован (повесть)

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
.
Котлован

Жанр: повесть
 
Автор: Платонов, Андрей Платонович
 
Язык оригинала: Русский
 
Дата написания: 1930
 
Дата первой публикации: 1969 (Лондон); 1987 (СССР)
 
Цикл: утопия
 
«Котлован» — антиутопическая повесть Андрея Платонова, написанная в 1930 году.[1]; социальная притча, философский гротеск, жёсткая сатира на СССР времён первой пятилетки.


Сюжет

Группе строителей дано задание построить так называемый «общепролетарский дом», цель которого — стать первым кирпичиком в утопическом городе будущего. Однако строительство заканчивается на котловане будущего фундамента дома, дальше дело не идёт, и к строителям приходит понимание тщетности создания чего-либо нового на обломках уничтоженного старого, а возможно, и осознание того, что цель не всегда оправдывает средства.

На другом плане сюжета повести бездомная девочка Настя, являющаяся воплощением будущего, будущих жильцов дома, живущая на стройке (что символично, ввиду отсутствия кроватей строители подарили девочке два гроба, отобранных ими предварительно у бедных крестьян — один в качестве кровати, второй — в качестве коробки для игрушек) умирает, так и не дождавшись постройки общего дома для всех: светлая когда-то утопия, логически зайдя в тупик, неотвратимо превращается в жёсткую антиутопию[2].

Повесть показывает жестокость и бессмысленность тоталитарного строя тогдашнего СССР. Текст описывает историю большевистской России времён индустриализации и коллективизации на языке той эпохи. Жёстко утончённые, до гротескного сюрреализма, реалии тех времён изображены ярко и выразительно. Несмотря на гротескность описания и иносказания в тексте, в повести отражены многочисленные элементы реального быта в эпоху Сталина.[3]

Публикация и издания

Повесть не была опубликована при жизни Платонова, до публикации в СССР в 1987 году распространялась самиздатом.[4]

На английский язык повесть вначале была переведена Миррой Гинзбург. А потом несколько раз англичанами, Робертом и Элизабет Чендлер. Последний вышел в 2009 году при помощи Ольги Меерсон[5].

Литература

Платонов А. П. Собрание сочинений в 5-ти томах. — Т. 2. — С. 308#397.
Бабкина Н. А. ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ ЖИЗНЬ VS. ТЕМП В ПОВЕСТИ А. ПЛАТОНОВА КОТЛОВАН (рус.) // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. — 2006. — № 2. — С. 36 — 41.
Короткова А. В. Народ и герой в прозе А.Платонова ("Сокровенный человек", "Чевенгур", "Котлован", "Ювенильное море"), Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. — 2006.
Примечания

В Викицитатнике есть страница по теме
Котлован (повесть); Citation: Bullock, Philip Ross. «Andrei Platonov». The Literary Encyclopedia. 5 January 2004. accessed 29 March 2009.
; Бродский И. Послесловие к «Котловану» А. Платонова — Мичиган, 1973
; ДУЖИНА Н. ВЫМЫСЕЛ, ОСНОВАННЫЙ НА РЕАЛЬНОСТИ. ПРИМЕТЫ СТАЛИНСКОГО БЫТА В ПОВЕСТИ А. ПЛАТОНОВА «КОТЛОВАН» (рус.) // Вопросы литературы. — 2008. — № 2. — С. 79 — 114.
; Антология самиздата
; Как читать «Котлован»? Виктор Голышев о самой страшной книге, написанной в России



 
  Андрей Платонов
Романы Чевенгур  · Счастливая Москва  · Македонский офицер
Повести Котлован  · Епифанские шлюзы  · Река Потудань  · Город Градов  · Сокровенный человек  · Эфирный тракт  · Происхождение мастера  · Ювенильное море  · Мусорный ветер  · Джан
Рассказы Чульдик и Епишка  · Маркун  · Антисексус  · Ямская слобода  · Государственный житель  · Усомнившийся Макар  · Такыр  · Третий сын  · Бессмертие  · В прекрасном и яростном мире  · Фро  · Июльская гроза  · Родина электричества  · Никита  · Семья Иванова (Возвращение)  · Под небесами родины (сборник)  · Одухотворенные люди (сборник)  · Рассказы о Родине (сборник)  · Броня (сборник)  · В сторону заката солнца (сборник)
Пьесы Дураки на периферии  · Высокое напряжение  · 14 красных избушек  · Ученик Лицея
Другое другое: Голубая глубина (сборник стихов)  · Че-Че-О (очерк)

