наблюдение

Старик на углу Островского и Куйбышева сидел сколько себя помню. Летом, зимой, в дождь, в жару. У меня, даже, есть подозрение, что он не уходил на ночь домой.

И был ли у него дом?

Он ничего не продавал, не оказывал никаких услуг проходящим. Я бы понял, если он выставлял на какой-нибудь деревянный ящик, застеленный газетой, всякие старые плоскогубцы, ножи от мясорубок или выжигатель 1986 года выпуска. Ничего этого не было.

Старик не выглядел как бомж. Он не обрастал щетиной, ногти у него были пострижены и под ними не копилась грязь. Волосы, хоть и были не вороньего черного цвета, но и не висели пожелтевшими паклями. Одежда на нем была по размеру и по росту. Я ни разу не видел заплаток или швов на этой одежде.

Он улыбался. Но, улыбался не как идиот, а как-то естественно. Так улыбаются, когда получают письмо от друга. В крайнем случае, так улыбаются если к тебе уставшему и обессиленному, еле удерживая равновесие, подходит твой двухлетний ребенок, смотрит на что-то, что его заинтересовало и в то же время тянет к тебе руки. Видимо, из за этой его улыбки он не вызывал раздражения. Патруль ППС проходил мимо него как мимо аккуратно постриженного куста акации. Тетушки, спешащие на базар, не бросали на ходу " Ишь, расселся тут". Даже местные забулдыги никогда не просили у него сигарет и не предлагали поучаствовать третьим инвестором в краткосрочном, но приятном мероприятии.

Я не могу сказать из каких слоев населения этот старик. Ни книг по астрофизике, ни пива с воблой, ни музыкальных инструментов, ни одной вещи, косвенно указывающей на его принадлежность, рядом с ним не видел.

Обычно, рядом с долго сидящими людьми непременно оказываются кошки. Молчаливые наблюдатели и соучастники спокойного возлежания. Коты не показывают своей заинтересованности в общении, но, находясь рядом уже общаются. Урчат на солнце, двигают одними ушами в сторону резких звуков. С этим стариком не сидела ни одна кошка. Никогда.

На сколько я помню, в его движениях не было какой то активной жестикуляции. Ибо я обязательно запомнил бы это. Потому, что за долгие годы созерцания старика, словно охотник в засаде, я выжидал чего-то, что ярким пятном охарактеризовало бы его.
Что-то такое, после чего я стал бы называть его Старик - " желтые носки" или Старик - "золотой зуб"

Я лишь недавно понял, что это не я долгие годы наблюдал за стариком. Это он наблюдал за мной. Когда я вырубался под утро, придя из [Фишки] или зачитывался очередной книгой в своей постели, он доставал из кармана блокнот и делал в него записи.