В сиянье голубого дня

Востребованное стихией стихотворение о справедливости написал Федор Туманский: «Вчера я растворил темницу Воздушной пленницы моей. Я рощам возвратил певицу, Я возвратил свободу ей. Она исчезла, утопая В сиянье голубого дня, И так запела, улетая, Как бы молилась за меня». Туманский написал об абсолютно угодном творящей стихии деянии. Только такие деяния доходят до творящего абсолюта, признаются им как добро.
Молитвой птицы – освобожденной, отстрадавшей достигается вечная слава поэта прежде в природе, а потом – в человечестве.
Кому могла молиться птичка, «улетая» в бесконечность стихии? Только бесконечной, всемогущей природе. И только молитвой могла быть счастливая песня птички. Молитвой за поэта – потому что поэт всегда даритель свободы. Поэт парадоксальной метафорой, расширяющей пространство вдвое, дарит свободу и самой стихии. Птичка, выпущенная из клетки, оказывается в пространстве, вдвое увеличенном поэтом.
Поэт совершил абсолютно доброе деяние – он «рощам возвратил певицу». Поэт одновременно и «рощам возвратил певицу», и «возвратил свободу ей», потому что рощи, где вольно поет птица, и есть для нее свобода – в Боге. Обходились ли рощи без этой птички, когда она была еще в клетке? Совершенство мира, предусмотренное Богом, увидевшим птицу только в роще, не обходилось бы без нее. И тот, кто выпустил птицу из клетки, восстановил целостность Божьего мира, будто гениальное стихотворение написал. Закономерно, что именно тему обретения птицей свободы из рук человека выбрали для поэтического состязания Пушкин, Дельвиг и Туманский. И птица молитвенно запела не просто «улетая» из клетки, а прилетая в единственно предписанный ей мир, где она – истинно на своем месте.
Птица «исчезла, утопая в сиянье голубого дня», то есть – она слилась с бесконечностью, вернулась в свой контекст, где вновь стала обязательной частью бытия.  Птица вернулась в прозрачность. Птичка Туманского – будто ангел, утопающий в сиянье. Не ангелом ли становится птица, получившая свободу из рук поэта? Ангельскую сущность дарует поэт вместе со свободой тому, кого насильно лишили божественной свободы. Ангельскую сущность дарует поэт и явлениям природы, впуская их в необъятное пространство метафоры, где они обретают новые и новые значения.
Первым свободу птице даровал Бог. И вот птица возвращена в рощу – после страданий в клетке возвращена, потому и становится ее дальнейшая жизнь ангельской, потому, улетая, она исчезает «в сиянье голубого дня». Исчезает, ведь и ангелы незримы, только по сиянию, в том числе – по сиянию «голубого дня» можно их узнавать в мире. Птичка «исчезла» там, где исчезнуть невозможно.
Туманский выразил в своем, почти единственном, стихотворении – рождение ангела стихии при участии поэта, даровавшего птице вслед за Богом свободу. Туманский это сделал – как дышал, как дерево шелестело листвой, как ручей звенел, как луна сияла. Пушкин это сделал легко – сочиняя стихотворение, занимаясь литературой, потому его «Птичка», написанная на заданную тему, уступила «Птичке» Туманского. «В чужбине свято наблюдаю Родной обычай старины: На волю птичку выпускаю При светлом празднике весны. Я стал доступен утешенью; За что на Бога мне роптать, Когда хоть одному творенью Я мог свободу даровать!». Птичка Пушкина осталась его птичкой, она не слилась с сиянием «голубого дня», она не стала ангелом стихии; она будто и не покинула клетку. Пушкин слышал себя, но не слышал птицу; Пушкин в голосе птички еще не услышал молящуюся стихию. Пушкин себе самому возвратил птичку, а Туманский – «рощам возвратил певицу», в тот момент, когда в роще песню – как молитву – ожидал Творец. Птичка издали за Творца молилась. И за поэта – за Туманского. И за Пушкина, который в то время был рядом с Туманским…