***
Иосиф Бродский

Послесловие к "Котловану" А. Платонова

     Идея Рая есть логический конец человеческой мысли в том отношении,  что
дальше она,  мысль, не  идет;  ибо  за Раем больше  ничего  нет,  ничего  не
происходит. И поэтому можно сказать, что Рай -- тупик; это последнее видение
пространства, конец  вещи, вершина горы,  пик,  с которого  шагнуть  некуда,
только в  Хронос  -- в связи  с чем и вводится понятие вечной  жизни. То  же
относится и к Аду.
     Бытие в тупике ничем не ограничено, и если можно представить,  что даже
там оно  определяет  сознание и  порождает  свою собственную  психологию, то
психология эта прежде всего выражается в языке. Вообще следует отметить, что
первой жертвой разговоров об Утопии -- желаемой или уже обретенной -- прежде
всего становится грамматика, ибо язык, не поспевая за  мыслью,  задыхается в
сослагательном наклонении  и  начинает тяготеть к вневременным категориям  и
конструкциям; вследствие чего даже у  простых существительных  почва  уходит
из-под ног, и вокруг них возникает ореол условности.
     Таков,  на  мой  взгляд, язык  прозы  Андрея  Платонова,  о  котором  с
одинаковым успехом можно сказать, что  он  заводит русский язык в  смысловой
тупик или -- что точнее -- обнаруживает  тупиковую философию в самом  языке.
Если  данное высказывание справедливо  хотя бы наполовину, этого достаточно,
чтобы назвать  Платонова  выдающимся  писателем нашего  времени, ибо наличие
абсурда   в  грамматике  свидетельствует   не  о  частной   трагедии,  но  о
человеческой расе в целом.
     В  наше  время  не  принято  рассматривать   писателя  вне  социального
контекста,  и  Платонов  был  бы  самым  подходящим  объектом для  подобного
анализа,  если  бы  то, что  он проделывает  с языком, не выходило далеко за
рамки   той  утопии  (строительство  социализма  в  России),   свидетелем  и
летописцем  которой  он предстает в "Котловане". "Котлован"  -- произведение
чрезвычайно  мрачное,  и   читатель  закрывает  книгу  в  самом  подавленном
состоянии.  Если  бы  в  эту  минуту   была  возможна  прямая  трансформация
психической  энергии  в  физическую,  то первое, что  следовало бы  сделать,
закрыв данную книгу, это отменить существующий  миропорядок и объявить новое
время.
     Это, однако, отнюдь не значит, что Платонов  был врагом данной  утопии,
режима,  коллективизации и проч.  Единственно,  что можно сказать всерьез  о
Платонове  в рамках социального контекста, это  что он писал на языке данной
утопии, на языке своей эпохи; а никакая  другая форма бытия не детерминирует
сознание так,  как это  делает  язык. Но, в  отличие  от  большинства  своих
современников  --  Бабеля,  Пильняка,  Олеши, Замятина,  Булгакова, Зощенко,
занимавшихся более или менее стилистическим  гурманством,  т. е. игравшими с
языком  каждый  в свою игру (что есть, в  конце концов, форма эскапизма), --
он, Платонов,  сам  подчинил себя языку  эпохи,  увидев  в нем такие бездны,
заглянув  в которые  однажды, он уже более не мог  скользить по литературной
