приземлился на первой пороше...

Приземлился на первой пороше
полумесяца пепельный свет.
Я, на эту луну похожий,
не страдаю о шуме лет,
не тоскую о шумных сходках
среди бывших друзей моих –
я усталой, простой походкой
отдыхаю теперь от них.

отдыхаю от самых лучших
и от самых приятных мне.
Тонким льдом затянулись лужи,
стало рано уже темнеть
над селом и обветренным полем,
где пустая дорога легла...
Стало жить как-то холодно, что ли,
но душа не забыла тепла,
пусть лишь отзвук прошедшего шума
отзывается в ней теперь...
А в саду по-ночному жутко,
а к земле, как затравленный зверь,
жмётся ветер – такой же свежий,
как и семь сентябрей  назад,
и немногие твои вещи
о хозяйке своей говорят.
Тянет холодом с тихих речек.
Друг покоя и чистых нег,
я люблю, чтоб писалось под вечер,
когда только что выпал снег
и перо, как пчелиное жало,
над бумагой тихонько дрожит...
Я назвал бы любовь, пожалуй,
самым нежным ознобом души,
я назвал бы её величайшим
из обманов на этой земле.
С каждым годом
всё горше и чаще
мне скучается по тебе,
но скучается нежно, без плача,
без пристрастья мужского суда
и досады на неудачу.
Плачут
                только лишь краешки рта.
Плач
какой-то хороший-хороший.
Если б только мне месяц в ответ
не ронял на крупицы пороши
свой тяжёлый, мучительный свет.

Проживём. Не случилось плохого.
Может быть, светом в чьей-то душе
и моё вдруг затеплится слово,
как зарница на звёздном ковше.
Не понять до скончания века
чем не пара, подумалось мне,
были два дорогих человека
на такой разобщённой Земле