На родине такая тишь

Холодное безразличие природы к человеку чувствует и выражает Станислав Куняев: «Но что за дело до тебя реке, распутице, равнине? Они, всё сущее любя, тебя случайно сохранили. Земля не ведает утрат, и нет – но это не жестоко – в своем отечестве пророка, как сотни лет тому назад».
Но это – безразличие природы к человеку, еще не ставшему поэтом, то есть – не обретшему поэтическое отношение к стихии – как к живой, мыслящей и творящей. Это – безразличие природы к человеку, еще не способному видеть творящую, следовательно – добрую сущность стихии, чье внешнее «буйство» или «разгул» есть обретение ею сущности творящего абсолюта.
Стихотворение выражает вечный смысл бытия человека возле природы: чтобы природа узнала его до того, как человек сам станет равниной, распутицей, цветком. Потому для человека возле стихии важно стать совершенным человеком, цветком, поэтом. Реке, распутице, равнине в той же мере нет до тебя дела, как нет дела до тебя – луне, солнцу. Или же – луне ты даже роднее и нужнее, чем своей родине? Может, луна издали больше признает тебя пророком, чем твоя земля? Но, не признавая тебя пророком, твоя равнина спасает, сохраняет тебя – поэтом!
Драма не прекращается никогда: человек и стихия не слышат, не знают друг друга в настоящем времени. Человек и природа знают друг друга только в прошлом и будущем временах. Люди становятся природой – рекой, распутицей, равниной…
Человек слышит листопад; человек слышит грозу. Но ни шелестом падающих листьев, ни грохотом грозы природа не говорит ничего, тем более – человеку. Можно эти звуки считать речью природы, но истинная речь природы – «на родине такая тишь, которой в мире не осталось».
Куняев пишет: «Как сотни лет тому назад, кричит петух в рассветной сини и дышит в окна старый сад дыханьем тлена и теплыни. На родине такая тишь, которой в мире не осталось, и только в ней ты растворишь свою февральскую усталость…».
Стихия как будто забыла свой язык, находясь в глубоких раздумьях, потому – «на родине такая тишь». И явился человек-поэт для того, чтобы напомнить природе ее язык. Язык народа этой земли, где пока еще «тишь», может напомнить природе ее язык. Нужен идеальный народ – народ-поэт, и он формируется в войнах, революциях, богоискательстве, богоотступничестве, в сооружении и разрушении держав, а более всего – в творчестве отдельно взятых поэтов, воплощающихся в едином поэте.
Такая «тишь» на родине: это же предки, ставшие самой стихией, молчат. Тишь – молчание предков. Тишина – их речь, которую силится выразить стихотворение.
В рифмованном стихотворении, вобравшем в себя признаки вселенской гармонии, человек слышит истинный – древний и грядущий – голос стихии. «Как сотни лет тому назад». Как во время «Слова о полку Игореве», когда Ярославну услышала природа.
Так вот, русская поэзия, идущая оттуда, не туда же ли устремлена в конечном итоге? Не туда ли, где природа слышит человека, где самое первое на свете стихотворение начинается с шелеста листвы на дереве, шороха травы, пения ветра и звона воды? Но туда уже стремится поэт, обретший за многие века опыт вразумительной поэтической речи. Единый поэт, вобравший в себя всех стихотворцев, кажется, устремлен туда…