поверхности, занимаясь  хитросплетениями  сюжета,  типографскими изысками  и
стилистическими кружевами.
     Разумеется,   если  заниматься   генеалогией  платоновского  стиля,  то
неизбежно  придется  помянуть  житийное  "плетение словес",  Лескова  с  его
тенденцией к сказу, Достоевского с его захлебывающимися бюрократизмами. Но в
случае  с  Платоновым речь  идет не о преемственности или традициях  русской
литературы, но  о  зависимости  писателя  от  самой  синтетической  (точнее:
не-аналитической) сущности русского языка, обусловившей -- зачастую за  счет
чисто фонетических аллюзий -- возникновение  понятий, лишенных какого бы  то
ни  было реального содержания.  Если  бы  Платонов  пользовался  даже самыми
элементарными средствами,  то и тогда его  "мессэдж" был бы  действенным,  и
ниже я скажу почему. Но главным его орудием была инверсия; он писал на языке
совершенно инверсионном; точнее -- между понятиями язык и инверсия  Платонов
поставил знак  равенства -- версия стала играть все  более и более служебную
роль.  В  этом  смысле единственным реальным соседом Платонова по языку я бы
назвал Николая Заболоцкого периода "Столбцов".
     Если за стихи капитана Лебядкина о  таракане Достоевского можно считать
первым  писателем абсурда, то Платонова за сцену с  медведем-молотобойцем  в
"Котловане" следовало бы признать первым серьезным сюрреалистом. Я говорю --
первым,  несмотря  на  Кафку,  ибо  сюрреализм  --  отнюдь  не  эстетическая
категория,    связанная    в    нашем   представлении,   как    правило,   с
индивидуалистическим мироощущением, но форма философского бешенства, продукт
психологии тупика.  Платонов  не был  индивидуалистом,  ровно  наоборот: его
сознание детерминировано массовостью  и абсолютно  имперсональным характером
происходящего. Поэтому и сюрреализм его внеличен, фольклорен и, до известной
степени, близок к  античной (впрочем, любой) мифологии, которую следовало бы
назвать  классической  формой  сюрреализма.  Не  эгоцентричные  индивидуумы,
которым сам Бог и литературная традиция обеспечивают кризисное сознание,  но
представители   традиционно  неодушевленной   массы  являются  у   Платонова
выразителями философии абсурда, благодаря чему философия эта становится куда
более убедительной и совершенно нестерпимой по своему масштабу. В отличие от
Кафки,  Джойса  или,  скажем, Беккета,  повествующих о  вполне  естественных
трагедиях своих "альтер эго",  Платонов говорит о нации, ставшей в некотором
роде жертвой своего языка,  а точнее -- о самом языке, оказавшемся способным
породить фиктивный мир и впавшем от него в грамматическую зависимость.
     Мне думается, что поэтому Платонов непереводим и, до известной степени,
благо тому языку, на который  он переведен быть не может. И все-таки следует
приветствовать любую попытку воссоздать  этот язык, компрометирующий  время,
пространство, самую  жизнь и смерть -- отнюдь не по соображениям "культуры",
но потому что, в конце концов, именно на нем мы и говорим.

             1973





***

14 октября 2014, 09:08 Россия
Владимир Пастухов
Россия между «Озером» и «Котлованом»
 
Владимир Пастухов, "Полiт.ua"
Из всех видов революций для России наиважнейшей является «паркетная», которая происходит не на шумных «майданах», как у соседей, а в пыльной утробе властных коридоров. Пока внимание российской общественности было сосредоточено на борьбе Кремля с «оранжевым змием» украинской революции, Россия тоже не оставалась в стороне от революционных процессов: в ней случилась самая неотвратимая из всех революций – поколенческая.

О неизбежности поколенческой революции в середине второй декады нового века говорили и писали давно. Но, когда она произошла, этого почти никто не заметил. Отчасти это объясняется тем, что на верхушке властной пирамиды не произошло видимых перемен. Друзья Путина застыли на своих постах, как портреты членов Политбюро ЦК КПСС - на первой полосе «Правды». Пока.

Но верхушка – это далеко не вся пирамида. Самые интересные и захватывающие процессы разворачиваются сегодня как раз на нижних и средних этажах вертикали власти. Там происходит массовое и стремительное омоложение кадров – из периферии, из самых разных социальных страт общества во власть устремился бурный поток «новобранцев».

В течение последних полутора лет на позиции второго и третьего порядка активно рассаживаются молодые люди в возрасте от 25 до 35 лет. Они становятся руководителями департаментов и отделов, начальниками всевозможных ФГУПов, заместителями директоров, а то и директорами всевозможных «заводов, газет, пароходов» безбрежного русского госкапитализма. Они быстро вытесняют на «заслуженный отдых» засидевшиеся на непыльных местах «советские кадры». Остатки недобитого реформами Гайдара поколения шестидесятилетних, остававшегося до последнего момента кадровым хребтом государственной машины, уходят в историческое небытие.

С политической точки зрения значение имеет не столько факт смены поколений сам по себе, сколько то, что она происходит управляемо. Параметры, внутри которых осуществляется кадровая революция, показывают, что, вопреки внешнему впечатлению, Кремль был занят все это время отнюдь не только украинским кризисом. Если оставить в стороне проблему непотизма, которая до конца не решена ни в одном демократическом обществе, то приходящие во власть новобранцы отличаются рядом общих черт, что позволяет говорить о них, как о формирующейся новой политической страте.

Во-первых, в значительной степени – это действительно люди без глубоких корней. Во власть призван «социальный подшерсток», который все эти годы находился рядом с привилегиями, но так до них и не дотянулся. В столичные центры исподволь подтягиваются люди из глубинки – нищие (относительно), энергичные, готовые на все. Чем бы эти люди сегодня ни занимались на государственной службе, они в первую очередь заняты собой.

Во-вторых, существенная часть людей, призванных на государственную службу, оказывается прямо или косвенно связана с российскими спецслужбами. Не то, чтобы все вновь прибывшие были чекистами, но руку свою это ведомство к подбору кадров приложило совершенно определенно.

В-третьих, в принципе новые кадры аполитичны. Их политическое сознание пока – это tabula rasa, на которой можно нарисовать любые иероглифы. Они еще не обзавелись состоянием, необходимым для того, чтобы можно было позволить себе иметь убеждения. В такие мозги можно загружать любой идеологический софт. Главное, чтобы он не мешал карьерному росту.

В-четвертых, профессионализм является для них случайным моментом. Не исключено, что какая-то часть новобранцев будет обладать вполне приличной квалификацией. Из некоторых со временем вырастут талантливые управленцы. Но основная масса ничего не смыслит в том деле, которым им теперь приходится заниматься. Впрочем, многие из тех, кому они приходят на смену, понимали в этом немногим больше.

Трудно сказать, до какой степени процессом расстановки новых кадров руководит именно Вячеслав Володин и есть ли действительные основания называть это политическое племя «володинским выводком», но он, безусловно, психологически наиболее близок этой когорте. Новые «посткоммунистические дворяне» очень мало похожи на вальяжных чиновников-бояр старой волны. На смену людям, которые и за дом в первой линии у Женевского озера пальцем не шевельнут, приходят люди, готовые рвать жилы за хорошую «трешку» в спальном районе Москвы.

Внутри феодального по своему укладу российского госаппарата постепенно формируется новая «регулярная бюрократия», гораздо больше напоминающая советскую номенклатуру, чем ее предшественники. Эпоха «индивидуального катания» в российском государственном управлении заканчивается. Наступает время для «коллективных выступлений». У этого аппарата может быть только один мозг – у того, кто является их работодателем. Индивидуальная воля чиновника уходит в облачное пространство. Пятнадцать лет российская государственная машина жила по принципам стаи. Теперь ей предстоит жить по принципу муравейника.

Расслабленные и заносчивые ельцинские элиты, к которым по-прежнему относится подавляющая часть окружения Путина, похоже, пропустили удар. Их главный враг и могильщик обосновался не на Болотной, а на Старой площади. Там куется сегодня смена «путинским наркомам». И когда у миллионов безликих государственных муравьев окрепнут челюсти, они перекусят «путинскую гвардию» так же безжалостно, как в 30-е годы прошлого столетия коммунистическая номенклатурная масса стерла в порошок обуржуазившихся «старых большевиков».

Кооператив «Озеро» по-прежнему кажется многим бездонным, словно Байкал. Но и «Озеро» можно выпить до дна. Только вряд ли хоть одна капля при этом достанется борцам с российской коррупцией и произволом. В России есть много других жаждущих. А смотритель у России будет прежний. Только сидеть он теперь будет не на берегу «Озера», а у кромки платоновского «Котлована»…